Александр Савельев - Сын крестьянский
Еще не приняв твердого решения, не зная, как быть, она потянулась к Путивлю. И чем дальше она уходила на юг, тем более встречала людей, шедших той же дорогой — к гилевщикам. Она уже шла с целой группой мужиков, беглых стрельцов, господских холопов. Ее решение идти к гилевщикам стало бесповоротным. А по дороге еще подошли люди, правды ищущие.
Шли чащобой, чтобы на царские отряды не нарваться…
…Болотников услал Олешку. Улыбаясь, сказал Варваре:
— Теперь сказывай, странница!
Она рассказала все про себя. Потом с засверкавшими глазами, уверенно подняв голову, закончила:
— Воевода народный! Возьми меня в свою рать народную. Увидишь, и я сгожусь!
Иван Исаевич задумался.
— Куда бы тебя пристроить? Самопалом да саблей девке хозяйничать вроде как неподходяще… Вот что: побудь пока при стряпне. Сама подкормись да нас подкорми, а там видно станет!
— Не про то я думала, — опустила голову Варвара, но туг же как бы встряхнулась: — Ладно! Ежели велишь, сделаю. Стану при стряпне… А там видно будет…
— Вот у нас и воительница заявилася! — подтрунивал Олешка.
Наступили решающие дни. Народное войско готовилось к походу под Кромы. Болотников имел прямую связь с восставшим Ельцом. Лжедимитрий I в свое время для похода на Крым собрал в Ельце огромные запасы амуниции, вооружения, в том числе пушек. Очень много этих запасов перешло в войско Болотникова.
Болотников вызвал Варвару.
— Ну как, девица, живешь? Э, да ты поправилась. Ишь какая гладкая, крупичатая стала!
Варвара опустила глаза, смутилась. Болотников строго взглянул на нее.
— Тебе, Варвара, дело есть. Наша рать в поход выступает. Ходи-ка ты, да похаживай по нашим путям, да окрест. Ходи по городам и по святым местам… Грехи замаливай, если есть. А в суме у тебя будут грамоты подметные. Вот и разноси да отдавай те грамоты. Токмо сторожко, не попадись. Не то головы не сносить тебе, пропадешь!
— Про то ведаю, воевода. На то шла! А оберегаться буду!
На следующее утро Варвара, снабженная у Еремея Кривого деньгами, харчами и большой пачкой грамот, ушла, волоча за спиной суму.
Иван Исаевич с ней тепло простился, глядел вслед и думал:
«Что-то будет с красной девицей? Страшно за ее!»
Войска Болотникова подходили к Кромам.
Пришла очередь и для лесника Митрофана.
Ранним утром Ерема Кривой с Олешкой и Митрофаном сели на коней. Потаенной тропой пробрались до окраины леса, прилегающей к лагерю Трубецкого. По пути местами проваливались в болото, вылезали. Оглядели подход к лагерю и вернулись обратно.
На военном совете Иван Исаевич излагал свой план.
И были в совете том военачальники: развеселые Федор Гора и Петр Аничкин, молчаливый Ерема Кривой, недавно прибывший казачий атаман Юрий Беззубцев в еще несколько человек.
— Слушайте, други ратные! Мне ведомы потаенные тропы к стану боярского войска. Хведор Гора наперед пойдет с казаками запорожскими ныне знаемой тропой. У каждого будет по полену, хворост. В гиблых местах бросают их, чтобы упору более было для ног на тропе. Подползут нежданно-негаданно и стражу вырежут. С лесной стороны стражи не дюже. За ими идут прочие ратники с поленьями. И по гати, под конец твердой, перевезем пушки. Потом со всех сторон ударим по ворогу. Главное дело здесь: немешкотно да нежданно все вершить. Трубецкого одного бить будем. Барятинский с полком в Орле, Воротынский с двумя полками Елец обложил. Ума у них не хватило — сообща со мной биться. Вот их и надо по отдельности рушить. Что ответите, начальники?
— Супротив нечего сказать!
— Разумно, воевода.
— Быть по сему!
— Быть по сему! — утвердил Болотников.
Оставшись один, он сел в кресло, закрыл глаза и задумался. «Ну, Иван, держись ныне, крепись! Подготовка кончилась, война начинается. Смотри — большим воеводой не по грамоте, а по разуму будь!»
Князь Трубецкой собрал военачальников. Вид его был ошалело-решительный, даже усы воинственно топорщились кверху.
— Запомните, что я вам сказывать стану, — начал он. — Послезавтра раным-рано выступать надо — кромчан бить. Кои из их в бегах обретаются, а кои оборону держать порешили. Значит, острог брать надо силой. Никого не щадить! Гилевщиков должны мы примерно наказать!
Поговорили, какие ратные действия надо применить. Разошлись. Трубецкой хватил на сон грядущий травнику, пользительного от одышки, и — на пуховик, предвкушая сладость близкой победы над гилевщиками.
Ночь лунная, звездная… Окраина леса возле лагеря казалась черной, черной… Вдоль ее похаживали немногочисленные дозорные, потом угомонились, захрапели под кустами.
Двое сидят, беседуют:
— Эх, Митроха, скореича бы кончилась заваруха эта! Разойтись бы по хатам.
— Вишь чего захотел: разойтись! Нет, брат! Не скоро домой вернемся. Повсюду — гилевщики. Развелось же ихней братии! Бей не бей, не перевесть их…
— Эх-хе-хе… Царица небесная матушка, прости нас и помилуй, грешных… Щи сегодня что-то не скусны были, не наваристы. Таскают, сукины дети, кухаря харчи наши, морды отъели…
А первый все бубнил:
— Тут тебе не как при Хлопке. Тогда холопов много гиль учинили. А ныне, не приведи бог, куда боле в смуте народу взъярилося… Поспать бы…
Примолкли.
Раздалось уханье филина в лесу… С перерывами три раза… По всей окраине из чащи поползли к дозорным какие-то тени. Приглушенное хрипение… Стон то тут, то там…
Дозорные перебиты запорожцами.
Опять крик филина. Из темноты на лагерь ринулись отряды повстанцев. Действовали по плану Болотникова: давили с флангов и разрезали средину, откуда подались в обе стороны. Сжали врагов мертвой хваткой и раздавили в двух «котлах».
— Вставай, князинька! Беда лютая! Вороги в стан ворвалися!
Продрал очи Трубецкой, из шатра выскочил как ошпаренный. Кругом море огня от горящих складов сена. Гремят боевые трубы, крики, вопли, стоны, лязг оружия, выстрелы…
Увидел князь, что, пока спал, все уже решилось. Толпы гилевщиков накатываются на лагерь, заливают его.
«Вот те и победа! Дурак я, дурак!» — проносится в разгоряченной голове Трубецкого. Вскочил на коня — и гайда из лагеря с небольшой свитой.
Повстанцы в неожиданном, неудержимом натиске своем врывались в шатры, рассекали саблями, глушили топорами, били из самопалов, пистолей сонных или мечущихся врагов.
Болотников на черном жеребце мчался с несколькими верхоконными, разыскивая князя Трубецкого.
— Где он, черт пузатый?
Но того и след простыл.
Войско Трубецкого было разгромлено. Повстанцы сгоняли толпы пленных. Подъехал воевода, мрачно оглядел их, крикнул:
— Старших выводи!
Нескольких нашли, выволокли.
— Посечь!
Запорожцы метким сабельным ударом рассекали им головы.
Один царский сотник, видя, что все равно пропадать, выхватил засапожник и ткнул в бок ближайшего запорожца. Тот, хрипя, завалился. Сотник ожесточенно отбивался ножом. Запорожец пристрелил его.
Болотников воскликнул:
— Добрый воин, коли так смерть приял, а не как овца, коя только блеет, когда ее режут!
— А с этими что будем, воевода, делать? — кричали ратники, готовые наброситься на пленных.
Но Болотников гаркнул изо всех сил:
— Не сметь их трогать! Они более по неразумению да по принуждению супротив нас бились. Пусть живут. Угнать в Путивль на работы. А кто хочет, к нам иди! Запрету нет!
Незадачливый вояка Юрий Трубецкой ехал со свитой по дремучему лесу. Был растерян. Вид взъерошенный, усы уже не топорщились воинственно кверху, а уныло свисали.
«Что ныне делать? — думал князь. — К царю возвращаться боязно. Вспомнит, как я перед ним хвастался, что гилевщиков немешкотно побью! Вот те и побил… Срам! Ах, какой срам!.. Не уйти ли в Литву, подобно князю Курбскому?.. Али к свеям? А может, на сторону царя Димитрия перейти? Нет, не то теперь. Где он, сей Димитрий? Покуда мужики одни воюют… Ин ладно! Не Грозный, не царь Иван! Этот плешивый царь тронуть не посмеет… Меня, гедиминовича! Не я один! И других, видать, бить будет воитель сей неведомый Болотников».
Князь Трубецкой решил ехать к царю с повинной головою.
Остатки его войска поспешно отступили к Орлу. По пути много ратных людей царева войска стали разъезжаться по домам. Многие переходили на сторону повстанцев.
Болотников с народной ратью расположился в лагере Трубецкого. Досталось много воинских припасов. Вся артиллерия — «наряд» — перешла «из рук в руки». Иван Исаевич занял шатер Трубецкого.
Написал о победе Шаховскому.
Вспомнил Болотников свое расставание с Шаховским. Тот, задушевно глядя на него, сказал:
— Иван Исаевич, милый друг, езжай, бей ворогов, славу добывай. Ты, смекаю я, не больно-то доверяешь мне! Князь, мол, бела кость, не свой брат, подъяремный. Ты это зря! Думы свои брось. Мыслю, если я с вами вместе честно буду идти, то хоть и князь я, меня вы в обиду не дадите, коли победим.
