Наталья Павлищева - Мадам Помпадур. Некоронованная королева
Госпожа де Тансен вспыхивала, как сухая трава от хорошего факела, хватаясь за голову:
– Дорогая моя, это вам не Париж, это Версаль! Понимаете, Вер-саль! Там не смотрят откровенно и даже не скашивают глаза. В Версале все видят боковым зрением, если вы станете поворачиваться ко всем, кого хотите разглядеть, на вас станут показывать пальцами уже завтра, нет, даже сегодня.
Жанна пробовала хитрить:
– А разве можно показывать пальцем?
– Можно! На вас можно. Немедленно повторите подход и не смейте оглядываться, ничего и никого, кроме королевы, а королева – это я, для вас не существует!
– А король? – Жанна просто тянула время, потому что уже неимоверно устала, ей очень хотелось хоть чуть отдохнуть.
Но госпожа де Тансен была безжалостна, только когда в десятый раз получилось безукоризненно, она обрадованно воскликнула:
– Ну вот, теперь мы будем повторять этот подход каждый день с десяток раз, и вы запомните все движения.
Жанна осторожно поинтересовалась у графини д’Эстрад:
– А когда вас представляли ко двору, вас так же мучили? Неужели придворные действительно следили за каждым вашим взглядом и движением?
– Вообще-то следили, но не так пристально, как станут следить за вашим. Боюсь, госпожа де Тансен права, разглядывать вас будут как никого другого.
– Потому что я любовница короля?
– Потому что вы из Парижа. Любовницы у короля бывали и до вас, а вот парижанок не было, это всегда были свои, из Версаля. Вы нарушаете правила в одном, значит, должны безукоризненно соблюдать их в другом.
Жанна соблюдала…
Она все чаще задумывалась над советом герцогини де Бранка. И впрямь удержать короля только любовными сценами будет невозможно, он слишком многих любовниц повидал, слишком искушен в альковных делах. Значит, надо быть интересной ему в любой миг, уметь ответить на любой вопрос, веселой, несмотря на собственные недомогания. Но Жанна Антуанетта была к этому готова.
Вот когда она с благодарностью вспоминала долгие часы учебы, привычку к чтению, жесткие требования Желиота держать осанку и следить за грациозностью любого движения… Учителя могли гордиться своей ученицей, новая любовница короля выглядела прекрасно.
Снова и снова Жанна Антуанетта повторяла движения, жесты, которые должна сделать, слова, которые должна произнести, взгляды, которые должна или не должна бросить. И все это с непринужденной улыбкой и полнейшей безмятежностью, потому что отсутствие спокойствия или улыбки тоже расценят как оплошность.
Несколько раз Парис де Монмартель устраивал приемы у себя в имении Брюна, обставляя их точно королевские. Делалось это нарочно для того, чтобы Жанна привыкла.
В один из таких приездов Парис де Монмартель как-то странно смотрел на мадам д’Этиоль, пожурил ее за то, что плохо следит за своим здоровьем, и похвалил, что добилась от суда раздела имущества и гражданского развода с Шарлем Гийомом. Он сообщил что-то очень важное и хорошее де Турнеэму, но Жанна, увлеченная своей ролью будущей фаворитки, этого даже не заметила. Все крутилось вокруг нее, все были готовы помочь ей не то что войти, а впорхнуть в жизнь Версаля, от короля приходили восторженные, полные любви письма… мадам была счастлива.
Жизнь на природе пошла ей на пользу, и раньше отличавшаяся прекрасным цветом лица и нежной кожей, теперь Жанна просто светилась.
– Ах, дорогая, – вздыхала госпожа де Тансен, – как я вам завидую! С таким цветом лица никаких румян не нужно. Ваше прелестное личико будет даже жалко замазывать пудрой и румянами.
Жанна пожимала плечами:
– Я не собираюсь пользоваться пудрой, это так неприятно, когда она осыпается толстым слоем на одежду…
Госпожа де Тансен и графиня д’Эстрад переглянулись между собой: пожалуй, если Жанна выполнит свою угрозу, скандала не миновать. Как это не пользоваться пудрой и румянами?! А мушки?
– Да, дорогая, а почему вы не пользуетесь мушками?
– Зачем?
– Но мушки – это язык общения с мужчиной, которого вы хотите привлечь.
– Но у меня один мужчина, – рассмеялась Жанна, – и он обо мне все знает. К чему лепить мушку, чтобы сказать, что я его жажду? Или что я жду встречи.
– Научитесь сдерживать свой смех, он слишком откровенный и даже вызывающий. Дама должна смеяться очень тихо, прикрыв лицо веером. К тому же это позволяет скрывать желтые или выпавшие зубы.
– Но у меня красивые белые зубы, мне нечего скрывать! – смеялась королевская любовница, временами приводя старшую наставницу в отчаянье. Госпожа де Тансен ахала и закатывала глаза, представляя, какие сложности ждут эту девчонку при дворе.
– Мадам просто не представляет, в какую окунется атмосферу. Если ее любит король, это может означать только то, что ее будут ненавидеть остальные. Во всяком случае, дамы обязательно, – жаловалась де Тансен аббату де Берни.
Пьер де Берни, которого не сразу удалось уговорить взять на себя роль главного воспитателя королевской любовницы и который быстро пришел от нее в восторг, только вздыхал. Да уж, той, что захватила сердце короля вопреки желанию двора, не позавидуешь.
Переживали все: госпожа де Тансен, графиня д’Эстрад, мадам Пуассон, аббат де Берни, маркиз де Гонто, де Турнеэм, Парис де Монмартель, Вольтер, все, кто шил наряды, и даже церемониймейстер двора, дававший ей уроки реверанса… и только сама Жанна, казалось, была безмятежно спокойна.
Но это только казалось, никто не догадывался, как у нее дрожат поджилки при одной мысли, что придется предстать перед огромным количеством вовсе не дружественно настроенных людей, придирчивых, которые не упустят ни малейшей ее оплошности, все неудавшееся преувеличат, все удачное не заметят, все обсудят и осудят. Жанна прекрасно понимала, что это не появление в ложе театра, когда ее просто разглядывали в лорнеты, вместо того чтобы смотреть спектакль. Теперь ей предстояло задать тон, навязать свою власть там, куда ее и пускать-то никто не желал.
И допустить ошибку и даже простую мелкую оплошность тоже нельзя, это будет удар по королю, такого Жанна допустить не могла. Доставить неприятность Людовику, когда он так страстен, так нежен, так ласков в письмах! Она никому не показывала эти послания, но по вечерам перечитывала по несколько раз.
В ответ в шутливой форме рассказывала о своих ежедневных тренировках и учебе, смеялась над своей неловкостью и неуклюжестью, описывала смешные мелкие происшествия и жаловалась, что тоскует и ждет встречи…
Жанна с аббатом де Берни прогуливались по парку, стараясь держаться в тени, потому что было довольно жарко.
– Пьер, объясните, пожалуйста… я столько слышу про этикет, столько выучила правил и тонкостей… знаю, что каждый шаг его величества определен, он ритуально одевается по утрам и ритуально раздевается перед сном… по ритуалу обедает и по ритуалу целует ручки дамам… Но ведь я знаю совсем другого Людовика, он снова одевается после церемонии и уходит по своим делам. И в постель возвращается только к церемонии. Я что-то не то говорю? Не беспокойтесь, я прекрасно понимаю, что такого не стоит спрашивать при дворе, это только с вами можно откровенно…
– Вы абсолютно правы, мадам, король ведет двойную жизнь.
– Но почему, вернее, зачем? Я не могу спросить этого у его величества, боясь обидеть его. Скажите вы.
Де Берни принялся объяснять. Правила этикета ввел не Людовик XIV, но он довел их до совершенства, оставив своему правнуку, нынешнему королю, столь строгую систему, что нарушить ее не приходит в голову никому. Но строго соблюдать ее для его величества тяжело, жить все время на виду у множества людей невыносимо, но и отменить правила тоже чревато многими неприятностями.
– Людовик XV поступил проще – он разделил парадную и личную жизнь. Король соблюдает обязательный ритуал пробуждения и отхода ко сну, когда все происходит по строго заведенным правилам, пусть даже нелепым и смешным, приемы, представления и даже балы тоже проходят согласно этикету. И парадные покои его величества мало пригодны для жизни, они скорее для церемоний. Но у короля есть другие покои и другая жизнь, закрытая для большинства придворных, куда допускаются лишь избранные, те, кто его величеству приятен. Попасть в этот узкий круг мечтает каждый, но удается немногим. Церемония отхода короля ко сну вовсе не означает, что он действительно собирается спать, как и церемония утреннего вставания то, что он только что проснулся. Позволив придворным торжественно и по ритуалу раздеть себя, его величество переходит в свою малую спальню во внутренних покоях, снова одевается и отправляется… мм… заниматься своими делами.
Это аббат мог бы и не объяснять, чем занимается его величество после официального отхода ко сну, Жанна знала, пожалуй, лучше самого де Берни.
– Таким образом соблюдаются внешние приличия, каждый знает свое место, знает, чего ему ждать и на что надеяться, а король получил некоторую свободу, отсутствием которой явно тяготился в последние годы жизни даже его предок.
