Юрий Трусов - Хаджибей (Книга 1. Падение Хаджибея и Книга 2. Утро Одессы)
Слова принца успокоили Меллера-Закамельского. Он презрительно усмехнулся и проехал мимо Кондрата.
III. ЗАПАДНЯ
Через несколько дней, двигаясь с армией по топкой, заросшей камышами дороге на Килию, Хурделица, сойдясь ближе с офицерами своего полка, узнал много любопытного о прошлом генерал-аншефа.
Иван Иванович Меллер-Закамельский, сын обрусевшего немца, начал свою военную службу простым канонером и первого офицерского чина добился в результате долголетней службы. Блестящую карьеру он сделал, став доверенным офицером любимого фаворита императрицы Григория Орлова, который был главным начальником всей артиллерии Российской империи, ничего не смысля в артиллерийском деле. Обременительные обязанности начальника артиллерийского парка империи Орлов всецело возложил на аккуратного, исполнительного немца и во всем доверял ему. За преданную и усердную службу Меллера быстро повысили в чинах, наградив самыми высокими орденами. Когда Орлова сменил Потемкин, Меллер стал так же преданно служить и новому могущественному фавориту.
Потемкину Иван Иванович также пришелся по душе. В декабре 1788 года, лично участвуя в отчаянном штурме Очакова, Меллер проявил незаурядную храбрость и мужество. Потеряв во время битвы сыновей, он сказал: «Если бы у меня еще были дети, я не задумываясь и их послал в бой».
Эти слова дошли до императрицы Екатерины II. Меллер был немедленно произведен в генерал-аншефы и возведен в бароны. Отныне к его фамилии было прибавлено название имения — «Закамельское», пожалованное ему в Белоруссии. Потемкин доверял своему любимцу более, чем кому бы то ни было. Отлучаясь в Петербург из армии, светлейший всегда оставлял его своим заместителем. Когда решено было взять Килию, Потемкин назначил командиром отдельной армии Меллера-Закамельского, а Гудовича поставил под его начальство.
4 октября части русской армии, не встречая сопротивления противника, окружили Килийскую крепость, приблизившись на расстояние двух верст к ее передовым окопам.
Командующий армией, получив еще 30 сентября от Потемкина ордер(приказ).: «Приложите, Ваше высокопревосходительство, все старания достать скорее Килию в руки. Не принимайте никаких отлагательств, а только сдача или сила», решил было, не ожидая подхода Гудовича с артиллерией, начать штурм. Меллер-Закамельский считал, что храбрые русские солдаты и без пушек — одной только штыковой атакой — возьмут крепость. Однако это решение было несколько поколеблено, когда он узнал, что турки, готовясь к упорной обороне, перевезли несколько тысяч янычар с другого берега, усилив гарнизон, и что военная флотилия противника намерена со стороны Дуная огнем поддержать крепость. Пожалуй, без пушек Гудовича не обойтись! И он решил срочно вызвать свой арьергард.
В этот же день вечером Кондрата позвали в шатер к командующему. Сам Меллер-Закамельский вручил ему запечатанный пакет для генерал-поручика и кавалера Гудовича и отдал устное приказание: незамедлительно привести войска под стены Килии.
— Скачи, куда велено. С богом! — сказал генерал-аншеф, и через минуту Хурделица выехал из лагеря в Татарбунары, к Гудовичу...
...Сейчас, мчась на лошади по освещенной луной болотистой степи, Кондрат думал, как быстрее выполнить приказ командующего. Надо торопиться, чтобы вовремя подтянуть пушки к турецкой крепости. Он доехал до маленькой рощицы, состоявшей из десятка кряжистых ив, бросавших на землю причудливые тени. «Последнее место на дороге, пригодное для засады», — мелькнула у него мысль, и в тот же миг жесткая веревка обожгла ему горло.
Вырванный из седла арканом, он упал на землю и ударился головой о придорожный камень.
IV. БРАТ ПОБРАТИМА
Кондрат пришел в себя от резкой боли в связанных руках. Он попытался крикнуть, но не смог. Рот плотно забила вонючая тряпица-кляп. Притороченный поперек седла бегущей лошади, он видел только мелькавшую под копытами узенькую тропку. Лицо хлестали стебли высокой травы. Скосив глаза, Хурделица пытался разглядеть своего победителя. Тот скакал впереди, держа на поводу лошадь своего пленника. Кондрату в ночной мгле была видна только широкая спина всадника и его островерхая татарская лисья шапка-малахай.
«Татарин, видно. Турок не одел бы такого малахая»,— решил Хурделица. Он напряг мускулы, пытаясь разорвать ремни, которыми были связаны его руки и ноги, но тщетно. Сыромятная бечева не поддавалась. Ох, до чего же искусно связал его коварный враг! «Крепки татарские узелки»,— тоскливо подумал Кондрат.
А лошадь несла его дальше и дальше в сторону вражеского стана. От толчков во время скачки, а главное от прилива крови к голове у Кондрата глаза стало застилать пеленой. Он снова впал в беспамятство.
Только когда начало светать, всадник стишил бег коня, свернул с тропы в камышовую заросль и сделал привал у старой ивы. Чтобы дать отдых лошади, татарин отвязал своего пленника от седла и, как мешок с зерном, сбросил на землю. Хурделица снова пришел в сознание. Он почувствовал, как грубые руки, обшарив его кафтан, вытащили из-за пазухи спрятанный пакет. Кондрат забился в ярости, стараясь разорвать ремни, а татарин, спокойно вскрыв пакет, с любопытством стал рассматривать приказ командующего. Вдруг резким движением руки он вырвал кляп из рта Кондрата.
— Говори, собака, что здесь написано! — по-татарски крикнул ордынец пленнику и угрожающе выхватил из ножен кривую саблю.
Уже окончательно рассвело. Только теперь Хурделице удалось по-настоящему рассмотреть своего победителя. Глянув на сердитое лицо молодого татарина, Кондрат невольно ахнул. Перед ним было дорогое ему лицо убитого друга Озен-башлы, словно его кунак-побратим чудесно воскрес. Сходство татарина с убитым потрясло Хурделицу.
Его изумление не мог не заметить ордынец.
— Озен-башлы! — вырвалось у Кондрата.
Татарин, отшвырнув в сторону бумаги и саблю, бросился на Кондрата и стал трясти его за плечи.
— Ты. гяур, знаешь, где мой брат? Скажи, где мой брат? Что с ним? Где он сейчас? Жив? Жив?
— Озен-башлы погиб в Хаджибее,— ответил Кондрат.
Услышав эти слова, ордынец закрыл лицо руками и замер. Но через миг он схватил свою саблю и снова бросился к Кондрату.
— Вы, неверные, убили моего брата! Я отомщу за него... Прими смерть, презренный! — И татарин взмахнул кривым клинком.
— Я видел, как погиб твой брат. Его убил турок. И если ты зарубишь меня, то никогда не узнаешь, как погиб Озен-башлы. Никогда! Только мне привелось видеть его гибель.
— Говори, как умер мой брат,— сказал ордынец, опуская клинок. Нервная судорога прошла по его лицу.
— Сначала развяжи мне ноги, освободи от ремней грудь, чтобы я мог свободно дышать и сидеть, — потребовал спокойно Кондрат. И видя, что татарин раздумывает над его словами, добавил: — Неужели ты боишься меня, безоружного?
Татарин метнул на него свирепый взгляд и молниеносным взмахом сабли разрезал ремни, связывающие пленника. Хурделица с наслаждением размял затекшие ноги, сел и облегченно вздохнул. Только руки его оставались связанными.
— Так слушай... С братом твоим мы кунаки с детства, а заколол его проклятый турок Халым, — начал свой рассказ Кондрат и поведал внимательно слушавшему ордынцу историю своей многолетней дружбы с Озен-башлы.
— Он геройски погиб во время штурма султанской крепости. Я похоронил его на мусульманском кладбище в Хаджибее с кораном в руках. Как положено по вашему закону, — сказал грустно Кондрат. — Твой брат перешел к нам не зря. Что пользы вам, татарам, быть сторожевыми псами у супостатов наших? Вам бы землю пахать да скот пасти, а вы свою да чужую кровь льете. Переходи к нам, как брат твой. Так лучше будет. Большая сила наша на турка идет. Всех султанцев с земли нашей сметем. А коли вы с ними будете, так и вас...
Но молодой ордынец решительно отказался.
— Ёк! Никогда! Я, Селим, поклялся на книге святой во имя аллаха драться с вами, гяурами, и никогда не изменю султану.
V. ОСВОБОЖДЕНИЕ ОТ КЛЯТВЫ
Пленник испытующе взглянул на Селима и уловил в его лице мрачную суровость. Кондрат понял, что ему не удастся переубедить ордынца. В отчаянии изо всех сил напряг связанные сзади руки и почувствовал, что впившиеся в тело ремени немного ослабли. Чтобы отвлечь внимание татарина от своих движений, он громко расхохотался. Его неожиданный смех удивил Селима.
— Ты чего смеешься, нечестивый? — спросил недоуменно ордынец.
— Как не смеяться, когда тебя клятвой крепче, чем ты меня арканом, попутал хитрый турок.
— Не смейся! Святая клятва — нерушима. Я дал ее аллаху, а не туркам...
— Но эта клятва заставляет тебя служить туркам. Вот это-то и понимал твой брат, Озен-башлы, когда брал вместе с нами их волчье логово — Хаджибей. Крепость эту султанцы построили против нас и против вас, татар.
