Галина Романова - Роман Галицкий. Русский король
Не ждал боярин Вышата гостей, ничего особенного не было приготовлено, и это сразу заметили угры.
- Э, хозяин! - хлебнув мёда и полезши за заедками, фыркнул Бернард. - А ты скуп! К тебе гости приехать, а чем ты их кормить?
- Да, батюшка мой, чем богаты…
- Э-э, чем богаты! - Бернард захихикал и погрозил боярину пальцем.
- Хитришь, барин Вышата! А вот как скажу искать - чего найдём, всё наше!
- Да чего ж у меня искать-то? - мигом испугался Вышата, ибо знал ползущие по городу слухи и надеялся только, что минует его беда. Ведь на боярах Галич-то держится. А коли угры станут бояр обижать, нешто неясно, что и сами…
Видать, неясно было, потому как Бернард допил братину мёда до капли и грянул ею по столу:
- Дочь хотеть видеть! Невеста моя!
«Ой! - подумал боярин Вышата и перекрестился. - Ой, вот оно!»
- Да как же это? - захлопотал он. - Да почто?.. Не в обычае…
- Я сватать приехать! - закричал палатин. - Дать мне глядеть невеста! Быстро! - И выхватил саблю.
Испугавшись, что сейчас рубанёт, Вышата кинулся звать дочь.
Белая, как мел, вышла Смеяна к гостям. От волнения и страха не убралась, как следует, - в чём была, в том и явилась. Не поднимая глаз, встала на пороге, прислушиваясь к стуку сердца.
- Добра девка! - воскликнул кто-то из спутников палатина.
- Сюда! Ко мне идти! - махнул ей повелительно Бернард.
Смеяна застыла как каменная, и тогда он сам встал из-за стола, покачиваясь от выпитого, подошёл к девушке, по-хозяйски облапил и, притиснув к себе, жадно прижался мокрым ртом к её губам.
Никто и никогда прежде не целовал Смеяну. А чтобы - чужой, немилый, пьяный… Вскрикнув, она рванулась с неожиданной силой, оттолкнула палатина и бросилась прочь. Бернард протянул было руку, поймал, дёрнул - Смеяна вскрикнула, хватаясь за горло, но нитка ожерелья порвалась, цветные бусины запрыгали по полу, а девушка кинулась бежать.
- Ату её! Ату! - закричали угры.
- Куды! Куды! Доченька, бежи! - запоздало спохватился Вышата. Поспешил было к дверям, но кто-то из угров с размаху опустил ему на голову братину[32], и боярин осел на пол, закатывая глаза.
Не чуя под собой ног, Смеяна вырвалась из терема и столкнулась с Заславом. Тот был на подворье, о приезде угров знал, но не спешил показываться на глаза - крепко запомнил плен. Девушка повисла у него на шее, обливаясь слезами.
- Ой, ой, Заслав, Заслав… - только и повторяла она. Из терема выкатились угры. Палатин Бернард бежал впереди. Окинув мутным глазом двор, он сразу увидел Заслава и прильнувшую к нему Смеяну.
- Держи её!
Одним движением Заслав толкнул девушку себе за спину и едва успел подобрать кол, как на него налетел угрин. Сабля врезалась в подставленную палку, дерево затрещало. Сильным рывком Заслав вывернул палку, уводя саблю в сторону, и прежде, чем палатин успел выпрямиться, со всего замаха огрел его другим концом кола по лбу.
Бернард упал, как подкошенный, а Заслав, бросив кол, подхватил из его руки саблю. И вовремя - остальные уже бежали к нему.
- Помогите! - закричала Смеяна, прижимаясь к спине Заслава.
На шум и крики уже бежали со всего подворья боярские отроки. Оценив опасность, грозившую боярышне, они кинулись за оружием. Кто-то схватил у воротника копьё и щит, кто-то достал свой меч.
Защищая Смеяну, Заслав рубился с двумя уграми, отступая к подводам, когда наконец подоспела помощь. Отроки набросились на непрошеных гостей, кого-то зарубили в горячке, кого-то подранили, кому-то намяли бока. Помогать бросились и холопы. Вместе изловили мадьярских коней, как попало покидали на них угров и выставили за ворота.
Люди были радостно возбуждены, не спешили расставаться с оружием, переговаривались и посмеивались. Заславу, которому пришлось столкнуться с уграми в настоящем бою, было не до шуток. Смеяна висла на нём, дрожа всем телом. Обняв девушку и не выпуская отобранную у палатина Бернарда саблю, он провёл боярышню в терем.
Оглушённый боярин Вышата только-только пришёл в себя и, охая, сидел на полу, осторожно щупая вздувающуюся на затылке здоровенную шишку. Он чуть не заплакал, когда дочь бросилась поднимать отца.
- Ой, ой, Заслав, - застонал он, поднимая помятое, разу постаревшее лицо на гостя. - Ой нажили мы ворогов! Ой лихо-то! Ой, чего теперь будет?
Заслав не отвечал, глядя на дверь и словно ожидая, что вот-вот в неё ворвутся враги.
* * *…Когда угры стали ломать дверь в баньку, Меланья забилась в уголок, на полки и, всхлипывая, зашептала молитву. Стоявший на пороге Янец обернулся, обжёг её взглядом:
- Дура! Как схвачусь с ними, наверх лезь - я тамо крышу в углу расковырял. Уйдёшь!
- Янечка, - залилась слезами Меланья. - Янечка, а ты…
- Лезь, дура! - зашипел он на неё.
Девушка схватилась за голову и, от страха оскальзываясь на гладких полках, полезла вверх, под потолок, где перекрещивались поддерживающие крышу брёвна. В этот миг дверь подалась с треском, и первые двое угров ввалились в предбанник, где их ждал с обнажённым мечом Янец.
Услышав за спиной стук мечей и крики, Меланья заторопилась, спотыкаясь и цепляясь подолом за балки. Долго шарила руками по крыше, трясясь от страха и не слыша ничего, кроме страшного хряска, топота и звонов. Наконец руки её нашарили кое-как уложенную солому. Расшевелив дыру, Меланья полезла в неё, и в этот миг шум боя внизу стих и послышался топот ног и голоса.
Её схватили за подол, потянули вниз. Рванувшись так, что сарафан затрещал, Меланья выбралась на крышу, ногой ткнула в показавшееся следом в проломе чужое лицо и, раскинув руки, спрыгнула в крапиву.
Упав, Меланья подвернула ногу и не сразу вскочила, а когда поднялась и рванулась бежать, было уже поздно.
Её схватили у самых огородов, толкнули в траву. Меланья закричала, зовя на помощь, но горячая потная ладонь легла на рот, заглушая крик, а чужие руки уже задирали подол, срывая понёву[33].
2
Галич был для него потерян. Хоть и свершались многие дела втайне, но нет ничего тайного, что не стало бы явным. Через жену и её родню вызнав, что великие князья-соправители, Святослав и Рюрик, сами хотят завладеть Галичем, поделив его по своему усмотрению, Роман понял, что города ему не видать. Святослав киевский беспокоился за внуков, детей недавно умершей дочери Болеславы. Рюрик же мечтал присоединить Галич к своим владениям. Можно было смутно надеяться, что, получив город, он отдаст его Роману - ведь его дочь, внучка Рюрика, Феодора, была обручена с внуком Святослава киевского.
Сидя во Вручем, Роман ждал известий от совместного похода князей и вдруг - громом среди ясного неба! - поход расстроился. Соправители перессорились, деля шкуру неубитого медведя. Святослав менял Галичину на города вокруг Киева, но Рюрик не хотел этого, предпочитая оставить всё, как есть. Ничего не решив, князья распустили войска.
Всё это поведал Роману, вернувшись во Вручий, сам Рюрик, поведал так, словно Святослав нарочно хотел его обмануть, заставить отдать Киевскую землю заранее, до завоевания Галича. А вскоре после этого пришла другая весть - из Смоленска отправился в Галич добывать себе стола сын знаменитого Берладника, Ростислав Иванович.
Услышав эту весть, Роман не поверил своим ушам. Но верить приходилось - Ростислава встречали как освободителя. Он удивительно легко взял первые два города - как к его отцу, смерды скакали к нему через заборолы, распахивали ворота и называли освободителем. Горько было слышать это Роману. Вдвойне горько от того, что сам он жил на чужих хлебах, у тестя во Вручем.
Предслава была тому рада. Родительский дом словно вдохнул в неё новую жизнь. Она расцвела, чаще улыбалась и пела песни, не докучала мужу лишними просьбами и даже словно помолодела и опять казалась юной девушкой. Поглядывая на жену, когда она выходила к трапезе принаряженная, Роман всё больше раздражался и копил недовольство женой.
В тот день, когда пришла весть о том, что Ростислав Иванович Берладник ушёл на Галич, Предслава была особенно весела. Вечерняя трапеза была обильна, княгиня принарядилась, как на праздник, и всё улыбалась мужу.
- Чего ты веселишься? - спрашивал он её вечером, когда она льнула к нему в постели, обнимала и зацеловывала, ласкаясь.
- А будто радоваться нечему? - улыбалась в ответ Предслава. - Тебе радуюсь, лада мой!
Была она молода, горяча и, несмотря на то, что две дочери сделали её тело рыхлым, оставалась привлекательной. От неё пахло травами и росным ладаном. Тёмные, материнские, шелковистые косы приятно щекотали лицо и шею. Но для Романа сейчас всё было нарочитым, приторным.
