Империя - Конн Иггульден
– Я хочу узнать тебя, а не получить идеальное представление о тебе. Мне все еще не до конца ясно, кто такие гетеры, Аспазия, но я не хочу, чтобы меня дурачили. – На мгновение Перикл посерьезнел, обдумывая собственные слова. – Это правда. Я не могу влюбиться в картинку, нарисованную кем-то другим. Либо ты совершенно реальна, либо неинтересна мне. Понимаешь?
Аспазия улыбнулась, и это была широкая улыбка, такая же, как у самого Перикла, а не тонкая усмешка благородной афинянки. Она превратилась в веселый смех, от удовольствия Аспазия даже сжала кулачки.
– Я Аспазия, Перикл. Через несколько дней мне исполнится восемнадцать. И мне будет очень приятно встретиться с твоим другом Эсхилом.
Она выставила вперед руку, и в безумии момента Перикл притянул девушку к себе, чтобы поцеловать. Между ними вклинились мозолистые пальцы Оркаса. Перикл отступил назад и густо покраснел:
– Только вот этот… Лучше бы он ушел.
Аспазия кивнула, глядя на него широко раскрытыми глазами.
* * *
Театр Диониса находился рядом с Акрополем, в самом центре города. Как покровителя театральных игр, Перикла везде встречали с радостью, куда бы он ни привел Аспазию и ее молчаливого спутника, а они заходили в такие места, которых никогда не видели простые люди.
Эсхила они застали за обсуждением реплик из пьесы с несколькими молодыми актерами. Увидев заглянувшего в зал Перикла, драматург прервал репетицию, пересек помещение, как военный корабль, низко поклонился Аспазии и взял ее за руку. Стражник хмыкнул. Эсхил, услышав это, повернулся к нему и сердито спросил:
– Чего ты хмуришься на меня?
Драматург был вспыльчив, и Перикл поспешил вмешаться:
– Оркас охраняет Аспазию, друг мой. К тому же он глух, так что не задавай ему вопросов.
– Ясно. Ну, тогда пусть он не приходит в мой театр с видом злобного мальчишки, – сказал Эсхил.
Прежде чем стать первым драматургом в Афинах, он был солдатом, и Перикл подумал, что в нем сохранилась готовность применить силу, если понадобится, очень быстро и решительно.
Эсхил отступил назад и посмотрел на Аспазию. Она слегка зарделась под его пристальным взглядом.
– Тебе не нужен охранник, моя дорогая. Особенно когда Перикл смотрит на тебя такими большими телячьими глазами. Судя по тому, что он говорит, думаю, этот парень готов вызвать на бой весь город ради тебя.
– Эсхил, пожалуйста! – взмолился Перикл. – Я беседовал с тобой доверительно, как с другом.
– Правда? Ты как-то неясно выражался, был весь в мечтаниях и просил меня сочинить стихи. После этого я ввел в пьесу сцену с томящимся от любви юношей и должен благодарить за это тебя.
Перикл ничего не ответил, хотя слегка приоткрыл рот. Аспазия посмотрела на его глуповатое лицо и рассмеялась:
– Он доволен, куриос, я точно говорю. Надеюсь весной увидеть вашу пьесу.
Эсхил перевел взгляд на нее, сдвинув брови к переносице:
– Правда?
– Мне нравятся все они, куриос. Я уже говорила Периклу, что видела ваши «Семеро против Фив». – Она радостно вздохнула, вспоминая. – Это было восхитительно! Я плакала, когда в конце сыновья поубивали один другого. Как подумаю об этом…
На глазах Аспазии выступили слезы. Эсхил оставил свою ворчливость и грубоватые манеры, увидев человека, который искренне восхищался его произведениями. Он лучисто улыбнулся Аспазии:
– Ты должна называть меня Эсхилом, милая девушка, больше никаких помпезных «куриосов». Я вижу в тебе красоту и острый ум. Зачем ты тратишь свое время на Перикла?
Аспазия засмеялась, но не оставила его слова без ответа.
– Он попросил меня быть честной с ним, – сказала она, видя, как смотрит на нее Перикл.
Эсхил кивнул, как будто ему все совершенно ясно.
– Это было всего час назад, – уточнил Перикл.
– Ну, тогда-то я и поняла, – отозвалась Аспазия.
Эсхил следил, как они неотрывно глядят друг на друга, и не отводил глаз, потому что использовал в работе почти все, что видел и слышал. Однако, поняв, какое чувство разрастается между ними, он улыбнулся.
– Пойдемте, – позвал их обоих Эсхил, возвращаясь к своему обычному громыхающему тону. – Пообедайте со всеми. Я попрошу актеров прочитать для вас новые строки.
– Ты не найдешь кого-нибудь, кто занял бы нашего спутника? – пробормотал Перикл.
Эсхил глянул на двух проходивших мимо дюжих парней:
– Господа! Вы не могли бы собрать нескольких приятелей и вывести нашего друга на улицу?
Он указал на Оркаса. Страж дома гетер не имел понятия о том, что происходит, пока четверо мужчин не взяли его под руки.
– Будьте с ним помягче, пожалуйста, – попросила Аспазия. – Он хороший человек.
Эсхил кивком головы отдал приказ, и Оркаса потащили прочь. Тот разинул рот, протестуя, но послышался только какой-то странный вой, затихавший по мере того, как беднягу уволакивали.
Перикл повернулся к Аспазии, когда Эсхил пошел на запах хлеба и похлебки. Они остались одни, и не успел Перикл заговорить, как Аспазия шагнула к нему и поцеловала. Казалось, поцелуй длился очень долго, так что, отстранившись от Перикла, она слегка запыхалась. Он потянулся к ней, но схватил лишь воздух. Аспазия неловко взяла его под руку, они были похожи на двух солдат.
– Я… э-э-э… я подумала, что нам нужно разделаться с этим, пока Оркаса нет. Но…
– Да, – сказал Перикл.
Они снова поцеловались, и это длилось и длилось, он прижимал ее к себе, обняв за талию.
* * *
С восходом солнца на пути к городу показались двое гонцов. Двигаясь по сырой земле, они не оставляли за собой пыльного следа, но их заметили далеко от стен.
Приближение вестников с севера само по себе было новостью, отчего все Афины пробудились, поднятые криками на улицах. Десятки тысяч работников мигом заглотили по стакану молока и по несколько фиг или по куску ячменного хлеба с медом и сыром. «Что происходит?» – спрашивали они друг у друга, оказавшись на своих рабочих местах и доставая инструменты, которые каждый вечер уносили домой. Поначалу со стройки
