Сны Сципиона - Старшинов Александр

В свое время братья Сципионы сумели с помощью перебежчика освободить из Сагунта заложников и отправить их по домам, рассчитывая на благодарность местных вождей, а затем и преданность иберийских племен. Они расширили свои владения в Иберии (однако далеко не так значительно, как полагали в Риме), Карфаген не потерял при этом ни своих важных крепостей, ни своих рудников, ни главных союзников. Лишь несколько городков на берегу подпали под власть Рима, в том числе и злосчастный Сагунт, из-за которого началась эта страшная война. Сципионы дали ему статус муниципия и, населив преданными Риму людьми, стали выкупать сагунтийцев из плена, восстанавливать крепостные стены и дома.

Так, чередуя успехи и неудачи, воевали Сципионы в Испании. Карфаген, казалось, вообще позабыл про Испанию, эту почти что личное имение Баркидов. В Карфагене полагали, что судьба войны решится в Италии, и тогда римляне в Испании либо сдадутся, либо будут легко утеснены.

Однако вскоре стало ясно, что в Италии победа не так близка, как казалось вначале, и тогда Карфаген прислал в Испанию новые войска и новых полководцев, и Судьба отвернулась от Сципионов. Испанские союзники их предали. Сначала погиб отец, потом дядя…

Рассказы об их гибели не слишком надежны. Ведь те, кто видел их смертный час, остались на поле брани рядом с ними. Знаю я лишь одно: отца убили копьем и сбросили бездыханного наземь с коня: один из тех, кто это видел, сумел спастись и добраться до своих. Как погиб дядя, никто поведать мне уже не сумел. Тела их стали добычей варваров, и вместо гробницы положен им в будущем пышный кенотаф.

Я дал обет провести погребальные игры в их честь, но исполнить его мне довелось нескоро.

И все же не моя мудрость, а игра случая доставили мне первую столь важную победу.

Старик (он в самом деле был очень стар — лет семидесяти, не меньше) привозил нам на продажу рыбу на своем крошечном суденышке. Я живо интересовался по возможности каждым, кто прибывал в наш лагерь издалека, и этот человек привлек мое внимание. Впрочем, разговор начался не с кубка вина, а со ссоры. Я услышал, как старик бранится с моим квестором, ведавшим лагерной казной. Я не подошел, занятый каким-то срочным делом — кажется, я разбирался с амуницией и обсуждал с центурионом, как сделать тренировочное оружие более безопасным, дабы солдаты не ранили друг друга, но при этом на учебной площадке держали в руках те же мечи, какими будут биться в настоящем сражении.

Внезапно я увидел, как старик идет ко мне с таким видом, будто хочет броситься на меня с кулаками.

— Да что ж такое! — закричал он еще издалека. — Пусть сразят боги этого жадного лодыря. Проще выкинуть рыбу за борт, пускай гниет, — чем отдавать ее вам за эти жалкие ассы. Я же засолил ее с пряными травами, ее можно есть чуть ли не три месяца, а то и более. Да твой квестор жаден как ворон!

— В чем дело, рыбак? — я смотрел на него с любопытством — его уверенность в себе и дерзость выдавала в нем опытного воина. — Не слишком ли ты стар, чтобы снабжать мою армию пускай даже самой отменной рыбой на побережье.

— Два моих парня остались под Каннами, пропретор, и им было немногим более лет, чем тебе сейчас, — ответил он, глядя на меня исподлобья. — Они были в союзной пехоте. Слышал, что Ганнибал отпускал союзников домой, но мои не вернулись. Так что я запер в сундук свои годы, и до смерти быть мне теперь молодым, нужно кормить двух вдовых невесток и внуков с внучками. Старшей уже пятнадцать, а из приданого у нее разве что ломаный гребень да старенькая туника.

Он вдруг бесцеремонно зашел в мою палатку, хотя я не приглашал его внутрь, и уселся на мою походную кровать.

— Знал я твоего отца, пропретор. Он был муж доблестный, но не умел слушать.

Я последовал за ним и уселся на свой походный стул напротив.

— Я умею.

Он был черен от загара, на лице белели мелкие шрамы — следы пощечин от морских снастей, коротко остриженная седая борода топорщилась, череп был лыс. А глаза светлы и смотрели с умом. Ветхая туника от частой стирки просвечивала насквозь, и сильное его тело, жилистое, крепкое, было почти обнажено. Я мог разглядеть его мышцы, и его шрамы, и набедренную повязку из грубой ткани. Судя по говору, он был из окрестностей Массилии, но давно перебрался сюда в поисках новой жизни.

— Сейчас и проверю, какой ты на ухо. Вот Новый Карфаген, слышал о таком? — он говорил громко, привычный перекрикивать рев бушующих волн.

Я кивнул.

— Ну, может, про саму крепость ты что-то знаешь, не спорю. А вот, знаешь ли, что там полным-полно мастеровых, и они куют оружие для пунов день и ночь? А ведаешь, что у них там вся казна хранится?

Я снова кивнул, не столько подтверждая эти сведения, сколько давая понять, что внимательно слушаю. Проскользнувший тем временем в палатку Диодокл быстро смекнул, что к чему, и подал нам по бокалу вина с горячей водой. Старик сделал большой глоток и повел подбородком в сторону моего слуги:

— Парень догадливый. Мне бы такого для дома. А то служит один бездельник, за то и держу, что давно к дому прибился, а идти ему некуда. Потому как на руке левой нет пальцев, да к тому же пройдоха хром.

Я подумал, что парень не лодырничает, а просто калека. Но не стал перечить — было видно, что старый воин этого не любит.

— Рассказывают, что Новый Карфаген неприступен и чтобы взять его, нужна армия вдвое, а то и втрое больше нашей нынешней, — я старательно демонстрировал свою осведомленность.

— Стены там высокие, это точно. А вот гарнизон плевый — куда меньше, чем ты оставляешь для обороны лагеря.

— Ты глазастый.

— Ну, глаз, чтобы видеть, одних маловато. Соображение еще надобно. А соображение бывает разное. У одних только и есть на уме, как на крови чужой нажиться да сирот из дома выгнать.

Он помолчал.

— Парня я вот подыскал ловкого в мужья для внучки, и молод, и собой пригож, и ей по сердцу. У меня в помощниках ходит. Ему бы свою лодку да дом обустроить.

— Что еще ты знаешь, старик? Стоят ли твои слова новой лодки и хорошего дома?

— Они стоят многого.

Я не торопясь прошелся по палатке. Старик мог оказаться шустрым обманщиком, но мог быть и хорошим разведчиком.

— Ты знаешь, кто я таков и какого рода. Говори, и если слова твои на вес золота, то золото ты и получишь.

— Я должен поверить твоему слову, пропретор?

— Сам посуди, мое слово уж куда прочнее, нежели твое.

Старик рассмеялся.

— А ты умен, мальчишка, — умен и благоразумен. Что ж, клянись Юпитером Всемогущим и Величайшим, что заплатишь мне двенадцать тысяч сестерциев, если сведения мои важны и верны. И если с их помощью сможешь взять Новый Карфаген.

— Взять Новый Карфаген? Так уж сразу? Ты же сам говорил, что стены там высоки.

— Дай клятву, или я стисну зубы и замолчу, будто рыбина. Потому как если ты такой же жадюга, как твой квестор, уж лучше я пойду отсюда искать место поприбыльнее.

Я поклялся. Старик помолчал, будто взвешивал на невидимых весах, верную ли он сделку совершил, не продешевил ли. И наконец продолжил:

— Стены Нового Карфагена в самом деле высоки, да только не везде. Со стороны лагуны они совсем не такие, как по восточной стороне. И главное — их никто там не охраняет. Почти что никто. Ну, выставят пару часовых днем и столько же ночью, а те вечно дрыхнут.

— Если я подойду на лодках да начну с лодок ставить лестницы…

— Не нужны лодки. Можно добраться на легких плотах — вода тихая, а в отлив еще и снижается. Возьми только пару лодок, будто бы рыбачьих, и на закате на них подойди к стене. Мы так делаем, когда хотим продать кому-то улов: человек со стены спускает веревку, и мы цепляем к ней корзину.

— Нам никто веревку не скинет сверху.

— Это да. Но чтобы лодки не сносило, мы набили в стену штырей с медными кольцами и привязываем к ним лодки крепко-накрепко. От второй башни надо отсчитать десять камней в стене — там и будут эти кольца. Привяжешь лодки, поставишь лестницы — первые поднимутся на стены. А там как знаешь, пропретор, — не мне тебе указывать.