Владимир Москалев - Екатерина Медичи
Предстоящее мероприятие было рискованным, и подруги решили прочитать молитву и поклониться праху Хлодвига, упокоившегося здесь в 511 году рядом со святой Женевьевой, почитаемой и боготворимой парижанами с начала VI века.[2]
В 498 году, в день Рождества, Хлодвиг крестился в Реймсе, в соборе Святой Марии, в баптистерии, расположенном в северной части кафедрального собора. Рядом с ним были его сподвижники, Женевьева и его жена Клотильда. Все они «спустились по ступеням крестильной купели и были крещены во имя Отца, Сына и Святого Духа». С тех пор Хлодвиг очень привязался к Женевьеве, а его жена настолько сильно полюбила ее, что велела похоронить своего мужа рядом с ней в базилике святых апостолов Петра и Павла на вершине холма, который отныне зовется холмом Святой Женевьевы. Эту базилику, ставшую впоследствии собором, а потом церковью Святой Женевьевы, построил Хлодвиг в 502 году в окраинном некрополе левого берега Сены, там, где была похоронена Святая Дева. А толчком к этому послужило желание самого Хлодвига добавить к богатому монументальному наследию римлян (бывших некогда властителями города и оставивших по себе память в виде преториума в Сите, — бывшего дворца римских наместников, — Терм Юлиана, арен на левом берегу, базилик, некрополей и церквей) свой вклад. Аббатство Святой Женевьевы построено гораздо позже рядом с церковью, которую основал Хлодвиг. Кстати, Клотильда, безмерно любившая своего мужа и Женевьеву, тридцать три года спустя после смерти Хлодвига велела похоронить себя рядом с ними, в той же самой базилике.
Именно здесь, перед мраморным саркофагом, накрытым плитой, на котором латинскими буквами были выгравированы имена тех, чей прах покоился, внутри, и остановились Диана и Камилла. Обе преклонили колени и, сложив руки на груди, принялись читать молитвы во славу Господа и просить заступничества и удачи у святой Женевьевы, у Хлодвига и жены его Клотильды.
Камилла, пока они пробирались сюда по улице Сент-Этьен-де-Гре, заранее вытерла с лица сажу и столь усердно просила помощи и поддержки у святых, что это вызвало одобрение священника и монахов, наблюдавших издалека эту сцену. Они дружно закивали головами, и осенив себя крестным знамением, от души пожелали успеха в делах этому незнакомцу рядом с благородной дамой. Если бы знали церковники, ради какого дела пришли сюда просить заступничества у святых эти женщины, если бы могли вообразить, кому и для чего они сами желают удачи и блага! Закончив молиться, богатая дама сделала щедрое пожертвование святой обители, и монахи, обрадованные, проводили ее и сопровождавшего ее человека до самых ворот аббатства.
Через несколько минут дамы вновь уселись в карету, она тронулась и почти сразу же остановилась у ворот Сен-Жак.
Увидя королевский герб, стражники не посмели приблизиться к экипажу, но офицер, командовавший ими, бесцеремонно подошел и положил руку на дверцу, собираясь ее открыть.
И тут на него налетел всадник:
— Как вы смеете приближаться к королевской карете! — крикнул Бетизак. — Или вам дан приказ обыскивать всех, вплоть до сестры короля?
В это время шторки раздвинулись и в окошке показалось удивленное лицо Дианы:
— В чем дело, Бетизак, почему мы не едем?
— Потому что нас остановили, ваше высочество, — ответил гвардеец, склонившись с седла в поклоне.
— Остановили? Это невозможно! Кто посмел это сделать? — возмутилась Диана.
— Нам преградила дорогу стража во главе с этим офицером, — был ответ.
Диана окинула начальника караула презрительным взглядом:
— Кто вы такой, сударь, и по какому праву задерживаете карету принцессы Ангулемской? Разве с нынешнего дня запрещено выезжать из города?
— Прошу простить меня, ваше высочество, — произнес офицер, сдержанно поклонившись, — но я обязан пропускать экипажи, выезжающие из города, только после тщательного досмотра. Таков приказ короля.
— И вы осмелитесь заглянуть даже внутрь кареты?
— Я никогда бы не позволил себе этого, если бы не имел на этот счет надлежащих указаний.
— Что ж, смотрите, сударь, хотя ваше любопытство граничит с нахальством.
Офицер открыл дверцу.
— Кто это с вами? — спросил он, указывая глазами на арапа, молча сидевшего в углу кареты.
— Мой слуга.
— Кажется, это мавр?
— Вам желательно узнать что-нибудь еще или вы на столько перестали дорожить своим местом, что вынуждаете меня вернуться в Лувр и рассказать его величеству о вашем бесцеремонном поведении по отношению к членам королевской семьи?
Офицер захлопнул дверцу и, смутясь, почтительно сделал шаг назад.
— Прошу простить меня, ваше высочество, — ответил он с поклоном, — но я должен сосчитать ваших людей.
— Что ж, считайте, да побыстрее.
Офицер обвел взглядом эскорт кареты и снова повернулся к Диане:
— И последний вопрос. Я должен знать, куда вы едете. Меня будут спрашивать о том, куда направлялся экипаж.
— В Фонтенбло.
Офицер повернулся и приказал стражникам:
— Откройте ворота.
И когда карета под охраной всадников миновала заставу, из глубины ее послышался голос Камиллы де Савуази:
— Благодарю тебя, святая Женевьева!
Они действительно направились в Фонтенбло, загородную резиденцию французских королей. Здесь жила дальняя родственница Дианы по линии матери, и экипаж остановился против ее великолепного двухэтажного особняка с башенками по углам.
Через час с небольшим, сделав необходимые пояснения своей родственнице о причинах и продолжительности своего визита, Диана дала сигнал к отъезду, и карета помчалась в сторону Этампа. Теперь их было пятнадцать человек: двенадцать всадников вместе с Бетизаком, один кучер верхом на козлах и две женщины. Двенадцатый был один из гвардейцев, который забрался под сиденье напротив дам и остался невидимым для стражи. На обратном пути этот гвардеец должен стать «арапом», чтобы численность кавалькады осталась прежней, хотя в карете уже не будет баронессы де Савуази.
Через два часа с небольшим, экипаж остановился перед стенами замка, в котором жила всеми забытая, исключая, впрочем, гугенотов, стареющая, но все еще деятельная в отношении оппозиции лагерю католиков герцогиня Д'Этамп.
Герцогиня приветливо встретила гостей и провела их в свои апартаменты. Она знала позицию Дианы Ангулемской и ее непримиримость к религиозным войнам, ей было известно также о симпатии Дианы к протестантам, как униженным и гонимым, но она настороженно поглядывала на баронессу, не зная, как вести себя в ее присутствии, но уже догадываясь, что Камилла является ее соратницей по партии. Как же велико было ее разочарование, когда ей стало ясно, что баронесса исповедует католическую религию. Однако, едва она узнала о цели ее путешествия и услышала о том, кем является ее супруг и что претерпела она сама от отцов инквизиторов, как тут же успокоилась. А после того, как Диана поведала ей о их давней и бескорыстной дружбе, она и вовсе заулыбалась и протянула руку Камилле, но все же спросила:
— Что же заставило вас, мадам, решиться на такой шаг? Почему вы решили помочь принцу Конде?
— Потому что больше это сделать некому, — уклончиво ответила баронесса.
Видно было, что герцогиню Д'Этамп не совсем удовлетворил ответ. Почувствовав это, Камилла пояснила, не раскрывая, впрочем, до конца душу:
— Потому что он вождь гугенотов, а мой муж, как известно, протестант, хотя и переменил веру; однако вовсе не из религиозных побуждений. Помогая принцу, я помогаю, таким образом, своему мужу. Что скажет он, когда узнает, что я не предприняла ничего, едва мне стало известно о заговоре против Конде? К тому же протестанты — партия обиженных и угнетенных, а сердце всякой женщины не может оставаться равнодушным к тем, кого обижают.
Герцогиня Д'Этамп, не мигая, смотрела в глаза баронессы, не говоря ни слова в ответ. По ее молчанию, означавшему больше, нежели последующие вопросы, Камилла поняла, что умная герцогиня этим не удовлетворена, и решила высказаться до конца:
— Сохраняя свою католическую веру, я все же помогаю протестантам еще из желания отомстить за те унижения, которым подверг меня кардинал, заточив под стражу в монастырь Нотр-Дам. Моя борьба — это оппозиция королевской власти, позволившей себе такое обращение со мной.
Герцогиня кивнула: вот теперь в собеседнице заговорила оскорбленная женщина, которой незачем таиться и лгать.
— А вы сами, мадам, — продолжала баронесса, — разве не теми же мотивами руководствовались, когда стали помогать протестантам?
Анна Д'Этамп прикрыла глаза и печально улыбнулась, вспоминая, видимо, давно ушедшее и признавая справедливость слов гостьи.
Диана поцеловала Камиллу в щеку, в знак безмерной любви и безграничного доверия, демонстрируя тем самым герцогине свое отношение. Но у той уже не осталось никаких сомнений, и она спросила, чем может помочь баронессе де Савуази.
