Филипп Эрланже - Генрих Третий. Последний из Валуа
Было опасно выводить из себя дочь Екатерины Медичи в тот момент, когда протестанты разбили королевскую армию и когда Конде готовил вторжение немецких наемников. Для того чтобы объединить мятежников, дать им вождя, Маргарита с ловкостью, достойной ее матери, организовала побег герцога Алансонского.
И 15 сентября монсеньор, закрыв лицо плащом, выскользнул через заднюю дверь Лувра, возле которой его ждали. На следующий день он присоединился к войскам, завербованным Бюсси, а еще через день направил своему брату ультиматум. Почти сразу же Конде и его союзник, герцог Жан-Казимир, которому в качестве трофеев были обещаны Мец, Тул и Верден, во главе пятнадцати тысяч наемников перешли границу.
Осаждаемые с востока, запада и юга, совсем неуверенные в севере, где царствовали Гизы, без денег и почти без солдат, король и его трон вот-вот должны были пасть. Продуманная осада могла покончить со зданием, терпеливо возводимым двадцатью королями Франции, а страна вернулась бы к анархии VI века.
Что пережил в эти трагические дни двадцатичетырехлетний король, на котором лежала ответственность за всю страну и, быть может, за весь мир? Королевский совет никак не мог найти решение, разрываясь между королевой-матерью, которая, сильно испугавшись, хотела капитулировать и купить мир любой ценой, и Дю Гастом, настаивавшим на необходимости сопротивления – на войне.
Любопытно проследить эволюцию Екатерины. Пятнадцать лет она вела ожесточенную борьбу за единство, и даже в наихудшие моменты не забывала об интересах короны. И неожиданно ее энергия иссякла – теперь она призывает лишь идти на уступки. Ежедневно она подтачивает волю своего сына, оправдывая самые горькие решения. Поразительная робость в женщине, которая еще год назад, не задумываясь, ввергла Францию в пучину гражданской войны.
Звезды, к которым каждую ночь обращалась суеверная итальянка, предсказывали близящееся восшествие на престол Бурбонов. Да и без астрологии можно было распознать в Генрихе III и в герцоге Алансонском последних представителей вымирающей династии. Но для Екатерины династия была превыше всего – и она отказывалась смириться с этим предательством судьбы. Отсюда ее жгучая ненависть к королю Наваррскому, всепоглощающее стремление убрать его с дороги.
По мере того как проходит месяц за месяцем, а Луиза не может зачать, политика королевы-матери меняется: теперь ее главная цель не сохранить для своих детей целостность королевства, а лишить всех шансов ненавистного зятя. И поскольку только монсеньор воплощает будущее Валуа, надо привлечь его на свою сторону, не допустить, чтобы узурпатор воспользовался слабостью двора.
Дю Гаст, напротив, думал лишь о своей выгоде, другими словами, о выгоде своего господина, и поэтому, хотя поступки его диктовались глубоко эгоистичными соображениями, он воплощал национальную идею. Решительное поведение Генриха еще вполне могло объединить верных ему французов вокруг короля.
Генрих это понимал. Но он был слишком молод и слишком неопытен в делах управления государством, чтобы отказаться от советов своей грозной матери. Он отправляет Гиза остановить немецких наемников и предоставляет матери использовать свое влияние и своих фрейлин, чтобы привлечь ко двору монсеньора.
Гиз, несколько лет назад неудачно начавший свою военную карьеру, горел желанием добиться славы. Удача способствовала ему. Опасаясь завязнуть с войсками в грязи, Конде и герцог Казимир не отваживались заходить слишком далеко в глубь французской территории. Более неосмотрительный Торе, один из братьев Данвиля, продвинулся со своими передовыми частями общей численностью в четыре тысячи человек довольно далеко и был тут же окружен и зажат в настоящие клещи армией католиков.
Герцог де Гиз, сражавшийся как простой солдат, получил легкое ранение, однако пуля задела его лицо, навсегда оставив на нем отметину, из-за которой его, так же как и отца, станут звать Меченым. Генрих III больше не был героем – теперь лавровым венком победителя был увенчан новый святой Георгий.
К несчастью, в Лувре у неприятеля был свой человек – мстительная, ревнивая женщина, которая давно уже замыслила погубить Дю Гаста, настаивавшего на продолжении войны.
Подозрительный Дю Гаст всегда был окружен охраной ничуть не меньшей, чем у самого короля, но на улице Сент-Оноре у него был дом, куда он тайно удалялся, чтобы лечить экзему, от которой жестоко страдал. После специальных процедур больной спал полдня под наблюдением только одной фельдшерицы.
Как только Маргарите стали известны эти подробности благодаря предательству одного из приближенных Дю Гаста, она замыслила убийство. Ее лучшая подруга, герцогиня Неверская, в прошлом любовница Кокконаса, порекомендовала ей барона Витто, жившего теперь в монастыре августинцев, в часовне которого 29 октября и состоялась встреча Маргариты с убийцей.
Сначала барон наотрез отказывается: риск слишком велик, и он боится навлечь на себя гнев короля. Маргарита настаивает, и Витто сдается: он соглашается убить Дю Гаста, но требует за это неимоверно высокую плату. Ему не нужны ни деньги, ни земли. Он хочет большего – обладать жемчужиной Валуа, той, которую так любил Карл IX и что была любовницей де Ла Моля и де Бюсси.
Отважная заговорщица не торгуется и платит наличными тут же, на церковной скамье.
Вечером следующего дня Витто, забросив шелковую лестницу в окно дома Дю Гаста, забрался туда и нашел фаворита спокойно отдыхающим. Дю Гаст не успел даже выхватить шпагу – он был убит четырьмя ударами кинжала в живот.
Генриху III недоставало выдержки, необходимой человеку, преследуемому неудачами. Как заметил один из современников, он «жил на одних нервах». Смерть Дю Гаста его уничтожила.
Екатерина Медичи от этого преступления только выиграла. Вновь обретя все свое влияние на сына, она освободила маршала Монморанси и благодаря его посредничеству заключила с гугенотами перемирие на семь месяцев. Это произошло 21 ноября. Протестанты получали все завоеванное ими, получили они и свободу отправления культов; герцогу Алансонскому причиталось 500 000 ливров, чтобы расплатиться с наемниками.
Но казна была пуста. И 2 января 1576 года Жан-Казимир, устав ждать этих денег, вновь перешел к враждебным действиям. Не встретив ни малейшего сопротивления, он дошел до Луары, оставляя позади себя следы кровавой резни.
А 4 февраля король Наваррский бежал из Лувра.
Генрих III никогда не разделял настороженного отношения своей матери к Беарнцу. Он даже любил его за веселый нрав, за острый ум и политическую прозорливость. Когда в июне король тяжело заболел, он сказал королю Наваррскому: «Не позволяй этому проходимцу завладеть короной», имея в виду герцога Алансонского.
Король Наваррский питал к Генриху чувство признательности, но между ними стояло столько врагов!
Во-первых, Екатерина, теща, которая яростно его ненавидела; затем шли фавориты, которым не могло понравиться, что у короля завелся друг в лоне собственной семьи; и конечно, Гиз, не спускавший глаз с вождя партии гугенотов.
Во время королевской охоты Беарнец погнал оленя в направлении к Санлису. Когда все увлеклись этим занятием, он повернул к Вандому. Проезжая через Алансон, Генрих Наваррский принял участие в крещении сына своего врача-гугенота, отрекшись тем самым от католицизма, в который он был насильно обращен после Варфоломеевской ночи. Все ждали, что он присоединится к армии монсеньора, но, хорошо осведомленный, Беарнец укрылся в своем королевстве, где ему была обеспечена полная независимость.
Его положение в партии гугенотов было довольно щекотливым. Формально он возглавлял протестантскую республику, но никакого участия в управлении ею не принимал. Ни совет, ни регулярные ассамблеи кальвинистов не понимали его умеренной линии поведения.
Эта постоянная борьба со своими сторонниками сослужила ему прекрасную службу – он научился править. Надо заметить одну важную деталь: все короли Франции, прекрасно справлявшиеся со своим ремеслом – Людовик XI, Людовик XII, Генрих IV, Людовик XVIII, Людовик-Филипп, – всходили на престол в зрелом возрасте, успев пройти хорошую жизненную школу.
В марте герцог Алансонский собирает значительную армию – 30 000 человек. И пока король собирался призвать швейцарцев, чтобы поставить заслон на пути этой армии, деньги в казне иссякли. Он был вынужден обратиться к парламенту. Первый президент дал 5000 ливров, его коллеги – суммы, пропорциональные стоимости занимаемых ими должностей.
Поразительный парадокс: Париж, эта цитадель католицизма, от которой войска монсеньора не оставили бы камня на камне, возмутился такой либеральностью. Памфлеты, мощное средство общественного воздействия, дружно осудили короля. Отчаявшись, Генрих ударяется в мистицизм, передав бразды правления своей матери.
