Владимир Афиногенов - Витязь. Владимир Храбрый
Рано утром, лишь проступил меж деревьев светлый туманец, князь Дмитрий и Пересвет поехали искать ордынские перелазы. Но перед тем как ехать, Дмитрий Иванович сказал Серпуховскому:
- Нам надо на сторожу к Попову послать гонца с чертежом, на котором указать перелазы ордынцев. Ты их знаешь хорошо и по памяти изобразишь… Если где и ошибешься, то я, после поездки туда, подправлю… Далее прикажи начальнику сторожи собрать по весне смердов и закрыть перелазы на замок.
Вернулись к обеду. Дмитрий Иванович рассказал: - А ведь я оказался прав, говоря о том, чтобы по весне собрать смердов для работ на перелазах. Пусть копают новые рвы, наполняют водой, делают древесные заломы, насыпают валы и набивают острых кольев… На наше счастье, дубовые настилы на перелазах, сделанные еще Бату-ханом, совсем сгнили, но их новыми заменить ордынцам недолго, были бы пути через топи известны… А я думаю, они им на поле Рясском известны… Да, вот еще что, Владимир… У Мураевни мы интересные следы обнаружили: медвежий и человечий. Рядышком идут. И судя по тому, как их снежком присыпало, одновременно сделаны… Поехали мы по этим следам, и что же ты думаешь?! - к нашей стоянке вышли…
- Да ну?! Значит, медведь и человек возле нас были… А мы того не ведали… А далее-то куда следы ведут? - задал сразу несколько вопросов нетерпеливый Яков.
- Ведут обратно в Мураевню.
- Странно.
- Я вот тоже думаю: странно… А то, что он близко был от стоянки, а мы этого не знали, - плохо! В следующий раз накажу за ротозейство! - Владимир повернулся к старшему дружиннику: - Вели теперь дозоры и днем нести…
Утром на следующий день смотреть поле взяли Вренка и Якова; хотел поехать и заинтересовавшийся князь Владимир, но его остановил Дмитрий:
- Ты, брат, останься, чтобы закончить чертеж. А мы к вечеру должны возвернуться…
Ефим Дубок проснулся от холода: медведя, рядом с которым он спал, подвалившись к теплому мохнатому боку, не было. Ефим выбрался из землянки и огляделся.
Жгучий мороз сразу обелил инеем его рыжие, длинные, спутанные волосы, которыми густо заросли голова и лицо. С глазами, колюче глядевшими из глубины этих зарослей, в порванной шкуре шерстью наружу, Ефим сам был похож сейчас на дикого зверя.
Дубок поправил на боку колчан со стрелами и направился по свежему медвежьему следу, который повел его на край леса, к дорожной колее, проложенной еще вчера какими-то монахами.
Пройдя с сотню шагов, Ефим увидел своего медведя, лежащего за кустами сбоку колеи. Заслышав хруст наста, зверь повернул голову, и в глазах его Дубок прочитал откровенную ненависть. То, что медведь голоден, было понятно, и то, почему он ушел на рассвете из землянки, тоже ясно - вчера еще почуял лошадей и вышел на охоту. Непонятна была Ефиму эта откровенная звериная злоба на него, поводыря и благодетеля.
В последнее время им редко удавалось наесться досыта - промышляли пляской в селениях, но люди обнищали до того, что кроме куска черного хлеба ничего больше не подавали. Неделю назад Дубок завалил сохатого, но мясо уже кончилось.
Было видно, как у медведя вздрагивала шерсть на загривке. Ефим приготовил лук, боясь приближаться к зверю, лишь чутко прислушивался к лесным звукам. Теперь он понял, что ничто уже не остановит медведя напасть на лошадей, если они окажутся с санями на этой колее.
«Господи, пронеси! Сделай так, чтобы монахи не возвращались… иначе мне придется убить моего зверя… Господи!»
Скоро Ефим услышал глухой стук копыт о снег и скрип полозьев. Из-за поворота выскочила тройка сильных, грудастых коней, запряженных в глубокие сани, в которых сидели три монаха; четвертый, огромного роста, широченный в плечах, держал в руках вожжи. Лошади, почуяв опасность, рванулись в сторону, и в ту же секунду из саней выпрыгнули двое: один высокий, совсем еще юный, без бороды, другой - постарше с луком в руках. На бегу он быстро натянул тетиву, и стрела, свистнув, впилась в горло замешкавшегося Ефима. Дубок выронил оружие, судорожно вцепился в древко и, окрашивая кровью снег, с хрипом повалился на куст молодого орешника.
Медведь не успел броситься на лошадей - перед ним с ножом в руках оказался безбородый широкоплечий монах. Зверь встал на задние лапы и заревел, мотая большой мохнатой головой. Он чуть отступил назад, прислонившись спиной к вековой сосне, и поджал передние лапы, изготовившись для прыжка и страшного удара, который запросто ломал конский круп.
- Яков, бросайся сбоку, - крикнул молодому монаху Бренк. В медведя стрелу он не мог пустить - Ослябя находился со зверем от него на одной линии. А крикнул вовремя - горячий Яков уже намеревался поднырнуть под живот медведя.
Ослябя прыгнул в сторону, медведь, изготовившийся для удара, подался вперед, упал на передние лапы, Яков ловко вонзил в левый бок зверя длинный нож по самую рукоятку. Рев оборвался жутким утробным хеканьем. Зверь ткнулся мордой в разрыхленный им же самим снег, дрыгнул ногами и затих.
Лошади, грызя удила, задирали головы, хрипели, косили на убитого зверя фиолетовыми испуганными глазами.
- Успокойтесь, милые, успокойтесь… - тихо приговаривал Пересвет, похлопывая ладонью по оттопыренной нижней губе коренника. - Испугались… Теперь уж все… Свалил зверя Яков… Воистину второй Божеский случай в угоду великому князю…
- Дядя Александр, - послышался голос Якова. - Подавай сани, медведя грузить будем, а у нашей стоянки я его освежую… Вот к волчьему воротнику Дмитрия Ивановича и медвежья шуба…
Пересвет укоризненно посмотрел на возбужденного молодца. Покосился в сторону великого князя, который стоял над мертвым телом Ефима Дубка, пристально вглядываясь в его заросшее волосами лицо.
Когда взвалили медвежью тушу на сани, Пересвет шепнул Якову:
- Не прыгай ты, как козел… Уймись!
Яков обидчиво поджал губы. Когда вернулся к саням, Бренк молча пожал ему локоть и прошептал:
- Помнишь, начальник сторожи говорил о человеке верхом на медведе, которого видели в шайке ордынских разбойников. Теперь понимаешь, кого мы порешили?.. Разведчика ихнего, я так полагаю… Спасибо тебе, Яков Ослябя…
Ветки орешника, подпиравшие шею Ефима Дубка, вдруг подломились, и голова запрокинулась на снег, обнажив ключицу. И на ней увидел великий князь розовую, похожую на подковку родинку, которую он видел не раз у начальника каменотесов, делавших потайной ход. На миг подумал: уж не Ефим ли Дубок мертвый лежит перед ним?.. Да с чего бы каменотесу вздумалось по диким лесам на медведе ездить?! В ордынской шайке обретаться… Нет, Дубок, которого, верно, щедро наградил брат Владимир, живет теперь в довольстве и тепле, окруженный ребятней и хозяйкой… «Надо будет отыскать его да посоветоваться насчет каменной пристройки к церкви Николы Гостунского…» - с почтением подумал Дмитрий Иванович о великом каменотесе, не ведая того, что он-то и лежит перед ним с пробитой шеей и раскинутыми, некогда сильными руками, которые так искусно могли держать мастерок…
Освежевали на стоянке зверя, не преминув пошутить насчет волчьего воротника и медвежьей шубы великому князю, уложили юрту, собрали вещи и покатили в сторону Скопина, намереваясь вернуться в Москву по Дону, через Куликово поле.
А когда до городища оставалось верст семь, Дмитрий Иванович приказал остановиться на равнине, вышел из саней, повел руками по сторонам и, обернувшись к Якову, сказал торжественно:
- Во славу отца Родиона, немало мне послужившего и имеющего сына, который уже служит мне верой и правдой, повелю я по приезде в Москву построить на этом месте селение… Во славу Ослябову![51]
При этих словах Пересвет оглянулся на Якова. Тот, спрыгнув с саней, со всего маху бухнулся на колени:
- Благодарствую, великий княже…
Глава 14. ОГОНЬ И ПЕПЕЛ
Яков сел на место возницы и хлестнул лошадей. Когда солнечные лучи разбежались по земле, окрашивая снег на деревьях и холмах в цвет лисьего пушистого хвоста, княжеские люди уже подъезжали к скопинскому городищу.
Стоящее на высоком холме, оно имело хорошую круговую естественную защиту: с запада - река Вёрда и огромное Козье болото, с севера - река Калика, с юга и юго-востока - река Песоченка. К тому же городище было обнесено бревенчатым срубом и окружено земляным валом.
Внезапно ворота распахнулись и навстречу княжескому санному обозу вывалилась странная процессия. Впереди несколько женщин, раздетых, босиком, с распущенными волосами. Одна из женщин, запряженная в соху, волочила её по снегу, а в руках несла зажженный фонарь. Сзади темной массой двигались мужчины, вооруженные цепами, граблями, топорами. Они кричали, колотили в бубны, барабаны, в железные пластины, кривлялись, потрясая руками. Можно было разобрать лишь отдельные слова:
