Андрей Караулов - Русский ад. На пути к преисподней
– Мы как два магнита, Борис… Николаевич, – начал Горбачев. – Других, значит, притягиваем к себе… всю страну пополам разлупили, а соединиться не умеем, отталкивание идет, сплошное отталкивание…
– Не надо переживать, это я… советую… – Ельцин опять поднял указательный палец и закусил нижнюю губу. – Армию – России, КГБ – России, и не будет, значит, как два магнита… У России ж сейчас даже таможни нет!
– Ну тогда, я скажу, у центра ничего не остается…
– А центр будете вы… с Раисой Максимовной, – усмехнулся Ельцин.
Тишина… Такая тишина бывает только в кремлевских кабинетах.
– Я ведь все вижу, – тихо сказал Горбачев. – Президент страны нужен в России только для Запада, я ж не нужен стал в России для России, ситуация неординарная, значит и действовать нужно не рутинным способом, а с учетом уникальности момента. А Западу, – Горбачев встал и прошелся по кабинету, – Западу надо, чтобы политика России была бы предсказуемой. Только Борис Ельцин непредсказуем, у него ж семь пятниц на неделе… то есть итожим: ты управляешь Россией, пожалуйста, я ж не претендую, а у Горбачева пусть будут общие функции… как у английской королевы… Но немного шире: единые Вооруженные силы, МВД, согласованная внешняя политика, единая финансовая система, общий рынок, пограничники и т. д. Это – мне. Все остальное – тебе. И это, сам видишь, нормально, я и не к такому повороту готов, со мной, между прочим, можно и нужно разговаривать – давайте!
«А шта он ходит, – подумал Ельцин, – это ж, все-таки, мой кабинет!»
Горбачев отодвинул штору и посмотрел в окно.
– У меня ж все нормально с головой, – заключил он.
– Сядьте, пожалуйста, – сказал Ельцин. – А то рябит.
Горбачев присел на подоконник.
– Никаких королев, – твердо сказал Ельцин. – Какие еще королевы? Сейчас – общее соглашение, потом – досрочные президентские выборы. Вы нам надоели, Михаил Сергеевич!
Ельцин округлил глаза и опять закусил нижнюю губу.
…Тоска, которая в последние дни все чаще и чаще мучила Горбачева, приходила сразу, внезапно, как приступ. Иногда ему казалось, что Россия – это такая страна, где человек вообще не может быть счастлив (никто и никогда). Есть же на свете несчастливые страны и несчастливые народы! Вон на Кубе: жрать нечего, а люди с утра до ночи поют, пляшут и на барабанах играют – весь народ! Жизни нет, а счастья – хоть отбавляй! Горбачев вдруг понял, что он у Ельцина в плену. «Князь Игорь, бл…» – мелькнула мысль.
– Я знал, Борис, что ты похеришь наши майские соглашения – знал. Ты правильно… тогда… трусил, что твой Коржаков выдаст сам факт тайных переговоров Горбачева и Ельцина, выдаст обязательно, будь спокоен, если не по глупости, так по глубокой пьяни. Но: я дал тебе слово, что твой электорат неприкасаем, что для приличия я выдвигаю Бакатина и Абдулатипова, тогда как ветеранов, коммунистов и шизофреников мы разбавляем Макашовым, Жириновским… Тулеевым, Рыжковым… – но если я, Горбачев, привел тебя во власть, значит, не отнекивайся, надо платить! Сейчас платить, – Горбачев соскочил с подоконника и встал перед Ельциным. – Пришла пора. Думаешь, я не знаю, что Бурбулис перед твоей встречей с Бушем в Норфолке сидел в Штатах целую неделю и уговаривал американцев не мешать развалу Советского Союза?
– Не было этого! – твердо сказал Ельцин.
– Было! – махнул рукой Горбачев. – Ты всегда недооценивал Владимира Крючкова! Он потому и на Форос пошел, что когда Коржаков привозил тебя, пьяного, ко мне на дачу, Бурбулис вовсю шептался с американцами! Крючков решил, это я санкционировал переговоры! А потом начался их торг с тобой, на дерьме-то сметану собрать святое дело… – вот когда, Борис, ты предал Горбачева!
Ельцин молчал. Он действительно ничего не знал о переговорах Бурбулиса.
– И еще учти, – Горбачев взял себя в руки, – если б мне было нужно, я, уж поверь, давно укрепил бы собственную власть.
– С таким… как Шапошников, вы ее укрепите, это факт, – твердо выговорил Ельцин. – Весь мир, я скажу, откроет рты.
– Борис…
– Президент, а… хулиганите, Михаил Сергеевич! – подытожил Ельцин.
Да, конечно: он все уже знал об этой встрече, Шапошников сразу и рассказал, тут же, вот только где у него доказательства?
Президент СССР открыл бутылку с водой и опрокинул ее в стакан.
– Дело, конечно, не мое, – Ельцин прищурился и опять проглотил нижнюю губу, – министр обороны… этот… сейчас, значит, к пресс-конференции готовится. Вот… он изложит, понимаешь, про заговор, какие там… ну условия, что ли, – а мы не вмешиваемся, мы пока подождем…
Горбачев стоял у окна – надменный и красивый.
– Хватит, Борис, не ломай комедию. Ты ж за неделю знал о ГКЧП! Знал, что Горбачева должен был заменить Лукьянов!
Ельцин вздрогнул.
Он всегда боялся Горбачева – всегда. Страх перед Горбачевым был у Ельцина в крови. Даже не перед Горбачевым: перед всей системой. А государственная система может и убить: после Успенских дач, когда Ельцин попал в ловушку и был ужасно избит (там, на даче бывшего министра Башилова, двое мужиков из соседней деревни, мирно выпивавших вместе с сестрой-хозяйкой Ириной, которая так нравилась Ельцину, не только в кровь поколотили будущего Президента Российской Федерации, но и умудрились, алканоиды, устроить ему ледяную ванную); Ельцин запомнил эту ночь на всю свою жизнь.
– Так что о ГКЧП – не надо, – спокойно продолжал Горбачев, – это частушки для бедных! И тут же, значит, ввел в курс Нурсултана Назарбаева. Вспомни, что ты орал ему про Горбачева днем 18-го, причем при всех, потому что выпил крепко… я ж анализировал! Меня… меня ты хотел свалить, только исподтишка, чужими руками, но я о другом: договариваться, договариваться надо. Прямо здесь! Тут! Глаза в глаза! Ты посмотри: страна одна, а Президентов двое, прямо шведская семья какая-то! Давай, значит, без эффектов и абсурда, – давай! Вот ты, Борис, должен знать… кто? Бухарин, что ли, говорил, что Лев Троцкий – Гамлет русской революции?
Ельцин покачнулся.
– Шта?
– Да я философствую… в порядке размышлений, так сказать: Троцкий – Гамлет, Ленин – гений… эпитеты какие, да? Интересно, их жизнь в Кремле тоже, как у нас, не жизнь, а сплошное… я скажу… отравление говном, – ты как считаешь? Ведь проблема за проблемой встает, страна в разносе, мы, значит, взяли лопаты, раскидываем… ты со своей стороны гребешь, я, как могу, со своей… гребем, гребем, и руки, руки друг другу пора бы протянуть, ведь мы ж оба утонем, я раньше, ты следом… – так нет же, сразу выскочит какой-нибудь демократ, проорет там… что-нибудь столкнет нас лбами и обратно всех нас на дно и в говно – нате, жрите!
– В-вот, – Ельцин оживился. – Вы хоть теперь-то поняли, шта… а все эти годы жили… в незнакомой стране?
Горбачев стоял перед Ельциным… – он вдруг как-то очень преданно, почти по-детски, заглянул ему в глаза.
– Я все понял, Борис, этой весной. Никто ж не знал… ты пойми… что такое перестройка, ну никто! Ты, признаю, правильно говорил тогда, правильно боялся… но ведь и прогнило все к чертовой матери, страна дожила свое… – вот такая, я скажу, историческая ситуация. А копнули – тут и понеслось… Обвал в горах.
– Выходит, копать не так надо было, – выдохнул Ельцин.
– Не так, – согласился Горбачев.
Они замолчали.
Ему вдруг показалось, что Ельцину очень нелегко дается этот разговор.
– Вы теперь-то што от меня… хотите?..
– Уважения. Нужен диалог, откровенный диалог. И – гарантии.
– Тогда зачем вам быть Президентом СССР?
– А у меня, согласись, должна быть достойная работа. У меня, Борис, нет заниженной самооценки.
Ельцин покачнулся:
– Работа? После ГКЧП… вашего… республики, особенно мусульмане, бегут из СССР задрав штаны. Они ж не от Москвы, они ж от вас бегут, Михаил Сергеевич! Как черт, я извиняюсь, от ладана.
– Союз, Борис, будет всегда. Перебесятся.
– А дальше – што? Россия затрещит?!
– Россия не развалится. Не этот союз будет, так другой!
Ельцин вскинул глаза:
– Какой другой? Вы там ш-шта, значит, с Бакатиным придумали?
– Мы… мы ничего, – вздрогнул Горбачев. – А что мы можем придумать? Но без Союза никак; Сталин, Борис, не дурак был, хотя Сталина, ты знаешь, я ненавижу, но об этом после. Ты… – Горбачев помедлил, – ты пойми: Президент Ельцин не может быть вором. Я власть не отдам. Значит, Борис Ельцин должен эту власть украсть! Спереть, по-русски говоря… Помнишь, наверное, из истории: царь Борис был такой… тезка твой, он ведь что сделал, как пошел? Мальчишку в Угличе загубил – тем и запомнился. И ты, Борис, тоже, я вижу, не спокоен, хотя, я понимаю, у тебя ж выхода нет, ты ж на большую дорогу сейчас вышел, но это опасно. Это и есть, значит, украсть власть…
«А с ним, между прочим, надо бы заканчивать, – вдруг понял Ельцин. – Снимать с работы. Бурбулис прав: лучше ужасный конец, чем ужас без конца…»
– Ну «украсть» – это, конечно, метафора, я ж тут в общих чертах обрисовал…
