Лотар-Гюнтер Буххайм - Крепость
А я хотел вернуться невредимым с этой войны. Хотя теперь уже в этом больше не уверен.
Сначала добраться до Нанси и от Нанси дальше в Лотарингию. Где-нибудь должны же снова ходить поезда. Тогда сесть в первый же попавшийся поезд и оставить этот «ковчег»!
Вопрос лишь в одном: Удастся ли нам проехать настолько далеко?
Шины?! Дрова?!
И хрен его знает – не придется ли нам с нашим «ковчегом» топать до самой немецкой грани-цы?!
На заре уже не соображаю, до какой степени я измучил себя ночью: Сна ни в одном глазу.
Незадолго до отъезда слышу: Dreux пал!
Разворачиваю свою карту: От Dreux до Версаля – напрямик на восток – всего лишь 60 кило-метров. А в Версале все выглядело так, будто фронт находился еще черт знает как далеко! Не могу этого понять...
Одно ясно: Если бы мы остались лишь на один день в La Pallice больше, то не смогли бы ни-куда выехать.
Бартль и «кучер» разжились где-то новыми дровами. Не хочу спрашивать, где и как.
В любом случае, мы скачем дальше, впервые без забот о дровах по большому шоссе на восток как по маслу.
Вся местность вокруг сформирована как огромное волнистое железо.
Мы едем поперек волн.
Спустя пару-тройку километров «кучер» внезапно принимает вправо и останавливается. Бартль сразу же выходит из машины.
- Снова спустило колесо! – произносит он с горечью.
- Теперь нам крышка!
- Пожалуй, можно и так сказать, господин обер-лейтенант, – рычит Бартль и яростно стучит по левому заднему колесу. Затем подзывает «кучера»:
- Давай, рви жопу, лентяй!
Выясняется, что вчера ничего не было сделано с заменой колеса. Вчера вечером, вопреки мо-ему приказу, камера запасного колеса не была залатана. И теперь мы вынуждены латать ее на обочине шоссе.
- Чудесно! Поразительно! – говорю с сарказмом.
Креплюсь изо всех сил, чтобы не разразиться матом. Не имеет никого смысла! говорю себе, сдерживая ярость.
Если так и дальше пойдет, то вопреки всей нашей предусмотрительности у нас больше не ос-танется, в конце концов, никакого ремонтного комплекта. Шины и так уже клееные-переклееные.
Просто чудо, что они еще вообще держат воздух.
Бартль держит паузу и стоит с таким видом, будто из него выпустили весь воздух. Верю ли я, хочет он узнать от меня, что мы, с нашим драндулетом, можем еще далеко уехать.
Добрый Бартль с каждым разом все сильнее действует мне на нервы своим larmoyant .
И все же, при всем при том, мы оставили самое плохое позади нас. Не могу понять одного, почему Бартль ведет себя сейчас так, будто мы снова вляпались в крупную неприятность.
Присаживаюсь на влажную кромку травы придорожной канавы и пытаюсь привести чувства в порядок: Действительно ли я любил Симону? Даже после ее спектаклей в Фельдафинге? Не был ли я после всего этого немного испуган, чтобы все еще любить ее? Как можно любить кого-то, кого нужно постоянно предостерегать от опасности – как, если объект любви принимает все за шутку и смех? Сказал ли я Симоне в своем последнем посеще-нии La Baule хоть единый раз «Je t’aime» ? Или Симона мне: «Je t’aime»? Не стало ли тогда слишком сильным давнее недоверие, которое я старался насильно пода-вить в себе? Становится жарко. Проклятия и ругань Бартля и «кучера» уже едва воспринимаю.
И, все же, спустя какое-то время мы вновь катим по дороге – ровно и словно без мотора.
Стараюсь изо всех сил поддерживать себя в бодром состоянии духа. Лучше всего можно было бы погрузиться в сон. Мы больше не одни на этом шоссе и не боимся потеряться: Перед нами катят транспорты Вермахта и за нами тоже, и каждую пару минут кто-нибудь нас обгоняет.
Проезжаем мимо зенитной пушки уставившей ствол в небо.
Почему эти парни стоят на этом направлении? Неужели здесь могут появиться самолеты? Может быть, была объявлена воздушная тревога?
Приказываю остановиться и говорю Бартлю:
- Я хочу снова наверх, на крышу. Помогите мне забраться.
Осторожность не повредит! думаю про себя. И, кроме того: Встречный ветер может подейст-вовать на меня благотворно.
Чувствую себя с кофе и пилюлями в животе, не совсем tiptop , но в состоянии держать свою позицию.
Воздух, к сожалению, полон пыли. Пыль, которую я едва могу видеть, но которая скрипит на зубах. Гротескные, бесформенные остатки выгоревших транспортов лежат по обеим сторонам шоссе.
Целая вереница разведывательных бронеавтомобилей стоит, остановленная чьим-то прика-зом, у обочины. Наверно, все же, была объявлена воздушная тревога...
За небольшим поворотом вижу, как какой-то мальчик лет двенадцати бросает что-то на про-езжую часть: Стучу с силой по крыше.
Пацан улепетывает в поле.
Бартль поднимает то, что он бросил на дорогу. Конечно: Острые кованые гвозди! Хитро вы-кованные: Не имеет значения, как они лежат на земле: в любом случае находятся острой вер-шиной вверх.
Когда катим по вытянутой вдоль шоссе деревушке, вижу, как три подростка сидят у левой обочины дороги и делают какие-то записи. Снова приказываю остановиться и затем сдать назад. Мальчишки стремглав убегают. Но на этот раз Бартль делает из пистолета несколько выстрелов в воздух: После чего маль-чишки останавливаются с поднятыми руками. С трудом сползаю вниз и досматриваю этих ребят. У одного нахожу страницу из школьной тетради со списком в виде черточек. Длинный ряд черточек под заголовком «camion» . Три черты под словом «char» . Таким образом узнаю, что здесь ранее прошли танки. Должны ли об этом узнать, например, Maquis? Или же это своего рода детская игра? Что делать?
Усаживаем этого мальчика в машину рядом с Бартлем. Я же сажусь назад, рядом с «кучером». Парень дрожит, предчувствуя скорую смерть. Я задумываюсь и решаю: Черт его бери! А по-тому:
- Вали отсюда и больше не попадайся!
Забираюсь назад, на крышу, и когда оказываюсь наверху, говорю Бартлю:
- Быть предельно внимательными! Ехать спокойно и медленно. Мы уже скоро приедем.
При этом понимаю: Против кованых гвоздей никакое наблюдение не поможет. Поля тянутся без конца и края, но нигде ни деревушки. Кто только обрабатывает все эти по-ля? Наконец появляются несколько полусожженых домов, из которых по обеим узким сторонам тянутся покрытые черной краской камины, напоминающие указательные пальцы, устремлен-ные в небо.
«Кучер» тщательно объезжает воронки от бомб. Иногда, тем не менее, он не может найти ровной дорожки для наших колес, так как дорога сплошь усеяна воронками. На отдельных уча-стках она смотрится как ковер, попавший под ураганное бомбометание.
Тогда «ковчег» качается будто корабль, идущий поперек волн.
Я хорошо сделал, что соорудил настоящий глубокий окоп между мешками с дровами: До тех пор пока ковчег сильно не накренится, меня из него не выбросит.
Ю-96 пролетает с шумом в бреющем полете на параллельном курсе: Легкий самолет- штур-мовик, чистый цирк, а не полет.
Едва могу поверить: Немецкий самолет – с белым крестом на фюзеляже! С трудом могу вспомнить, когда видел подобное в последний раз!
Водонапорные башни. Высоко задравшие свои башни прямо у шоссе. Подлесок, растущий по-тропически плотно, над ним могучие дубы. И даже темно-зеленые сосны.
Хищные птицы, парящие на неподвижных крыльях над верхушками деревьев, буквально сводят меня с ума.
Потому что каждый раз, когда я их вижу, меня холодный пот прошибает: Самолет-штурмовик!
Обломки самолета справа, рядом с дорогой: Томми. Наверно наткнулся на причудливо изло-манную мачту, мимо которой мы как раз проехали. Немного дальше сбитый наш самолет – или он совершил вынужденную посадку на пузо? Машина выглядит неповрежденной.
Любопытство срывает меня с места, и приказываю остановиться: На стеклянном колпаке ка-бины крови нет, экипаж кажется, просто слинял. Пилот был тем еще хитрецом: По урожаю зре-лой сахарной свеклы он проскользнул самолетным брюхом как на салазках.
Оба пропеллера, правда, здорово деформированы, так что самолет по-любому больше не под-нимется в воздух.
- Что это за тип самолета, господин обер-лейтенант? – интересуется Бартль.
Так сразу и не скажешь. Помедлив, отвечаю:
- Похоже на Хенкель ... Таким вот образом приземлившись на брюхо, черт его разберет на этих корнеплодах.
Что странно: Я узнал бы дюжину типов самолетов Союзников даже пусть и лежащих на брю-хе. Но немецкий? Откуда? Единственный военный самолет, на котором я когда-нибудь летал, был Ю-52. Наверное, этот Хенкель, если конечно это он, должен был охранять воздушное про-странство над этим шоссе. Дьявол его разберет, кто сбил его или что заставило летчика совер-шить такую посадку...
Хотим ли мы этого или нет – но снова едем в колонне. Далеко впереди теряется ее голова, и, кажется, там играют свою игру какие-то сумасшедшие парни. Она рывками продвигается впе-ред. Если бы сейчас начался воздушный налет, и если бы попался в самолете ловкий парень, то ему удалось бы собрать богатый урожай в этой длинной автомобильной колонне. Здесь нет ни придорожных деревьев, ни даже кустарников – вообще никакого убежища. Это была бы чистая мясорубка. Хуже не придумаешь...
