Дневник Булгарина. Пушкин - Григорий Андреевич Кроних

Наполеон умилился такой привязанности и сказал с легкой улыбкой:

— Я понимаю ваши чувства к этому животному, это делает вам честь. Сохраните его себе, я не хочу вас лишать его.

Остается добавить, что переправа продолжалась еще сутки, сколько людей мы там потеряли — не счесть, говорят, что до 25 тысяч. Но почему-то из всех ужасов тех дней именно история с собачкой запомнилась мне сильнее прочих. Верно — из-за императора, который даже самое малое дело своим участием производит в событие историческое. Впрочем, я видел Наполеона и в лучшие дни, среди сражений, где он был по-настоящему велик, — завершил я свой печальный рассказ.

— Несомненно — велик, — подхватил Пушкин, — как бывает велик ураган. Поневоле дивишься его силе, а если он проносится мимо, не задев тебя, то ты приписываешь ему и благородство, и человеколюбие. Наполеон и был таким ураганом. К сожалению, умиротворение революции, ответы врагам Франции послужили лишь для накопления этим ураганом мощи. Франция под рукой Бонапарта могла бы процветать, стать одной из первых империй мира, однако ж, Наполеон предпочел благополучию родины славу Цезаря и Александра Великого. Он далеко прошел по этому пути, но трудно представить, что, даже разбив все армии мира, можно этот мир удержать в руках. Мне гораздо ближе Петр. Он не пытался завоевать Европу, его заботой было процветание Государства Российского. Его правление было жестоким, но благотворным для России. Жаль, что потомки не шли твердой поступью по его пути.

— Выпьем за Петра Великого, которого недостает России.

— За Петра! — кивнул Александр Сергеевич, поднимая бокал. — Теперь, когда Россия является частью Европы, ему бы не потребовалось брать в руки топор, и память потомков была бы к нему благосклонней.

— Но Петр Первый многое сделал и для просвещения России, — заметил я.

— Верно, Фаддей Венедиктович, и это теперь торный путь для Российской Монархии. Просвещенная монархия есть и цель, и средство улучшения жизни страны. И тут перед нами — целина непаханая, бороды нестриженые!

Смуглое лицо Пушкина сияло в свете свечей, видно разговор увлек его, разбудив дремавшие мысли.

— Давайте выпьем за нас, Фаддей Венедиктович. Ведь мы могли бы многое сделать на этом поприще.

— И делаем: труды ваши, Александр Сергеевич, на ниве русской словесности велики есть, я же…

— Нет, Булгарин, вы не поняли, — Пушкин вскочил, взгляд его устремился точно сквозь стену. — Вообразите: я становлюсь первым поэтом России… Да это уже случилось: Жуковский — романтик, Крылов — баснописец, оба они уже пережили зенит своей славы; я — еще нет. Мое имя знают все — также как и ваше, Фаддей Венедиктович. Вы теперь самый известный и влиятельный издатель. Ваши журналы и «Пчела» способны вместе создать или разрушить репутацию, поддержать или развенчать идею и даже создать в обществе моду, движение. После того примера с африканским фруктом, что вы мне показали, я это отчетливо понимаю. Объединив силы, вступив в союз, мы могли бы совершить много полезного для Отечества! Такое согласие между нами не осталось бы без внимания Его Величества, когда два столь разных человека взялись бы дружно за какое-то дело, то и государю пристало прислушаться к их мнению!

— Прекрасная мысль, Александр Сергеевич, — сказал я. — Я с радостью участвовал бы в таком союзе, но я вижу много препятствий для него.

— Знаю, что вы скажете, Фаддей Венедиктович, но все это пустяки. Выгоды такого союза столь велики, что перед ними должны отступить личные амбиции, счеты, смириться любые чувства неприятия. Всякий разумный человек, желающий России добра, должен увидеть здесь одно благо и пристать к этому союзу или не меньше, чем смириться с ним. Да! Это отличная мысль. Выпьем же за наш союз, Фаддей Венедиктович!

Я с удовольствием поддержал тост. Пушкин, выпив, кинулся мне в объятья. Мы трижды расцеловались. Неожиданность и яркость этой минуты навсегда запечатлелись в моем сердце. Глаза Пушкина сияли, он бредил блестящим будущим, которое внезапно открылось перед нами. Мы снова выпили.

— Только союз этот должен быть не просто объявлен… Может быть и вовсе не объявлен. Он сам должен явиться через дела наши. И не просто дела: тут нужно придумать настоящую программу! — Александр Сергеевич говорил отрывисто, вдохновенно, сильно жестикулируя.

— Да, — согласился я, — много примеров тому, что иные дела заканчиваются тем, с чего начинаются — одними пустыми разговорами. И дела, кои мы себе наметим, должны быть велики и достойны. Нет резона заниматься частностями, для того найдутся другие люди.

— Согласен с вами. Цели наши должны быть великими, — сказал Пушкин. — И дела нужно намечать сообразно им. Об этом подумать надо. Вы человек более систематический, Фаддей Венедиктович, вам и карты в руки… ха-ха, хотя, как раз к картам, мои, пожалуй, привычнее. Но, теперь недосуг решать такие дела, все-таки я сестру замуж выдал и теперь должен своему «Онегину» новый финал придумать. У меня ведь сестра отняла старый: Татьяна и Евгений должны были бежать, а теперь это стало невозможно. Как вы думаете, Онегин и Ларина соединятся?..

4

9 мая 1813 года. Второй день идет Бауценское дело; мы выстояли и готовы перейти в контратаку против русско-прусских войск под командованием генерала Витгенштейна, того самого, кто пресек поход маршала Ундино на Санкт-Петербург. После смерти Кутузова генерал был назначен главнокомандующим над союзными русскими и прусскими войсками.

На аванпост, который я проверял, вдруг выехал Император со свитой. Его Величество спешился, я бросился к нему с рапортом. Наполеон выслушал мой доклад, кивнул и спросил.

— Давно ли вы служите?

— Это мое ремесло, Ваше Величество: имея шестнадцать лет от роду, я познакомился с пушечными выстрелами.

— Что вы думаете о казаках?

— Они храбрые солдаты, однако ж приносят больше пользы в лагерной службе, нежели в генеральном сражении.

— Правда! Случалось ли вам драться с русскою пехотой?

— Случалось, Ваше Величество! — ответил я. — Отличная пехота и достойная соперница пехоты Вашего Величества.

— Он прав, — заметил Наполеон, оборотясь к Нею.

— Я говорил об вас с вашими подчиненными, — сказал мне далее Наполеон. — Я доволен вами. Если вы будете в чем-то иметь нужду, отнеситесь прямо ко мне, и припомните наше знакомство под Бауценом. Прощайте! Желаю вам скоро быть капитаном!

Потом император сел на лошадь.

— Бертье, запишите имя господина офицера! — приказал он.

Я поклонился, и Наполеон уехал шагом к эскадронам гвардейских улан.

Закончив проверку постов, я через час вернулся в полк, где мой командир первым встретил меня словами: «Здравствуйте, господин капитан!» В