Константин Арбенин - Пушкин мой

Константин Арбенин.

Пушкин мой.

Поэма во фрагментах

ПУШКИН МОЙ

Я памятник себе.

И долго буду тем.

Пушкин всякий. Пушкин разный.

Пушкин с веником и нимбом.

С топором и пистолетом.

С бакенбардами и лысый.

При регалиях и без…

Только разве ж это Пушкин?!

Это ж так — игра природы,

Видимость изображенья.

Сам ты Пушкин —

Вот в чем соль!

Мальчика звали Пушкин.Был он кудряв и черен —Правнук прямой Ганнибалов.Ну а в душе — поэт.Мамы его любили.Папы его обожали.Няньки ему умилялись.Дядьки же так рассуждали:"Махонький гад, да шустрый!Знать, далеко пойдет".

В Лицее Пушкина не ждали —На что им нужен был поэтС таким нечистокровным рыломВ своем прославленном лице!Но он туда тайком пробралсяИ притаился в сени муз…То был Союз. И город Пушкин (По мужу — Царское Село).Его заметил там ДержавинИ походя благословил.Потом другие набежали:Примазались, опохмелились —И приняли к себе в Лицей.И стали лучшими друзьями —Поэты Пушкинского Круга!А он простил им, он же видел:Хоть Царское, да все ж Село!

На беспечных балах,За бокалом винаИ под взглядами Анны Керн,В декабристских кружкахИ в охотном ряду,И в объятиях Анны Керн,На виду у толпы,Под цензурным ярмомИ в покоях у Анны Керн —Не стригал он ногтей:Он цеплялся за жизньИ за Анну Петровну Керн.

Серьезный Пушкин.Усталый Глинка.А между ними —Вазир-Мухтар.Кавказский вечер.Луна-лезгинка.И трель романса —Последний дар…Не пой, красавец,Не надо песен,Не надо писем —Вернись живой…Вазир был первый,Кого венчалиС печальной музой —Всегда вдовой.

Что за прелесть эта няня!Дайте что ли кружку ей!Пусть нам сказки почитаетИли песенку споет!А потом мы сядем в саниИ поедем в Заповедник —Постреляем графомановРодионовне на шапку!Гейченко уху нам сварит,А с Довлатовым мы выпьем, —Я скажу ему: "Я Пушкин.Я, конечно, мало прожил,Но за то я, друг Довлатов,Трех царей со свету сжил!"

В Михайловском,В МихайловскомСтоят погоды дивные!Мужицкий дух некрасовскийСмердит, как самогон.Жандармы ходят парами,Из окон слышно разное,Вдали Тынянов с ЛотманомНа лодочке гребут.Студенты разночинныеЛистают книжки вредные.Природа пахнет яблочноИ барышни в цвету…А Пушкин —Красно СолнышкоНад главами "Онегина"Томится, всеми проклятый,И смотрится в окошечко,И падает душой.И хочется родимомуПопить винца с девицами,И хочется кудрявомуПроехаться в двуколочке, —И очень-очень хочется,Ну просто жутко хочется,Ну просто очень хочется! —И можно б, да нельзя!

И я бы мог…И я бы точно мог…Но как-то вот…А впрочем…Ай да Пушкин!

Для покоя нужно немного:Взять с собой Баратынского ЖенюИ отправиться на рыбалочку —Медитировать на сентябрь.И поспорить в тени желтеющей,Кто из двух рыбаков гениальнее?И сойтись в обоюдном мнении,Что, конечно, Пушкин весомее,А у Жени реже клюет…А потом, после сна и полдника,Отгоняя мысли печальные,Все позировать Аникушину —Для потомков ему позироватьИ о будущим сожалеть.

Пушкин был невыездной,А Мицкевич — выездной.Приезжал в Москву МицкевичКажный божий выходной.Пушкин брал его под ручку,Вел, как брата, до пивной,И читал стишки дорогой,И знакомил со страной,Со столицей и с женой.Пан Адам и мистер ПушкинЕли раков, пили мед,Пели польки и частушки,Пили раков, ели мед…И друг друга уважали…Увважжжжали… вот…Но Мицкевич уезжал —Пушкин оставался.Каждый искренно скучал,Но чуть-чуть кривлялся.

Когда садился за рояль Тургенев,Когда Толстой настраивал шарманку,Когда Тарас Шевченко дергал гуслиИ хором подпевали все вокруг,Тогда садился Пушкин мимо кресла,Раскидывал ручонки коромыслом,Закатывался солнышком под койку,Распьяные глаза швырял на небоИ слушал эту АпассионатуНе-ру-ко-твор-ну-ю!!!И отдавался бешено нирване,Как всякая болящая, живая,Гвоздями не добитая душонка —Пропитая, пролитая на скатерть,По простыням размазанная всуе,Занюханная ватными ноздрями,Изрезанная кухонным пинцетомВ бурлачьи лямки — верная душа,Что до сих пор хранит на самом донцеКакого-то собачьего поэта,Расхристанного в стельку разгильдяя,Что слушает, храпя, Пассионату —На том конце тончайших проводков.

Окуджаве с Пушкиным нельзя.Можно лишь Синявскому да Терцу.Чу! Ливреи отворяют дверцу —И на ветер, бантами скользя,На стези своя выходит Пушкин!Славный малый! Душечка! Пацан!Он выходит на прогулку сам,А Синявский с Терцем ждут поодаль…И идут все трое в ресторан,Принимают внутрь водку с перцемИ гуляют с нею по дворам.И двоятся, вишь, Синявский с Терцем.И пока поэт не слишком пьян,Спровоцируй гения на честность:"Кто ж приносит нам небезызвестность?"— "Публика — Царица Обезьян."

А Гоголь требовал сюжетов, —А Пушкин должен был ему,Но он над Гоголем смеялсяИ нес ему какой-то бред.А Гоголь говорил приватно:"Над кем смеетесь, милый Пушкин!"Потом поил его мадеройИ думал, кутаясь в шинель:"Арапская душа! Потемки!За что же, чорт, его люблю?"

Как атеист я в Пушкина не верю.Мистерию с Дантесом не считаюПравдивой, иль хотя бы достоверной.И в авторстве приписываемых книжекИзрядно сомневаюсь, хоть убей!Но крошечный чернявый человечекЗавелся у меня под телогрейкой —И где-то там во внутреннем карманеПищит и пишет пошлые стихи.А вдруг то Пушкин?Вдруг он существует?Спасите, дармоеды-доктора!

Зима. Цензура отдыхает.Литература горько пьет.Момент такой, что грех не выпить.Моменту море до колен.Балы пустеют. Передышка.Одышка. Колики. Гастрит.Гостиные скучают по повесам.Прутков — и тот, собака, не острит.Такая гладь, что скучно даже бесам.То стиль,То штиль,А середин не зрим…Писакам в эти дни не до бумаг.Не до морали дамам в эти ночи.Какие ночи, Бог меня в ребро!У Бомарше часы упали в пиво.У Фаберже кукукнулось яйцо.Отцы отдали город под процентыИ цокают губами, как скоты…Февраль. Но видно по приметам,Что приближается гроза…Смертельно раненым поэтамПоложено смотреть в глаза!

Жили-были Наташа и Пушкин.И любили друг друга нежно.Много было у них детишек —И хороших, и просто разных,Черномазых и бледнолицых,На французский манер и на свой.И была Гончаровой Наташа,И была она Пушкину другом,А порою — подругою верной,Но не вынесла…

Друзья — они всегда дружнейДруг с другом, чем с тобой.И женщины всегда нежнейС другими, чем с тобой.И случай потакает тем,Кто не чета тебе.И жизнь — она всегда длиннейУ тех, кто не с тобой.А у тебя — одни долги,Они всегда с тобой.И подкидные дуракиКомандуют тобой.И неуверенность в себеПреследует тебя.А небо требует — смоги,Распнись перед толпой!..И ты берешь свой пистолет,Свой черный-черный пистолетКалибром в легионы лет, —Ты говоришь "Отбой".Но — мановение руки,Но чей-то окрик вслед,Но чей-то взгляд сквозь суету —И ты опять живой!И снова хрупкие мостки —Ступай по ним, Поэт.Не ной, Поэт.Не вой, Поэт.Насвистывай и пой.

Дантес ходил почти что рядом.Дантес вертелся и острил.И дамам анекдоты ХармсаПро Пушкина распространял.Дантес считал, что Пушкин — гений,И он ценил его безмерно,И хоть не пил с ним брудершафтов,Но позволял себе слегка…Дантес был светел.Пушкин — черен.А Натали молилась наночь.И все-то Пушкин им простил бы…Но эти анекдоты Хармса!

На Черной речке, на белом снегеСледы паденья, следы лежанья,Следы тасканья, следы смотренья,Следы последних передвиженийПустого тела в пустом пространстве…Следы цилиндра. Следы крылатки.Следы Дантеса. Следы Данзаса.Следы от пули. Следы от схватки.Следы России. Следы Канзаса.Следы подмоги. Следы печали.Следы тревоги. Копыта, ноги…Над Петербургом следы тоски.У изголовья следы доски.— Ты смерть, я Пушкин. Мы так близки.

Поэта нет. Поэзия бессмертна.Рыдает Фет в углу своих ночей.У Гоголя бессонницы припадки.У Лермонтова приступы видений —Он видит еженощно:Входит Пушкин,Садится, ставит ноги на каминИ говорит: "Люблю я эту осень!И женщин, и поэзию люблю.Жуковского люблю, хоть он несносен,И Пущина, хоть он невыносим.А пуще всех — супругу ГончаровуИ собственные прозы и стихи.Не умер я — поэзия бессмертна."Так говорит он и тихонько тает.А поутру воротится опять.

Санкт-Петербург, 1992-1995