Магдалина Дальцева - Так затихает Везувий: Повесть о Кондратии Рылееве
Последние две строчки, а также и та, где рука обнимает стройный стан, были подчеркнуты жирной чертой.
Этому Бирукову, как старой девке, краснеющей при слове «рейтузы», а по ночам мечтающей о жгучих ласках, всюду мерещатся непристойности. Одни хлопоты с этой «Полярной звездой». Правда, первый номер имел такой успех, что время нельзя считать потерянным. Разошелся мгновенно, сколько писем, лестных отзывов — Дельвиг, Гнедич, Вяземский, да и доходу около двух тысяч. «Полярная звезда» — первое в России коммерческое журнальное предприятие, где платят авторам, да и издатель не в убытке.
Сбивчивые эти воспоминания прервал вошедший в кабинет Федор и протянул толстый пакет, запечатанный тремя сургучными печатями.
— Откуда сие?
— Кучер Завалишина привез.
Видно, все сговорились сегодня гасить его вдохновение! Впрочем, только ли сегодня? Пакет от Завалишина очень интересен, можно считать, интригующе интересен, но чтения там, должно, не на один час. А скоро надо явиться в присутствие для встречи с заграничным гостем, только что приехавшим с Аляски. Когда же писать? По ночам голова несвежая и рвутся с пера «сии» да «оные», куда как уродующие стихотворную строку. И все-таки…
Он подошел к столу, сорвал печати и принялся читать.
Завалишин — новое увлечение Рылеева — появился на горизонте недавно, вскоре после вступления в Российско-американскую компанию. Появление его сопровождало письмо Мордвинова, и одно это вызывало интерес и доверие. Правда, оно отнюдь не характеризовало саму личность Завалишина, а лишь его проект, но зато попутно заключало в себе и лестную характеристику Рылеева как знатока всех дел компании. Это тоже подкупало.
Суть проекта Завалишина, предлагаемого компании, состояла в способах освоения колонии Росс, принадлежащей России и находящейся в Калифорнии. Но проект этот интересовал Рылеева несравненно менее, чем рассказы Завалишина о некоем международном обществе, именующемся «Вселенским орденом восстановления». В сущности, и само общество это не вызвало особого доверия, а более привлек живой ум и свободный образ мыслей самого Завалишина. Он с увлечением, в подробностях рассказывал Рылееву о своем кругосветном плавании, но утаил, что написал письмо императору Александру, предлагая учредить такое общество в России. Это случилось в то время, когда только прошел Веронский конгресс, обсуждавший меры борьбы с революционным движением в Юго-Восточной Европе… Завалишину представлялся свой собственный вариант «восстановления законности властей». Об этом письме государю Рылеев узнал стороной. Не слишком уповая на эту идею, Рылеев все же надеялся привлечь Завалишина к Северному обществу, чтобы с его помощью оказывать влияние на флотских офицеров. Давняя идея его, чтобы в случае переворота вывезти за границу всю императорскую фамилию, не могла решиться без участия в этом предприятии морских офицеров. Однако говорить об этом с Завалишиным пока что он опасался. Братья Бестужевы относились к нему с явным недоверием. Александр пренебрежительно говорил: «Бойкая особа с весьма заносчивым воображением». У самого же Рылеева именно это заносчивое воображение вызывало любопытство и надежду. Как всякий романтик, он любил людей неординарных и даже сомнительные достоинства и несомненные недостатки предпочитал посредственности. Печальным примером тому было его приятельство с Булгариным.
Рылеева не смутил рассказ Завалишина о том, что он вступил в Англии в члены тайного общества, которое стремилось «к освобождению всего мира». Общество это охватывало все страны Европы. И хотя было довольно очевидно, что такое общество — плод пылкой фантазии Завалишина, насторожило Рылеева только письмо к царю. Принимать Завалишина в тайное общество он не решался и даже о существовании его выражался туманно, как бы повторяя какие-то слухи.
В свою очередь и Завалишин делал столь же туманные намеки на то, что и в России есть члены английского Ордена, но раскрыть их имена он не имеет права.
Эта игра в жмурки, при которой к тому же оба партнера бегали с завязанными глазами, продолжалась довольно долго. Первым, по свойственной ему прямоте, не выдержал Рылеев. И когда однажды в майские сумерки Завалишин явился к нему и разговор привычно свелся к выведыванию подробностей о тайном обществе, Рылеев столь же привычно отвечал, что оно существует, по-видимому, но, кажется, члены его не знают друг друга. Каждому известен только один, кто его принял. Отметая все эти доводы, Завалишин бесцеремонно пытался дознаться о людях, составляющих его ядро.
Рылеев смотрел на его заносчивое румяное лицо, молодцеватую фигуру, новенький, с иголочки, мундир — весь вид флотского льва, покорителя дамских сердец, и странно не вязавшийся со всем этим обличьем пронзительный взгляд глубоко посаженных глаз. Взгляд пристальный, требовательный, исступленный, почти безумный взгляд. И даже не сама назойливая бесцеремонность расспросов, а этот взгляд вызвал мгновенную вспышку раздражения. Сдерживаясь, он сказал:
— Не требуйте от других того, что не в состоянии сделать сами. В этом нет и тени благородства, которым вы так кичитесь. Зря таитесь. Мне известно все, что вы писали государю.
Завалишин был ошеломлен, наивно предполагая, что то, что происходит во дворце, не может быть известно за его пределами.
— Не знаю, как вы поняли мое послание, но намерения у меня были чистые, — сказал он, потупясь.
Растерянность Завалишина и то, что не стал юлить и отпираться, подкупили Рылеева. Он решил идти напрямую.
— Мы не можем принять вас, пока не убедимся в вашей полной откровенности. Мы скрываем от чужих цели и само существование общества, но должны тем более быть до конца откровенны друг с другом. Покажите устав вашего Ордена.
Завалишин молча откланялся и ушел.
И вот теперь пакет с этим уставом прислан. Пакет, который не только не рассеивает сомнений, а лишь усугубляет их.
Вечером к чтению этого документа были привлечены Александр Бестужев и недавно вступивший в Северное общество князь Александр Одоевский.
В пакет в серой оберточной бумаге, заляпанной сургучными печатями, был вложен устав Ордена восстановления, написанный по-русски и удостоверенный печатью столь неясной, что на ней лишь с большим трудом можно было угадать только изображение скипетра. Кроме устава в него был вложен отдельный лист, писанный по-французски, выданный Орденом «командору» Завалишину. Все это походило на мистификацию.
Устав был изложен так туманно, что его параграфы с одинаковым успехом можно было толковать и в защиту свободы, и во славу единоличной власти.
Похвальный лист, в котором юный Завалишин именовался комендором, хотя и был написан по-французски, но переполнен русскими оборотами, явно свидетельствующими, что писавший сам себя наградил этой грамотой.
И, наконец, вызывало удивление, что пакет был послан с кучером, передан через лакея и никто не позаботился узнать, попал ли он в руки адресата.
И, несмотря на остроты и насмешки товарищей, Рылеев все-таки поверил не похвальному листу «командора», а существованию Ордена восстановления. Тут сказалась его натура, не допускавшая мысли об обмане, когда дело касается таких высоких предметов, как благо всего человечества. Но та же мысль о путях, какие приведут к этой благой цели, о какой он думал вчера утром, вспоминая Пестеля, не позволила ему довериться Завалишину.
На другое утро, такой же вылощенный и щеголеватый, Завалишин явился к нему.
Тот же кабинет, та же серая Мойка за окном, тот же маленький диванчик перед овальным столиком, за которым когда-то сидел Пестель. На минуту подумалось, что к нему приходят как к исповеднику, какому-нибудь католическому аббату, могущему дать отпущение грехов, открыть врата рая. Но тут же отрезвил заносчивый тон Завалишина.
— Теперь, наконец, вы удовлетворены? — спросил он, устремляя на Рылеева пронзительно победоносный взгляд.
Мальчишка! Таких учить да учить! И с сухостью школьного наставника он начал вычитывать:
— Как можно такой пакет доверять чужим рукам? Такой пакет одним своим видом может обратить внимание любого соглядатая. Как можно велеть его оставить, если меня не будет дома? Я живу на казенной квартире в доме Компании, любой писец зайдет в кабинет без меня и полюбопытствует. Все ваше поведение заставляет подозревать, что вы не были и не можете быть членом какого бы то ни было тайного общества.
Тон Рылеева не произвел эффекта, на какой он рассчитывал. Завалишин догадался только об одном. Рылеев поверил в существование Ордена восстановления. И он начал смущенно оправдываться, объясняя, что погорячился, торопился рассеять сомнения, и что кучер — преданнейший человек, и после всех униженно покаянных объяснений снова спросил, примут ли его теперь в тайное общество.
