Ефим Курганов - Первые партизаны, или Гибель подполковника Энгельгардта
В тот день он ничего не пил и не ел, а затем всю ночь с 13-го на 14-е октября и не спал. Трудно было и спать в церкви, в мрачном, нижнем, сводчатом этаже, наполненном множеством людей, так как здесь находились не только русские пленные в числе двадцати человек, но и неприятельские арестанты — осуждённые солдаты французской армии.
13 октября Павел Иванович исповедался и приобщился животворящих тайн, и был он в чистосердечном сознании, что Господь его во всём простил.
14 октября отец Никифор пришёл к Энгельгардту ранним утром и провёл с ним как минимум несколько часов, а, скорее всего, был с Павлом Ивановичем до самого позднего вечера, до ночи — последней ночи в жизни приговорённого к казни.
Прощаясь, они сговорились, что следующим утром Энгельгардт передаст ему прощальную записку к матери своей.
Ещё он взял слово с отца Никифора, что чрез несколько недель по свершении казни тот сообщит обо всём происшедшем супруге его Елене Александровне, жительствующей в Ельнинском уезде, в имении матушки своей.
По уходе духовника, Павел Иванович занялся последними своими домашними делами, почитавшимися им неотложными.
В первую очередь, Энгельгардт озаботился награждением «верных людей» из дворни и составил довольно-таки обширное духовное завещание, а ещё написал прощальное письмо матушке своей, в коем назвал имена доносителей своих, совершенно уже по-христиански, не выражая при этом им ни малейшего порицания.
В дневнике своём отец Никифор оставил следующую запись, судя по всему весьма точную:
«Был я позван французами в Спасскую церковь, где содержались под стражею разные пленные русские, в числе их отставной подполковник Павел Иванович Энгельгардт. На него показали, что он убивал французских мародёров. Приговорённого к расстрелянию я исповедал, приобщил святых тайн и проводил на место. За Молоховскими воротами направо, во рву, его расстреляли (15 октября) и зарыли, дозволив отслужить по нём панихиду».
* * *Несколько слов о дальнейшей судьбе отца Никифора.
Ровно через десять дней после того, как последние солдаты несуществующей уже «Великой армии» оставили Смоленск, против отца Никифора было начато следствие по обвинению в государственной измене. Произошло это 16 ноября 1812 года.
Один из многочисленных вопросных пунктов звучал так: «Зачем встречал Наполеона?» Отец Никифор дал следующий ответ: «Чтобы спасти храмы Божии: первосвященник иудейский Иоддай встречал язычника Александра Македонского, а папа Лев Святый Аттилу у врат Рима, угрожавшего граду разорением».
В самом деле, комиссары (Рагулин, Великанов и другие) принуждали отца Никифора встретить Наполеона, когда во время ретирады своей проезжал из Москвы в Смоленск, в противном случае угрожая взорвать все смоленские церкви.
И 26 октября отец Никифор стоял у Днепровских ворот с ризами и крестом в руках. Но французский император в тот день так и не прибыл. А на следующий день, 27-го числа, отец Никифор, идя к умирающему одному, совершенно случайно встретил Наполеона на Троицком мосту и поднёс ему просфору.
Ещё следствие обвиняло отца Никифора в исчезновении из ризницы Собора церковных денег (от двадцати тысяч осталась одна тысяча семьсот). Из этих денег французы будто бы оплачивали лекарства для своих больных.
Майор Мельников, временно исполнявший должность смоленского полицмейстера, сделал на сей счёт следующее отношение: «До сведения моего дошло, что при завоевании французскими войсками здешнего города, в соборной ризнице осталось много вещей, принадлежащих собору. А медных денег 20 000 рублей, из которых французские войска уплачивали за забранные медикаменты вольному аптекарю Меро, из чего я полагаю, что ризница та и в ней принадлежащие до церкви вещи, равно и означенные деньги, есть в целости (?), о чём для вернейшего донесения начальству прошу меня уведомить в противном случае. У кого всё то было на руках, и куда употреблено, не оставить без уведомления».
Полицмейстер Мельников на вышеприведенное отношение получил ответ, что на месте нет двадцати тысяч, а есть только 1700 медных рублей.
Однако к этой растрате отец Никифор не имел ровно никакого отношения. У Собора был настоятель Василий Шировский, и только когда он помер, ключи от ризницы соборной передали Мурзакевичу, и произошло сие 1 ноября, за несколько дней до ухода французов.
Кроме того, смоленский аптекарь дал потом следующее показание, из коего следовало, что уменьшение двадцати тысяч церковных денег до тысячи семисот есть плод воображения смоленского полицмейстера, и не более того: «Я только говорил полицмейстеру Мельникову, что неприятельским войском насильно забрано у меня медикаментов тысяч на двадцать, а в последнюю ночь пред выходом неприятеля принесли какие-то французы к живущему в доме жены моей отцу ключи и объявляли, что они от соборного погреба и чтобы взяли оттуда деньги за медикаменты. Но тесть мой прогнал их с ключами, ибо хотел лучше всё потерять, а не брать такой зарплаты. Более же я ничего с ним, Мельниковым, не говорил, что самое показал по сущей справедливости».
Иначе, говоря, то что церковных денег было двадцать тысяч — есть выдумка полицмейстера Мельникова, не иначе. Просто аптекарь сказал при допросе полицмейстеру, что французы взяли у него лекарств примерно на двадцать тысяч и предлагали потом оплату из церковных денег, но аптекарь отказался.
А денег видимо было и осталось припрятано одна тысяча семьсот.
В общем, отцу Никифору приходилось ответствовать за фантазии, которые одолевали смоленского полицмейстера. И как ещё приходилось ответствовать!
17 января 1813 года отцу Никифору было запрещено вести богослужение, а также нельзя было ему делать благословение рукою. Кроме того, отныне он не имел права отлучаться из города, в чём была взята с него подписка.
Дело о встрече отца Никифора с Наполеоном 23 января 1813 года было отправлено на рассмотрение Святейшего Синода. 18 мая оно было утверждено.
Мурзакевич отныне не имел права исполнять священнические свои обязанности.
Однако 24 марта 1814 года смоленская уголовная палата оправдала подсудимого.
И уже 8 июля того же года последовал указ Святейшего Синода, что отец Никифор может вернуться к пастырским своим обязанностям. И он вернулся в свой родной храм — церковь Одигитрии.
Нахождение под следствием и подозрение в измене Отечеству, сказывают, навсегда оставили на отце Никифоре (Мурзакевиче) тяжёлый неизгладимый отпечаток.
Впрочем, это не помешало отцу Никифору создать замечательные труды по истории града Смоленска.
Такова была непростая судьба духовника Павла Ивановича Энгельгардта, который проводил нашего героя в последний его святой путь.
Вообще, совсем не случайно отец Никифор сделался духовником сего смоленского богатыря.
Надобно иметь в виду, что в крайне тяжёлые, страшные месяцы с июля по ноябрь 1812 года отец Никифор, оставшийся с семейством своим в Смоленске, совершил великое множество богоугодных дел, спасая церковное имущество и утешая страждущие российские души.
Глава шестая. В последний раз о Дягилевцах
Государь Александр Павлович от генерал-адъютанта Винценгероде и ещё от ряда своих корреспондентов прекраснейшим образом был осведомлён, что в губернии Смоленской кроме того, что самоотверженно действуют партизанские отряды (было их, сказывают числом около пятидесяти), ещё и орудуют свои, отечественные, мародёры, нередко, кстати, маскирующиеся под партизан.
Знал Его Величество и об случаях крестьянского буйства и неповиновения законным российским властям на занятых неприятелем территориях.
Впрочем, буйства сии почти непременно завершались грабежами и убийствами, подчас жесточайшими.
Воспользовавшись тем, что многие из помещиков при приближении неприятеля покинули пределы родной Смоленской губернии, крестьяне их частенько стали разорять оставленные барами родовые гнезда, и дотла разорять, а потом частенько и поджигать, дабы скрыть следы разбоя.
Ежели кто из оставшихся в поместьях управляющих знал, где припрятаны были владельцами их фамильные ценности, то крестьяне — бывали и такие случаи — доносили на этих управляющих французских властям. Управляющих французские власти арестовывали, с пристрастием допрашивали и даже расстреливали, ежели те отказывались открывать, где схоронены ценности.
Павел Иванович Энгельгардт, как мы уже знаем, не бросил свое родное Дягилево и устроил защиту его от всевозможных мародёров. Так продолжалось примерно месяца с два (июль и август).
В сентябре пришло горестное известие о взятии Москвы. Французы отметили сие событие торжествами да пирушками по всей Смоленской губернии. Празднества не коснулись только не занятых неприятелем четырёх уездов с уездными их городами (Белый, Рославль, Сычёвка, Юхнов).
