Ефим Курганов - Первые партизаны, или Гибель подполковника Энгельгардта

14 октября подполковнику Энгельгардту была объявлена его участь, почему он сыскав духовника Одигитриевской церкви, священника Никифора Мурзакевича, исполнил христианский долг, сделал завещание. Не имея способов явить в российском правительстве, засвидетельствовал его в смоленском французском верховном правлении интенданта Виллебланша.

15 октября, когда приведён был на место смерти, где не хотел выслушать приговор, отзываясь, что он не признает себя виновным и ему приятнее умереть, нежели видеть угнетенных соотечественников врагами.

Не допустил никак завязать себе глаза, говоря, что он с покойным духом будет смотреть на свою собственную смерть, какую никто ещё сам не видал, подтверждая неоднократно: «Стреляйте!».

Последние его слова были: такие: «Господи, в руце Твои предаю дух мой!»

И погребен раздетый донага за Молоховскими воротами, глубиною не менее аршина, где учинен был провод духовником его отцом Мурзакевичем, от коего о всём вышеизложенном донесении подробно можно узнать.

Глава четвёртая. Почему убили Энгельгардта

Сей Павел Иванов сын Энгельгардт за отличную службу свою 1807 года в подвижном земском ополчении, во время нахождения со вверенным ему баталионом в походе, произведен в подполковники.

А прошедшего 1812 года неприятель, приближаясь к Смоленской губернии, прежде всего, вступил за нашими войсками в Пореченский (Порецкой) уезд, то есть июля 17-го числа.

Энгельгардт, будучи весьма храбрый и неустрашимый чиновник, надеясь, как видно, на необыкновенную силу свою, остался в уезде, хотя и видел начинающееся беспокойство и неповиновение властям крестьян. Он имел всегда сношение с казаками, в близости от него находившимися, которые по Смоленской губернии, во всё время бытности неприятеля, появлялись в разных местах.

Между тем, Энгельгардт, со своими дворовыми людьми разъезжая, нападал на малые неприятельские партии, побил своеручно 24-х человек французов. Крестьяне его донесли о сем французскому правительству в Смоленске, почему сильный отряд послан был напасть на него, который захватил его внезапно, в собственном доме, следовательно, не в проезд его в Белую, как некоторые описывают, взят.

А по приезде в Смоленск был судим, и крестьяне показывали на него. Приговорен будучи к расстрелянию, склоняем был присягнуть вступить в службу французскую полковником, которую отринул. Написал духовную, отдавая свое движимое и недвижимое имущество, благоприобретенное имение матери своей коллежской асессорше Варваре Энгельгардт, назначив несколько дворовых людей на волю. За час до смерти своей написал письмо к своей матери.

Расстрелян был Павел Иванов сын Энгельгардт октября 15-го дня близ каменной смоленской стены у Молоховских ворот.

Пред сею наглою кончиною, приведен будучи на лобное место и видя право сильного тиранствия, руки простирающего торжествовать над великостью его духа, вручил Энгельгардт бывшему при том своему духовнику означенное к матери письмо.

Однако ж французы, оные любимцы некоторых россиян, утративших свой народный характер, которые и самое варварство их называют просвещением, осудя чужого подданного за верность государю своему расстрелять, но желая поколебать оную произвели к довершению лютости своей с намерением выстрел в ногу сперва.

Тут постарались убедить Энгельгардта к принятию французской службы, говоря, что есть ещё время ему спасти себя, а рану в ноге вполне залечить можно.

Сказали также ему, что пожалел бы о себе, видя неминуемую смерть перед глазами.

Однако сей неустрашимый чиновник не желал ничего, кроме смерти за родное своё отечество.

И оных варваров, французов то бишь и их пособников, не тронула таковая непоколебимость Павла Энгельгардта.

И они свершили по нём смертный выстрел…

Ходили упорные слухи по разным уездам нашей губернии, что дворовые сельца Дягилево отомстили господину своему за то, что занимался он частенько рукоприкладством и регулярно трогал девок их, при этом не токмо даже жён, но ещё и дочерей.

Это будто бы и была истинная причина двух наиподлейших доносов, отправленных французским властям в Смоленск дягилевскими крестьянами.

Однако я без малейших колебаний почитаю сей слух за совершенно вздорный, хотя никогда в приятелях у подполковника Энгельгардта не ходил.

Должен заметить, что у Павла Ивановича при жизни его полно было недругов, ибо нраву был он буйного и довольно-таки драчливого, обид и оскорблений никому не спускал.

К тому же некоторые из дворян смоленских сильно обиделись, узнав, что гибель сего Энгельгардта привлекла внимание самого государя нашего Александра Павловича, и что Его Величество дал брату и племяннице покойного Павла Ивановича, единственным оставшимся в живых прямым родственником его, прекрасные пожизненные пенсии.

Думаю, что это ревнование к памяти нашего героя (и особливо оно проявлялось, между прочим, со стороны многочисленного клана смоленских Энгельгардтов) как раз и родило гнусный слух до него касающийся.

Поразительно всё-таки, что у Павла Ивановича были недруги при жизни, но они остались и после трагической гибели его. Правда, когда Энгельгардт был объявлен героем, недруги его в основном стали высказываться уже более или менее анонимно, прибегая именно к посредству безымянных слухов.

Но я верю, что в сем деле истина всё же восторжествует рано или поздно: подлые сплетни сами собой отомрут, а все недоброжелатели геройски погибшего подполковника Энгельгардта разом возьмут да умолкнут.

И тогда имя нашего смоленского богатыря, никак не пожелавшего быть в услужении у врагов наших, засияет, наконец-то, во всём своём блеске.

Милостивый государь мой Сергей Иванович!

Господин генерал от артиллерии, граф Алексей Андреевич Аракчеев доставил ко мне список с Высочайшего Именного Его Императорского Величества указа, данного Правительствующему Сенату 30 августа, в коем обожаемый нами Государь Император во всерадостнейший день Тезоименитства Своего в ознаменование и в память подвигов покойных господ подполковника Энгельгардта и коллежского асессора Шубина, запечатлевших смертию Верность и Любовь к Престолу и Отечеству, обильно благоизволил излить Милосердие свое на семейства их.

Я уверен, что сие драгоценное начертание, делающее честь Смоленскому благородному Дворянству, из среды коего просияли столь отличительные подвиги, знаменующиеся настоящим событием, колико признательное Отечество и Всемилостивейший Государь Император вознаграждают верноподданных и истинных сынов своих, доставить собственным Вашим чувствованиям приятное услаждение почёл обязанностию приложить у сего список с означенного высочайшего указа, присовокупляя к тому, что для доведения того до сведения благородного дворянства, препроводил я таковые же ко всем господам уездным предводителям дворянства.

С совершенным почтением,

Сенатор

После того, как сие письмо разослано было губернатору и всем предводителям дворянства Смоленской губернии, недоброжелатели Павла Ивановича Энгельгардта должны были решительно и раз и навсегда умолкнуть, ибо отныне он был высочайше объявлен «истинным сыном Отечества».

Глава пятая. О последних днях и часах подполковника Энгельгардта

Павел Иванович Энгельгардт умер, как истинный христианин. Когда 13 октября ему был объявлен смертный приговор, то им призванный отец Никифор (Мурзакевич) от него не отходил до самой полуночи.

Энгельгардт весь день был покоен и с весёлым духом говорил о скорой своей кончине, судьбою ему назначенной.

В тот день он ничего не пил и не ел, а затем всю ночь с 13-го на 14-е октября и не спал. Трудно было и спать в церкви, в мрачном, нижнем, сводчатом этаже, наполненном множеством людей, так как здесь находились не только русские пленные в числе двадцати человек, но и неприятельские арестанты — осуждённые солдаты французской армии.