Антанас Венуолис - Перепутья
Переговоры между новым магистром и поляками не увенчались успехом: послы вернулись в Мариенбург ни с чем. Магнаты Ягайлы валили вину за неудачу на послов ордена, мол, они несговорчивы, а дипломаты ордена во всем винили вельможных панов Ягайлы. Желая отомстить Ягайле за коварство и упрямство, великий магистр ордена задумал снова воспользоваться Витаутасом и вместе с ним совершить второй поход на Литву. К тому же, будто специально, в Мариенбурге собралось много гостей, желающих добыть в краю язычников богатство и отпущение грехов.
XXX
Возвратившись в Мариенбург, рыцарь Греже не нашел ни Маргариты, ни боярыни, ни княгини Анны. Они, сопровождаемые комтуром Германом, многими жемайтийскими боярами и придворными, отправились в Бартенштейнскую крепость; дело в том, что к князю Витаутасу приехали послы из Москвы просить для своего государя, великого князя Московского Василия Первого, руку дочери Витаутаса княжны Софии 42.
Магистру ордена не очень-то хотелось отпускать такую важную заложницу, как княгиня Анна, но он не мог отказать Витаутасу, так как причина была уж слишком важная: какое сватовство без матери! Магистр очень торжественно проводил княгиню и пообещал прислать невесте подарки. Для того чтобы отправить подарки и получить точные сведения о русских послах, о самом сватовстве и его политической подоплеке, у великого магистра не было более подходящего человека, чем рыцарь Греже. Поэтому магистр сразу же отправил его к Витаутасу с подарками для невесты. И еще великий магистр поручил рыцарю отвезти князю грамоту о задуманном им новом походе на Литву. Чтобы заручиться возможностью повидаться со своей дамой сердца Маргаритой и поговорить с ней, рыцарь Греже по пути в Бартенштейнскую крепость остановился в Караляучюсе и навестил Книстаутасов. Оба брата передали через него матери и сестре привет и наилучшие пожелания.
Было первое воскресенье после рождества. Стояли крепкие морозы. Покрылся льдом Куршский залив, стал Неман, и навалило очень много снега. Рыцарь со своим оруженосцем и несколькими спутниками ехал только днем, так как ночью шастали стаи голодных волков, которые набрасывались на путников. На ночлег они останавливались в преданных ордену деревнях или в замках крестоносцев. Если уж отряд сбивался с дороги и вечер настигал его где-то вдали от населенных мест, рыцарь ночевал и в лесу, но тогда кнехтам приходилось всю ночь поддерживать костер, чтобы не замерзнуть и не позволить приблизиться хищным зверям. У костра рыцарь Греже мечтал о царице своего сердца Маргарите, и сознание того, что вскоре он увидит ее, помогало ему коротать ночь.
В Бартенштейнском замке рыцарь Греже нашел очень много гостей. Когда рыцаря позвали к князю, уже наступил вечер и повсюду зажгли лучины и факелы.
Из-за крепких морозов рыцарь Греже путешествовал в шубе из медвежьих шкур. Прибыв в крепость, он переоделся, облачился в доспехи, надел шлем и, как того требовали устав и рыцарские традиции, предстал перед князем во всем блеске. Князь принял его торжественно, в большом зале замка, вместе с княгиней, в присутствии московских послов, вельмож, бояр и придворных. Рыцарь подтянулся и, одной рукой придерживая меч, а другой сжимая свернутую в трубку грамоту великого магистра, большими смелыми шагами, позвякивая шпорами, вошел в зал. За ним следовали двое слуг. Рыцарь Греже вошел и сначала, словно ослепленный светом или величественной картиной, как бы вздрогнул, но не остановился. Две борзые, лежавшие у ног князя, подняли головы, зарычали и, казалось, хотели броситься на него, но рыцарь будто и не заметил их. Такими же шагами он подошел к возвышению, на котором в высоких креслах сидели князь Витаутас, княгиня Анна и чуть ниже — их дочь, княжна София. Возле князя сидели несколько московских бояр в высоких собольих шапках, а возле княгини и княжны — жены и дочери родовитых бояр. По обе стороны трона стояли бояре, придворные и несколько немецких и чужеземных рыцарей.
Казалось, что рыцарь Греже никого, кроме князя, даже не заметил. Звякнув шпорами, он вытянулся, сделал рукой почтительный жест и, низко поклонившись, заговорил:
— Милостивый государь! Великий магистр нашего ордена девы Марии, благородный брат Конрад Валленрод приветствует тебя, светлейший князь, и тебя, светлейшая княгиня (с этими словами рыцарь Греже поклонился и в сторону княгини), и посылает вам наилучшие пожелания и приветствие…
Тут рыцарь Греже бросил взгляд в сторону княжны Софии и за ее креслом увидел Лайму, теперь Маргариту Книстаутайте. В это мгновение показалось ему, что видит он неземную красоту, а взгляд ее так и пронзил его. Но рыцарь не выдал себя: нисколько не смутившись, он говорил дальше:
— Великий магистр нашего ордена, благородный брат Конрад Валленрод, не придя к согласию с твоим коварным кузеном, твоим и нашим врагом, королем польским, приглашает тебя, светлейший князь, совершить вместе с ним общий поход на Литву, на земли, управляемые Ягайлой. Он посылает тебе и грамоту со своими печатями. — И рыцарь Греже, сделав два шага к трону и преклонив колено, вручил князю Витаутасу свернутый в трубку длинный пергамент, к которому была прикреплена печать ордена, висящая на двух длинных шнурках.
Рыцарь продолжал:
— Как принято среди благородных рыцарей, орден открыто объявляет Ягайле войну.
Князь взял грамоту великого магистра и сразу передал ее стоявшему здесь же возле его кресла боярину Гоштаутасу.
Рыцарь Греже поднялся, отступил на два шага и вновь заговорил:
— Кроме того, великий магистр нашего ордена, благородный брат Конрад Валленрод, посылает вашей дочери, светлейшей княжне Софии, свое благословение и подарки. — Рыцарь Греже повернулся влево и, не сходя с места, поклонился княжне. Потом передал свой меч одному из слуг, а у другого обеими руками взял подарок для княжны — позолоченную шкатулку, в которой лежали бусы из прекрасного янтаря и золотая диадема. Он снова сделал два шага вперед, преклонил колено и вручил подарок княжне.
Княжна любезно приняла шкатулку и, бросив взгляд на дорогие подарки, передала их Книстаутайте. Тут глаза рыцаря снова встретились с глазами Маргариты, и он, кажется, смутился…
— А как здоровье моего друга, великого магистра ордена, благородного брата Конрада Валленрода? — спросил князь Витаутас.
— Мой государь, а твой, светлейший князь, товарищ и друг, великий магистр нашего ордена, благородный брат Конрад Валленрод здоров и чувствует себя прекрасно.
— Отважный рыцарь, счастливо ли вы доехали — с вами в пути ничего не случилось? — спросила княгиня.
— Светлейшая княгиня, я выполнил свой долг и счастлив, что имею честь предстать перед вашим взором, — ответил рыцарь, глядя прямо на княгиню.
— Рыцарь, — тоненьким голоском заговорила и княжна София, — скажи мне, какие достоинства украшают рыцаря?
Греже опустил глаза, подумал, потом взглянул на княжну и ответил:
— Отвага, верность своему государю и доброе имя!
Княжна удовлетворенно кивнула головой, а князь сказал:
— Ну, а теперь, рыцарь, прошу быть моим гостем. Завтра-послезавтра я ознакомлюсь с грамотой великого магистра и отвечу… Теперь же… прошу… Вот у меня пребывают высокие гости, послы моего большого друга Василия Первого, сына московского князя Дмитрия, благородные бояре. — И князь рукой показал на гостей из Московии.
Греже звякнул шпорами, вытянулся и впился глазами в московских бояр. Бояре наклонили высокие шапки и снова застыли на своих местах.
Тут же Греже обступили бояре, рыцари и увлекли в свой круг. Одни расспрашивали его про Мариенбург, другие интересовались переговорами ордена с поляками. Тем временем в зал шумно ввалились шуты во главе с Хеней, любимым шутом князя, и начали проказничать. Борзые рычали, лезли под стулья, под столы, но не убегали и не кусались.
Рыцарь Греже, разговаривая с боярами и чужеземными рыцарями, частенько тайком бросал взгляд в сторону Книстаутайте, и, когда их взгляды встречались, оба словно говорили друг другу: «Да, и я очень тосковал о тебе».
В зале постепенно нарастал шум и веселье. Проказники шуты то танцевали, схватившись за руки, то вытворяли разные проделки; то поодиночке, то все сразу кривлялись, строили рожи, кувыркались через голову… С кнутом в руках, одетый в пестрое платье, гонял их по залу шут Хеня. Изредка, когда то один, то другой шут кувыркался через голову и у него нарочно разрывалось платье, а при этом еще показывалась неприкрытая часть тела или вырывался искусственный неприличный звук, по всему залу проносился смех, а послы хохотали даже до слез, сгибаясь до земли. В прекрасном настроении были и жемайтийские бояре, и крестоносцы, и чужеземные рыцари; веселы были также их жены и дочери, только хмурился и, казалось, все думал о чем-то сам хозяин, князь Витаутас. Похоже, не веселили его проделки шутов, не слышал он, как остроумно его любимый шут Хеня поносит польского короля Ягайлу. Казалось, сидел он на своем троне только ради гостей, из вежливости, и еще казалось, что там, за стеной, ждут его важные дела и что только они теперь занимают его. Лишь изредка, когда уж весь зал хохотал над той или иной проказой шутов, князь словно вспоминал, что он здесь хозяин и его долг приглядывать, чтобы гости не скучали, улыбался, говорил вежливые слова княгине или кому-нибудь из своих гостей и снова уходил в себя.
