Евгений Люфанов - Книга царств
Все устраивалось наилучшим образом, и Екатерина была довольна. Данилыч успокоился и пускай довольствуется новым зятем. До свадьбы тому еще далеко, а за это время всякое может случиться. И как хорошо, что приехала племянница Софья. Она не станет ревновать супруга к тетке, а будет только благодарна за свое замужество. Ну, а у нее, Екатерины, в лице Петра Сапеги появится как бы свой Бирон, подобно тому, как это у курляндской герцогини. А в случае, если Софья проявит недовольство, то и за монастырем дело не станет.
Все это обдумывалось и решалось с ведома Петра Сапеги и его отца, которые охотно шли навстречу желаниям императрицы, что сулило им большие выгоды. Екатерина подарила своему камергеру роскошно меблированный дом, ранее принадлежавший Вилиму Монсу, и в нем Сапеги справили свое новоселье.
По Петербургу пронеслись слухи, что скоро будет свадьба племянницы императрицы и обручение великого князя Петра с Марией Меншиковой.
– Как так?..
Намерение Меншикова обручить свою дочь с сыном царевича Алексея ужаснуло Толстого. Самый сильный и давний союзник покидал его и переходил на вражескую сторону. Что же будет с ним, Толстым? Какого лиха ожидать от великого князя Петра? Пока он – Петяшка – еще не вник в суть дела, связанного с участью его отца, но не сегодня, так завтра будет знать об этом, и что тогда?.. Ведь он же может стать императором!
Его, Толстого, главного следователя по делу царевича Алексея, не удовлетворяли признания обвиняемого. Надо было добиться чего-то более определенного, узнать о каких-то явных действиях, за которые можно было бы ухватиться обвинению, а не довольствоваться сообщениями о каких-то помыслах и намерениях. Мало ли у кого что могло быть на уме. Важны дела, а не замыслы. Есть такое признание, что царевич принял бы помощь австрийского цесаря, но ведь не предложена была ему эта помощь и могла ли быть предложена вообще?.. Но нельзя было и допустить, чтобы следствие проводилось впустую и обвиняемый освободился бы, унося на своей спине кровавые рубцы от жестокостей главного следователя Петра Толстого при попустительстве царя Петра.
И близок день, когда придется за все отвечать, может быть, своей жизнью. Надо было что-то немедленно делать, оберегая себя. Толстой кинулся к герцогу голштинскому, тот – к Екатерине. Ей представляли, что будет опасно отдать все во власть Меншикова. Говорили, что неприлично царствующему дому вступать в родственные отношения со своими подданными. Происхождение Меншикова… Ой, да ведь и самой императрицы…
Голштинская герцогиня Анна Петровна и цесаревна Елисавета просили, умоляли мать отказать Меншикову и не подпускать его близко к Петяшке, но Екатерина считала необходимым вознаградить оскорбленного отца и невесту, у которой отняли жениха. Она, Екатерина, дала светлейшему князю согласие и не может нарушить его. Ах, да и не до того ей совсем. Уже давно нужно было выехать, а ее все время задерживают. Журфикс сегодня у Петра Сапеги, а она все еще здесь.
– Поедем, Софья.
Было о чем посоветоваться в этот день и Данилычу с Варварой.
Никто в Ореховую комнату к ним не входил, и можно было не таясь все обсудить, прикинуть все возможности и принять решение. Варвара сообщала свояку:
– Все утро с Марьюшкой говорила, убедила ее, что ты ей хочешь только лучшего. Да она ведь и сама разумная. Теперь за сапегинское вероломство ненавидеть его начинает, вот и слава богу.
Меншиков давал волю своему возмущению поведением Екатерины: сколько денег на своих фаворитов потратила. Хоть бы сама со своих кавалеров брала, а то их все одаривает. У самой – в чем душа только держится, одышка одолевает; слабость с немощностью всю резвость перекрывают, а все, строит себя ненасытной в ночных удовольствиях. Блюментрост – всем лекарям лекарь – открыто говорит, что здоровье у нее непоправимо пошатнулось, каждый день требует жизненной оглядки, как вести себя, а ей все – трын-трава. Только и думок, как во всех видах развлеченьям предаваться, а после кутежа тем только и спасается, что лекарь ей кровь отворяет. И, что ни день, то какой-нибудь новой каверзы ожидай от нее.
– Тьфу, ты – паскудная! – озлобленно плюнул Меншиков.
– Нечего от нее больше ждать. К лучшему будет, когда тебе руки собой развяжет. Петяшку к себе под постоянный свой присмотр возьмешь и не станешь являться к ней с поклонами, – раздумчиво проговорила Варвара.
– Да ведь раньше смерти не помрет, – возмущенно заметил Данилыч.
Сколько потаенных минут было проведено Варварой в задушевных беседах с свояком, вот и теперь такая подходила. Тайное тайных свершалось в покоях меншиковского дворца, а его хозяйка Дарья Михайловна ничего знать не знала, ничем не интересуясь и редко выходя из своей половины.
Варвара на всякий случай огляделась, прислушалась, плотyее прикрыла дверь и снизила голос до шепота:
– Голым словам не верь, Данилыч. Настаивай, чтоб бумагу при тебе подписала о наследнике Петяшке… Петре-бишь, Алексеиче, – поправилась она. – Чтобы не обошли его престолом. Помрет сама – он императором станет, a то она надумает, да на своих дочек все переиначит.
– Анна Петровна клятвенное обещанье дала.
– А Лисавета?.. Да ежель Катерина похочет, то с Анны ее клятву снимет… Бумагу, обязательно бумагу, надобно. А потом обдумаем, как дальше быть, – многозначительно сказала Варвара.
V
В случае смерти императрицы Екатерины в возведении на престол великого князя Петра были заинтересованы австрийский посланник граф Рабутин и датский – Вестфален. Первый хлопотал за Петра, как за родственника австрийского императора, а второй – из опасения, чтобы на русский престол не вступила герцогиня голштинская Анна Петровна, что могло грозить Дании опасностью по ее отношениям к Голштинии. С воцарением Петра эта опасность исчезала.
Рабутин обещал Меншикову от имени австрийского императора владетельные права на новые звания, в его империи. Меншиков восторженно принял такое предложение и стал особенным сторонником прав Петра на престолонаследие и одновременно на брак с его дочерью шестнадцатилетней Марией. Среди недавних сподвижников, а теперь прямых противников, Меншикова поднимался ропот.
– Меншиков что хочет, то и делает, – говорил старый генерал Бутурлин, – и меня, старого, обидел, команду отдал мимо меня младшему, к тому же и адъютанта отнял, и откуда он такую власть взял? Разве за то он меня обижает, что я ему много добра делал, о чем он сам хорошо знает, а теперь забыто!.. Не думал бы он того, что знатные фамилии допустят того, чтобы он властвовал; напрасно думает, что они ему друзья. Как только великий князь Петр вступит на престол, то они скажут Меншикову: «Полно, миленький, и так над нами долго властвовал, поди прочь!»
Петербургский генерал-полицмейстер Девьер говорил Толстому:
– Что ж вы молчите? Меншиков овладел всем Верховным советом. Лучше бы меня туда определили.
А Толстой твердил свое:
– Ежели великий князь будет на престоле, то бабку его возьмут из монастыря, а она будет мне мстить за мои к ней грубости и станет дела покойного императора опровергать.
Все были согласны, что брак великого князя и дочери Меншикова весьма опасен, тогда светлейший станет подлинно всевластным. Но как же быть? Здоровье императрицы ненадежно. Вдруг что случится – Меншиков ждать не будет. Надобно убедить Екатерину поскорей распорядиться с престонаследием. Но которую выбрать из цесаревен? Девьеру и Бутурлину больше нравилась Анна Петровна.
– Нравом она изрядна, умильна и ума большого. Много на отца походит и человечеством изрядна.
– И другая царевна изрядная, – говорит Толстой, сторонник Елисаветы. – А муж Анны, герцог голштинский, мало для нас надежный. Он смотрит на Россию только как на средство добыть себе шведский престол. А чтобы утвердить Елисавету и отвлечь от царства великого князя Петра, надо его послать учиться, как то делают другие молодые принцы, а тем временем цесаревна Елисавета коронуется и утвердится на престоле.
Светлейший князь действительно не дремал, не сидел сложа руки и не ждал у моря погоды. Надо было действовать без промедления, хлопотать о бумаге, о завещании Екатерины. И вот когда светлейший готов был рвать на себе волосы, – зачем он был неграмотен?! Как придумать слова, кои надобно писать? И – главное – как же их написать?.. Хорошо, что вызвались помочь в этом деле австрийский посланник Рабутин и голштинский министр Бассевич. Но полностью доверять Меншиков мог лишь Рабутину, а голштинцу… Поди угадай, что у того на уме, ведь знает о том, что он, Меншиков, неприязненно относится к голштинскому герцогу. Надо было следить за каждым словом Бассевича, чтобы не допустить какого подвоха. Но все оказалось благополучно.
В одном из пунктов заготовленного завещания говорилось: «За отличные заслуги, оказанные нам князем Меншиковым, мы не можем явить большего доказательства нашей к нему милости, как возводя на престол российский одну из его дочерей, и потому приказываем как дочерям нашим, так и главнейшим нашим вельможам, содействовать к обручению великого князя с одной из дочерей князя Меншикова, и коль скоро достигнут они совершеннолетия, к сочетанию их браком».
