Евгений Люфанов - Книга царств
Но прости, государь, своего Алексашку, не взыщи на такой неполадливости, довольствуйся тем, что все же кое-что умел, получая от тебя похвалу. Когда же уличал в прохиндействе и в других непотребных деяниях – стыдил, ругал, бивал, не желал больше знаться с таким обалдуем, но вскоре же был и отходчив, и снова велась их неразлучная дружба.
– Прости, Петр Алексеевич-голуба, за лихое, содеянное. Под конец устрашился твоей неотвратимой угрозы и опередил тебя в сведении последних жизненных счетов, – прошептал Меншиков, осеняя себя крестным знамением.
Теперь решается он искупить свою вину перед тобой – доделать если не все, то многое из того, что не успел сделать ты, преобразуя свое государство. Все предпосылки для этого налицо. Екатерина не проявила себя преемницей твоих дел. Только в разгульной жизни переняла твои навыки, но у тебя случалось то между дел, а у нее – взамен их. Только пирушки да свои, бабьи, утехи на уме. Он, Меншиков, за всю свою жизнь девять миллионов накопленных рублей в иноземных банках хранит, а она за неполные последние два года, в начале своей вдовьей жизни, более пяти миллионов потратила. И куда только девала их?.. Левенвольда одаривала, а потом – зятя, голштинца, за то, что в добавку к родству еще и фаворитом стал. Долго ей не процарствовать, понимает это, заговаривая о наследнике. А он – только один: богоданный внучок Петр. Старшая дочь Анна Петровна клятвенное заверение дала, что на трон не позарится; Елисавета значится невестой епископа Любского, выйдет в замужество за него, и, подобно сестре, тоже клятву даст – не заботить себя тронным замыслом, – только он, малолетний великий князь, подлинным наследником остается. Ему русское царство предназначено. Он, хотя еще не помолвленный, но, можно считать, уже предрешенный в недальнем будущем супруг Александры, младшей дочери светлейшего князя. Старшая – с Петром Сапегой обручена, а младшей более завидная судьба выпадает: государыней императрицей станет. А царь-государь-император Петр II – его, светлейшего князя, – зятем. До полного свершения лет, до взрослой своей поры он отрочество и юность станет проводить под регентством тестя, да и после того, уже по привычке, будет он, Александр Меншиков, главенствовать во всех государских делах. (Кстати, подсказку свояченицы Варвары не позабыть и придумать, как избавиться от Толстого, дабы тот в глазах великого князя Петра не пятнал его, Меншикова, своей приятельской дружбой. Не позабыть бы о том.) Ну, а больше стремиться не к чему, и надобно ему, светлейшему князю, на том предел положить всем своим дальнейшим хотеньям, думая только о том, как бы успешнее достраивать преобразованное Петром Великим Российское государство. Надо будет, то и свои девять миллионов из заграничных банков затребует. Пусть деньги на благоустройство русский жизни пойдут и на будущую всенародную память о нем, Александре Меншикове. Да будет так!
С этими мыслями и при этом решении он встречал наметившийся за окном рассвет.
IV
Дни проходили, а свадьба Марии Меншиковой все оттягивалась. Главной причиной было участившееся недомогание императрицы, а как же гулять без нее?
Екатерина часто уставала и берегла себя от излишних волнений. Велела преданной служанке Иоганне сказать голштинскому герцогу, что, хотя он и зять, но самолично, без зова, больше не являлся бы в будуар государыни. Там, на правах действительного камергера, иной раз задерживался молодой граф Сапега. Он только и ждал высокой чести стать фаворитом императрицы, не придавая никакого значения тому, что их разделяла существенная разница в возрасте: ему было немногим более двадцати лет, а ей – уже за сорок. Петр Сапега вел тройную игру: значился женихом Марии Меншиковой и на том основании пользовался родственными правами во дворце светлейшего князя, сиживал с Марией наедине, говоря об их будущей жизни, и по своему жениховскому праву целовался с ней; был фаворитом Екатерины и ухаживал за Софьей Скавронской, коей недавно исполнилось пятнадцать лет, и ее дальнейшей судьбой была так озабочена державная тетенька.
На праздник благовещенья у Меншикова собирались гости, но среди них не оказалось будущего зятя: не захворал ли?..
Нет. Он не мог быть потому, что в тот день происходила его помолвка с Софьей Скавронской, и с вечера того дня до позднего мартовского утра у Екатерины оставались сын и отец Сапеги, поделив ее благосклонность между собой. На память об этом младший Сапега получил в подарок от императрицы соболью шубу и 1200 червонцев, а его отец – горностаевую мантию и 1800 червонцев. Свадьбу Петра и Софьи намечали сыграть, как только получше оклемается Екатерина.
Благовещенье… Дева, радуйся. Благодатная Мария, господь с тобой… Казалось, ничто не предвещало беды, но Петр Сапега разорвал свои жениховские отношения с Марией Меншиковой. Услышал об этом светлейший и в первые минуты никак не мог сообразить, что такое произошло, почему дочь стенает, обливаясь слезами отчаяния.
Привыкнув видеть в Петре Сапеге своего будущего супруга, выбранного для нее и одобренного родителями, Мария горячо его полюбила, со всей безрасчетной искренностью доверчивого девичьего сердца, и не могла допустить даже мысли о возможности такого вероломства своего жениха, еще вчера целовавшегося с ней. Ничего не мог понять и светлейший князь, заторопившийся к Екатерине узнать, что случилось.
А ничего особенного, кроме того, что молодой граф Сапега изъявил желание вступить в брак с ее племянницей. Екатерина предельно ясно разъяснила все светлейшему князю.
– Да… но… – не мог он подобрать нужных слов.
– Пусть Мария выходит за кого-то другого.
– Да, но… За кого за другого?..
– А уж этого я не знаю. Решай с ней сам.
И Меншиков, словно боясь опоздать, поспешно решал, что его младшая, Санька, подождет какого-то своего жениха, – еще годы для этого есть, – а уступит намеченного для нее Петра своей старшей сестре.
– Кого уступит, кого? – не понимала Екатерина.
– Его, говорю… Петра.
– Да ведь Петр от нее отказался… Про Сапегу ты говоришь?
– Про великого князя Петра, – собрался с мыслями Меншиков. – Про твоего внука.
– За него хочешь выдать? – скользнула по губам Екатерины усмешка. – Ну, что ж, выдавай. И пускай мой Петяшка вместо Петра Сапеги тебе в утешение будет.
У Меншикова сразу на душе полегчало. Сказал:
– Мудрая ты, Катерина.
– Хоть мудрая, хоть мудреная, как хочешь называй, – смеялась она.
– От моей дочери – себе переняла.
– Не осуждай, Данилыч, меня. Один раз живем. Давай лучше чокнемся, – указала на столик с бутылкой венгерского и бокалами. – Ты ближе стоишь, наливай.
Налил Данилыч. Чокнулись. Выпили.
– Какую-нибудь конфетинку… – протянула руку Екатерина и нетерпеливо затрясла пальцами. – Зажевать чтоб… Давай.
На столике не было ничего такого. Пошарил светлейший рукой по карманам – тоже нет ничего.
– Эх, какой… – с укором заметила ему Екатерина.
– Ты – ладно… Ты про Петяшку скажи. Твое слово верное? – уточнял светлейший.
– Да неужто я потом отнекиваться стану? – и Екатерина готова была рассердиться на его недоверчивость. – Сказано – значит так.
– Ну, все… Ну, добро.
На том и порешили. Нет худа без добра. Граф Сапега… Подумаешь, невидаль! Мало ли этих графов!.. Не графиней, а императрицей Мария станет.
Вот как в жизни случается, что никак не угадать, где найдешь, где потеряешь.
Узнала Мария Меншикова о появлении опасной соперницы, покусившейся на ее счастье, и об измене того, кому отдала свое сердце, – горечь и оскорбление охватывали ее. Ну, пускай бы он стал фаворитом императрицы, пускай. Ведь его, возлюбленного, от нее, Марии, могли бы не отнимать. Соперница и по летам и по своему исключительному, высокому, властному, положению не могла вызывать чувства ревности. Ей все дозволено, она может иметь фаворитов, как и он – разных метресс, ни у кого это не вызывало и не вызывает осуждения, и она, Мария, безропотно смирилась бы с таким обычаем, но зачем было отнимать жениха, зачем?.. Какая печаль, какое отчаяние овладело ею, так недавно полной радостью. Привязанность к Петру Сапеге была так сильна, что ее не могла поколебать возможность стать российской императрицей. Но отец решительно заявил, чтобы она забыла Сапегу. Слезы, просьбы не выдавать ее за Петяшку – ничто не могло поколебать честолюбие отца, и лишь покорность его воле заставляла Марию примириться с жестокой переменой судьбы.
Все устраивалось наилучшим образом, и Екатерина была довольна. Данилыч успокоился и пускай довольствуется новым зятем. До свадьбы тому еще далеко, а за это время всякое может случиться. И как хорошо, что приехала племянница Софья. Она не станет ревновать супруга к тетке, а будет только благодарна за свое замужество. Ну, а у нее, Екатерины, в лице Петра Сапеги появится как бы свой Бирон, подобно тому, как это у курляндской герцогини. А в случае, если Софья проявит недовольство, то и за монастырем дело не станет.
