Нид Олов - Королева Жанна. Книги 1-3
Таково было первое место в славном городе Толете, где невинным отрокам преподавалось слово истины. Слово было у Бога. А отроки, к сожалению, массами подпадали Диаволу, на лекциях читали Коперника или еще кого-нибудь похуже, вследствие чего прекрасные слова с кафедры пропадали втуне. Апологеты Истины большей частью вотще апеллировали к солнцу Святой Девы, окруженному девизом: «Во Отце, и в Сыне, и в Духе Святом». Видя воздетые руки, студенты говорили друг другу: «Дурачок, он помрет с верой в то, что Господь Бог обитает за пределами Сферы, на чердаке этого здания. Проще было бы раз слазить туда и убедиться, что там его нет. О, сколь ничтожна вера в сравнении с опытом!..» Впрочем, студенты во все века были революционерами, еретиками и хулиганами.
У четырех дверей и внизу, по краям арены, стояли университетские стражники с алебардами в кожаных чехлах. Алебарды были предназначены для сдерживания наиболее бурных страстей, чехлы — для того, чтобы сами стражники не слишком увлекались. Перед началом каждого диспута начальник стражи во всеуслышание объявлял:
— Братие, ради вашего же блага не убивайте друг друга до смерти. Для этого есть улица. В противном случае зал будет закрыт, и спорить вам будет негде. Я кончил. Вы можете начинать.
Входить в зал с оружием было строжайше запрещено, но в то благословенное время запреты даже не нарушали — на них попросту не обращали внимания.
Пятеро монахов вошли в зал Сферы около половины третьего. Свободных мест оставалось немного. Один из них указал на пустую скамью в самом последнем ряду, но другой удержал его:
— Нет, нет, Карл, только не сюда, если мы хотим, чтобы нас услышал диспутант.
— Агнус, мы довольно сильно рискуем… Отсюда легче было бы выбраться в случае чего…
— Я предлагаю риск. А ты, Жан?
— Я всегда за риск, — отозвался брат Жан, спускаясь по лестнице. — К тому же я вижу свободное место, как раз для нас…
Они сели в третьем, последнем ряду кресел, над проходом Девы, так что диспутант должен был стоять лицом к ним. Те, что были с сумками, заняли крайние места; брат Жан поместился в середине. Впрочем, отличить и друг от друга было все равно невозможно Из сумок были извлечены бумаги с записями. Все пятеро разобрали бумаги и увлеченно принялись их изучать.
Появление этой пятерки почти не привлекло внимания: масками в тот век трудно было кого-либо удивить. Их рясы также не бросались в глаза, потому что вокруг них все были в рясах, самых различных цветов и фасонов. В частной жизни студенты предпочитали партикулярное платье, но на диспуты являлись в монашеских одеяниях, под ними легче было пронести оружие, а то и дохлую кошку — в качестве ultima ratio[39].
Монахи углубились в свои записи. В руках у них уже появились карандаши, которыми они работали вовсю. Один только брат Агнус, сидящий справа от брата Жана, откинулся на спинку кресла и ничего не делал. Через минуту он коснулся руки соседа:
— Брат Жан, брось мудрость книжную, послушай мудрость живую. Ты узнаешь много интересного…
Брат Жан откинулся на спинку кресла и стал слушать. Сзади переговаривались студенты:
— Кто знает Басилара Симта, коллеги?
— Его никто не знает. Это архидиакон нашей альма-материнской «Гробницы Эпикура»…
— Га-га-га, ха-ха-ха… Уморил…
— Я говорю правду, хотя и сам узнал ее случайно. Вон от того святоши-регента. Этот подсвечник знает наперечет всех толетских попов.
— Хм, коллеги, нельзя забывать, что молчание — золото. Я полагаю, диспуты устраивают церковные щуки, чтобы еретические караси показали себя. Ведь караси хороши только жареные… Нет уж, давайте помолчим, коллеги, и послушаем. Пусть архидьявол разевает пасть перед каноником ди Аттаном…
— Архидьявол! Великолепно сказано…
— Апрадр, вы стали чересчур осторожны, я бы даже сказал…
— Не надо говорить, иначе поссоримся. И вы сами знаете, что я не трус. Я стал подозрителен, это верно, после того как узнал историю несчастного Сервета. Он искренне хотел доказать свою истину перед Кальвином, а Кальвин сжег его…[40]
— …Ого, — шепнул брат Жан соседу, — и откуда они только знают?
— Студенты все знают, — отозвался брат Агнус.
— …Внимание, ползет самолично декан Мимельян. Привет тебе, о куча сала и мерзости, чтоб тебе лопнуть, только подальше отсюда!
— С ним нотарий факультета. Подлый сморчок, говорят, женился на молоденькой швейке с улицы Грифинас.
— Наведаемся к ним! Страсть люблю швеек, они такие покладистые…
— Слушайте, братья мои во Эпикуре, почему я не вижу Алеандро?
— Должно быть, служба. Иначе обязательно был бы здесь. Он бы не пропустил такого спектакля…
— Славный эпикурианец Алеандро.
— Если он здесь, будьте уверены, мы об этом узнаем. Он молчать не станет, он выкажет себя…
Время подходило к трем. Арбитр диспута, доктор теологии аббат Калаярт, в синей шелковой рясе, занял свое место. Его окружали теоретики из Университета и Collegium Murianum. Явились трое или четверо светских господ, покровителей наук — уселись в первом ряду, сверкая золотым шитьем.
Аббат Калаярт ударил в медный гонг, стоящий перед ним. Стражник с шитой перевязью через плечо, весь в гербах Университета — регламентатор, — вышел на середину круга и провозгласил:
— Диспутант идет!
Басилар Симт вышел к кафедре по проходу Стрельца. Это был прекрасный представитель церкви воинствующей — его атлетическая фигура угадывалась даже под струящимися складками белой шелковой рясы. Виргинская церковь, став католиканской, отменила монашеские тонзуры и вообще дала своим служителям волю носить растительность на голове и лице по собственному усмотрению каждого. Басилар Симт по-своему воспользовался этим правом. У него была короткая стрижка, чеканное лицо было чисто выбрито. Ему не было нужды прикрывать лицо усами и бородой — в складках рта царило спокойствие и уверенность в себе. В Коллегии Мури его научили владеть собой.
Диспутант получил благословение арбитра и в свою очередь широким красивым жестом благословил зал. Регламентатор произнес положенную формулу начала.
— Тезис первый, — возгласил архидиакон, подняв руку, точно актер на сцене. При нем не было ни единого конспекта, ни единой записки. Он вел диспут на память.
Собрание выслушало преподобного Симта, который, отправляясь от Ансельма Кентерберийского[41], построил систему стройных изящных силлогизмов. Он неопровержимо доказал, что Единосущий есть та высшая сила, которая царит как в макрокосмосе, так и в микрокосмосе, то есть в душе человека. Все в мире пронизано божественным предначертаниям, кои суть неисповедимы. Он растолковал и обосновал эту цитату.
За спиной брата Жана прошептали с издевкой:
— О всемогущий, всепроникающий, вседоказующий силлогизм!
— Кто желает возразить? — спросил арбитр.
Диспут был открытый, без назначенных оппонентов, поэтому возражать мог любой из присутствующих.
Студенты снова зашептались:
— Посмотрите, как насторожились отцы-инквизиторы! Сейчас они начнут ловлю… Вон они, во втором ряду, напротив нас… Ну да, тот, в черном с белыми крестами — каноник ди Аттан… Божий пес, зверюга кровожаждущая…
Встал какой-то изможденный теоретик и довольно раздраженным тоном начал протестовать против системы доказательства, которой пользуется диспутант. Он теребил замусоленный листочек, вычитывая из него цитаты. Басилар Симт. всем корпусом повернувшись к нему, слушал невозмутимо, точно рыцарь, принимающий вызов.
Монахи узнали о теоретике всю подноготную.
— Это Антрир Гармадус, регент факультета… Божья падаль… В солдаты его не взяли по причине слабой груди и кривых ног, так он решил, что его призвание — богословие… думает: не удалось стать маршалом Виргинии, стану кардиналом, еще лучше…
— Если Гармадус получит шляпу, конец света настанет немедленно… Но божественная гармония воистину царит в мире: мозги у Гармадуса столь же слабы, как и все остальное…
— Он отирается на всех диспутах и всегда лезет первым…
— Полено для растопки…
— Жаль только, что гнилое…
Выслушав Гармадуса, Басилар Симт ровным голосом принялся отвечать ему по пунктам, сажая своего оппонента на каждом пункте, как цыпленка в паклю, по выражению Джордано Бруно Ноланца. Это было эффектно, но пусто и скучно до зевоты. В самом деле, кто-то звучно зевнул, щелкнув зубами, как голодный лев.
— Да, коллеги, от Гармадуса только дым и вонь… Нужна добрая смола, чтобы подпалить хвост архидьяволу…
Брат Жан подтолкнул брат Агнуса локтем:
— Слышишь?.. Пора начинать, публика ждет…
— Кому начинать? Мне? Я готов!
— Пусть Карл начнет. У него голос пониже. Я потом…