Юрий Слезкин - Брусилов
Иван Федорович курил, предлагал собеседникам папиросы, покачивал сочувственно головой и улыбался. Улыбался Артамонову, длинно и нудно пытавшемуся изложить суть проекта. Улыбался Резанцеву, постепенно овладевавшему вниманием товарища министра. Суть проекта заключалась в следующем.
В первых числах января был изловлен и допрошен в Волочиске следователем по особо важным делам, прапорщиком Орловым, шпион, офицер австро-германского разведывательного бюро, руководимого фон Люцовом.
После долгого запирательства шпион признался, что он был послан во Львов еще в феврале прошлого года для организации агентурной сети в тылу русских армий ввиду предстоящей операции, которая имела решающее влияние на исход кампании в мае пятнадцатого года. Прорыв Юго-Западного фронта русских войск войсками Макензена был обеспечен главным образом благодаря работе агентурной сети, руководимой этим пойманным шпионом. Из дальнейших опросов выяснилось, что фамилия шпиона Рагинский, что он проживал во Львове под видом директора городского трамвая. Но самое знаменательное то, что пособниками Рагинского были агенты русской контрразведки и среди них старший агент Юго-Западного фронта капитан Рутковский.
— Об этом я узнал самолично от его высокопревосходительства Николая Иудовича, — с тяжелым вздохом пояснил Артамонов. — Представляете себе, как горестно было старцу от этакой вести! Но этого мало! По наговору Рагинского и свидетельству Рутковского было допрошено прапорщиком Орловым и разоблачено еще двенадцать агентов русской службы! Среди них прапорщик Шпрингер, состоящий членом приемочной комиссии казенных заказов в Америке, и полковник Артур Штюрмер. Последний уже повешен…
Что-то сжалось туго, как часовая пружина, в груди Смолича. Вот она, Ариаднина нить… вот он, путь к власти!
— Он что же, — произнес Константин Никанорович тихо, — не родственник ли?
Все поняли, о чем он спрашивал.
— Не могу знать, — с испуганной услужливостью прохрипел Артамонов.
— Внучатый племянник, — деловито подсказал Резанцев.
Едва прозвучал этот сухой ответ, как вся кровь бросилась в голову Смолича, мурашки побежали по телу.
Дальнейший разговор вел уже полковник Резанцев.
— Изложенные факты, возмутительные сами по себе, имеют еще одну сторону, — сказал он, — на которую мы и позволяем себе обратить внимание вашего превосходительства. Прежде всего поражает количество «двойных» агентов. Генерал Артамонов совершенно правильно полагает, что такое положение нетерпимо и говорит о том, что военная контрразведка поставлена у нас из рук вон плохо, доверена лицам случайным и не внушающим доверия. Бывший главнокомандующий фронта уже неоднократно, по словам генерала Артамонова, обращал внимание ставки на случаи подобного рода еще и в прошлом году и именно перед майским разгромом… Если бы своевременно были бы приняты соответствующие меры, как знать, может быть, русскую армию и не постигло бы несчастье…
«Зачем он мне это рассказывает?» — недоумевал Константин Никанорович.
Резанцев точно подслушал его.
— Не найдя поддержки в ставке и уже будучи отстраненным от командования, Николай Иудович, однако, не оставил мысли о реорганизации всего контрразведывательного дела. К сожалению, по занимаемому им в настоящее время положению он лишен возможности лично заняться этим делом. Исходя из этого Николай Иудович просил генерала Артамонова поговорить доверительно с вашим превосходительством и изложить вам некоторые соображения… Они могли бы явиться основой для нового положения о контрразведке, если бы вас как товарища министра внутренних дел и шефа департамента полиции и государственной охраны это могло бы заинтересовать…
Тонкие губы полковника плотно сомкнулись. Константин Никанорович жадно впился в них взглядом.
В какую-то долю секунды изощренный в административных головоломках ум Константина Никаноровича подсказал ему то, что не успел высказать Резанцев. Кем бы ни была внушена эта идея, она гениальна и бьет именно в ту точку, какая надобна сейчас вновь испеченному члену «партии». Дело тут вовсе не в оздоровлении отечественной контрразведки. Дело в том, что ее нужно прибрать к рукам. Все нити немецкого шпионажа свести к одному центру — в недра жандармских и охранных отделений… Тогда уж никакие прапорщики Орловы не свяжут руки. И «двойных» агентов не придется расстреливать — таковых не окажется.
— Да, — сказал товарищ министра бодрым голосом, — меня не мог не заинтересовать этот вопрос. Изложите, прошу вас, соображения его высокопревосходительства.
Последним уходил из кабинета Манусевич-Мануйлов. Прощаясь, он сказал с неподдельным восхищением:
— Вы были сегодня великолепны! И верьте мне, вы на верной дороге, Константин Никанорович… От души желаю вам успеха.
IV
Это была действительно крупная и рискованная игра. Сам Иван Федорович в такие авантюры не пускался, но так как ответственность падала в данном случае на товарища министра, то он охотно пошел в подручные и взялся проредактировать проект и составить вводную часть положения.
Смолич, как все люди, «затянутые в корсет», по меткому слову Манусевича, почувствовав под собой колебание почвы, нежданно осмелел смелостью труса. Договорившись с баронессой, он поехал к Вырубовой и попросил ее устроить совещание Распутина с Резанцевым.
Резанцев блестяще справился с задачей. Он развернул широкий план захвата в руки департамента полиции всей сети контрразведки. Отныне чины общей полиции должны были принимать самое деятельное участие в задачах, возлагаемых на контрразведывательные отделения по борьбе со шпионством. Поступающие к ним сведения надлежало направлять в губернаторские жандармские управления или охранные отделения и только после их проверки предоставлять в распоряжение начальнику штаба округа и департаменту полиции.
Все пункты докладной записки были чрезвычайно тщательно обоснованы и объяснены высоким велением патриотического долга. Но двойное дно нетрудно было заметить и оценить заинтересованным лицам. Распутин облобызал Резанцева и благословил. Вырубова плакала и обещала все растолковать императрице. Докладную записку решено было направить с одобрения царицы в ставку. Резанцеву тут же обещали пост директора департамента полиции с новыми полномочиями.
Манусевич осведомил Мануса о затее Константина Никаноровича.
Игнатий Порфирьевич достал из левого ящика письменного стола коробку с сигарами и, вынув изо рта Ивана Федоровича только что предложенную и уже раскуренную им «гавану», заменил ее новой.
— Эта лучше, — сказал он, — значительно лучше и дороже того, что она стоит!
Тревожные сведения о деятельности прапорщика Орлова давно уже доходили до сведения Резанцева. О ней — об этой деятельности — не раз намеками сообщал куда следует Николай Иудович и просил убрать неугомонного прапорщика. По расследованию Орлова было повешено около сорока человек… Но Резанцев находил тревогу Иванова преувеличенной и даже вредной. С его точки зрения, не следовало мешать Орлову. Его деятельность в каком-то отношении была полезна; она давала представление верховному командованию о том, что в этом смысле все идет правильно — вражеский шпионаж не находит почвы на территории военных действий и вовремя пресекается. В руки Орлова попадались в большинстве мелкие и неопытные агенты. Опрос их не давал серьезного материала контрразведке, о задачах противника им ничего не было известно.
Но то, что рассказал Артамонов, встревожило даже такого невозмутимого человека, как Резанцев. Ликвидация капитана Рутковского являлась уже крупной потерей. Резанцев с его смертью лишился очень дельного, даже талантливого помощника. Но и это бы куда ни шло! Скверно было то, что Рутковский проговорился и выдал Рагинского. А Рагинский уже не «двойной», а подлинный крупный агент австрийской разведки. Уверенный, что капитан Рутковский выболтал на допросе полученные от него для передачи кому следует директивы германского штаба, Рагинский изложил их на допросе полностью.
Директивы сводились к следующему: германский штаб предписывал во что бы то ни стало обезопасить правый фланг германской армии, стабилизировав Юго-Западный русский фронт. Этому последнему рекомендовалось не предпринимать никаких наступательных действий, так как с противостоящего немецкого фронта германский штаб должен был снимать войска и отправлять их к Вердену. Коротко и ясно. По сути дела, разоблачение этой директивы в настоящее время уже не могло представлять для германского штаба большого значения. Матерый шпион Рагинский прекрасно это понимал и потому не очень упорствовал на допросах. Но в руках прапорщика Орлова полученный материал приобретал чудовищный смысл.
