Роман Почекаев - Батый. Хан, который не был ханом
Примеру Ярослава последовали и другие северо-восточные князья, в первую очередь ростовские, у которых было немало причин нормализовать отношения с Бату. Как уже отмечалось, углицкий князь Владимир Константинович наконец-то вернул себе власть в родном городе, который прежде управлялся наместником Бату (едва ли не единственный случай прямого монгольского управления в Северо-Восточной Руси!). Одновременно с ним также получили признание Бату в качестве правителей своих уделов Борис Василькович Ростовский и Василий Всеволодович Ярославский (ПСРЛ 1926-1928, с. 469]. Любопытно, что Бату в этот период времени как будто игнорировал Рязанское княжество, чаще других страдавшее от ордынских набегов: с 1237 по 1252 г. Рязанью правил Ингварь Ингваревич, не воевавший с монголами и впоследствии не поддерживавший с ними отношений. После его смерти в 1252 г. на рязанский стол вступил его брат Олег Красный, отпущенный из монгольского плена, и только с этого времени начали устанавливаться рязанско-ордынские контакты.
Великий князь Ярослав приобрел расположение Бату, но в новых политических условиях этого было недостаточно: преемник Джучи все еще считался лишь наместником великого хана в западных землях, и потому все правители, признавшие его сюзеренитет, обязаны были получить подтверждение своего статуса от великого хана. Тот факт, что в течение пяти лет хан все еще не был избран, не очень смущал Бату: он отправлял своих вассалов в Каракорум к Туракине-хатун и «Кановичам» (вероятно, так русские летописцы именовали семейство Угедэя), демонстрируя свою лояльность к центральной власти, в чьих бы руках она ни находилась.
Поэтому сразу же после поездки к Бату Ярослав отправил в Каракорум Константина, одного из своих младших сыновей. Два года спустя, дождавшись его возвращения, великий князь сам отбыл в Монголию, где должен был принять участие в великом курултае. Во время этой поездки он умер, причем сведения о причинах его смерти противоречивы. Францисканец Иоанн де Плано Карпини сообщает, что Ярославу на церемониях отводили более почетное место, чем другим иноземным правителям, но завершает рассказ о нем следующими словами: «В то же время умер Ярослав, бывший великим князем в некоей части Руссии, которая называется Суздаль. Он только что был приглашен к матери императора, которая как бы в знак почета дала ему есть и пить из собственной руки; и он вернулся в свое помещение, тотчас же занедужил и умер спустя семь дней, и все тело его удивительным образом посинело. Поэтому все верили, что его там опоили, чтобы свободнее и окончательнее завладеть его землею» [Иоанн де Плано Карпини 1997, с. 79]. В русских летописях содержится различная информация о смерти Ярослава. Например, Софийская I и Степенная книга подтверждают версию об отравлении, а Лаврентьевская летопись просто сообщают о смерти великого князя, не намекая на ее насильственный характер. Соответственно, нет единодушия и среди исследователей. Одни признают достоверными сообщения источников об отравлении Ярослава Туракиной, видя в этом проявление ее враждебности по отношению к Бату, чьим ставленником и сторонником был великий князь [Насонов 2002, с. 239; Пашуто 1956, с. 205-206; Феннел 1989 с. 140; ср.: Вернадский 2000, с. 149]. Другие вполне допускают, что Ярослав, который был к этому ремени пожилым человеком (ему было около 55 лет), мог просто умереть в дороге, не вынеея тягот далекого пути и нервного напряжения [Романив 2002, с. 94; ср.: Каргалов 1967, с. 137-138; Феннел 1989, с. 140]. Но большинство историков сходится в том, что Бату никак не был причастен к смерти Ярослава и даже более того, — старался по возможности предупреждать его о возможных проблемах: Иоанн де Плано Карпини сообщает, что встретил посланца Сгнея, который ехал по поручению Бату к Ярославу [Иоанн Плано Карпини 1997, с. 79; см. также: Насонов 2002, г 239]. Поэтому смерть великого князя не изменила хороших отношений, сложившихся у Бату с семейством Ярослава, что обусловило дальнейшее возвышение Ярославичей.
После кончины Ярослава Всеволодовича великий стол по кону переходил к следующему по старшинству брату - Святославу Юрьевскому, который и прибыл во Владимир, распределив между младшими родичами уделы в соответствии с завещанием своего брата Ярослава. Святослав, делавший все согласно прежней традиции, совершил ошибку: он не поехал к Бату, чтобы подтвердить свой великокняжеский статус. Его молодые, но деятельные племянники — Андрей и Александр Ярославичи тут же отправились (причем независимо друг от друга) к Бату и старались убедить его в том, что каждый из них достоин великого стола больше, нежели их дядюшка [см.: ПСРЛ 1926-1928, с. 471]. Братья, таким образом, ломали существовавший на Руси порядок престолонаследия, делая единственно законным основанием волю сюзерена — монгольского правителя и уповая на его личное отношение к тому или иному претенденту. Правда, даже их действия не идут в сравнение с поступком еще одного Ярославича — московского князя Михаила Хоробрита, который, воспользовавшись отъездом к Бату двух старших братьев, провозгласил себя великим князем — ни по лест-вичному праву, ни по ханскому решению, а просто-напросто согнав Святослава Всеволодовича с трона! Несколько месяцев спустя он погиб в стычке с литовцами, и его поступок никакого влияния на систему наследования на Руси не оказал — он лишь отразил чувство вседозволенности, охватившее потомков Всеволода Большое Гнездо в новых политических условиях [см., напр.: Экземплярский 1998, с. 22-23; ср.: Егоров 1997, с. 48; Кучкин 1996, с. 27; Соловьев 1999].
После того как Святослав, не сумев отстоять власть, утратил авторитет среди родичей, а Михаил Хоробрит погиб, наиболее реальными претендентами на великокняжеский стол оставались Александр Невский и Андрей. Бату оказался в затруднении: с одной стороны, он должен был поддерживать законного правителя, с другой — у него появилась возможность выбора, поскольку к его суду прибегли сразу несколько князей. Впрочем, прецеденты разрешения таких ситуаций у него уже были, поэтому он отправил Ярославичей в Каракорум, к недавно избранному великому хану Гуюку. Не исключено, что Бату направил ему и свои рекомендации, кого из претендентов следовало бы предпочесть, возможно, что его ставленником мог быть Александр Невский. По сообщению Новгородской четвертой летописи, он побывал у правителя Улуса Джучи даже раньше, чем его отец, —в год 6750 (1242 г.) [ПСРЛ 2000б, с. 228; 2002, с.117; см. также: Лурье 1997, с. 109]. Эту версию полностью принимает, например, Д. Зенин, даже «уточняя», что Александр находился у Бату в Орде около трех месяцев зимой 1241-1242 гг. — то есть тогда, когда, по сведениям большинства источников, Бату воевал в Венгрии! [Зенин]. В. Л. Егоров, ссылаясь на сообщения русских летописей, полагает, что Александр Невский в 1242—1243 гг. не приезжал к Бату лично, но направлял своих людей для выкупа русских пленных [Егоров 1997, с. 46].
Но большинство источников сообщает, что старший Ярославич впервые встретился с Бату уже после смерти отца. На это косвенно указывают и сообщения посланцев папы римского, которые были у Бату в 1246-1247 гг. и, возможно, встретились в его ставке с Александром Невским [см.: Послание 20026, с. 271]. Согласно «Житию Александра Невского», правителю Улуса Джучи даже пришлось направить князю грозное послание, чтобы тот явился к нему: «Александр, знаешь ли, что бог покорил мне многие народы. Что же — один ты не хочешь мне покориться? Но если хочешь охранить землю свою, то приди скорее ко мне и увидишь славу царства моего» [Воинские повести 1985, с. 133]. Не следует принимать на веру приведенные в «Житии» слова, якобы сказанные Бату по итогам встречи с Александром: «Истину мне сказали, что нет князя подобного ему» — донесший их источник является не летописью или свидетельством современника, а агиографическим сочинением, автор которого прославлял Александра Невского в соответствии с житийными канонами, а не излагал реальные события (хотя и мог помнить таковые, поскольку «Житие» датируется 1280-ми гг.). Но вполне вероятно, что Александр, как старший из наиболее реальных претендентов на великий стол, и в самом деле представлялся Бату самым приемлемым кандидатом. Тем не менее высказанное Л. Н. Гумилевым и подхваченное публицистами утверждение о побратимстве Александра Ярославича с Сартаком, сыном Бату, и тем более об усыновлении Александра Невского самим Бату вызывает обоснованную критику исследователей: ни один источник этого факта не подтверждает [см., напр.: Гумилев 1995, с. 140; ср.: Кучкин 1991, с. 7; Егоров 1997, с. 51].
В сферу влияния Бату вошли и южнорусские земли, где его политика была более жесткой и решительной, чем в Северо-Восточной Руси. Наиболее известным из его деяний в этом направлении является загадочное убийство Михаила Черниговского в ставке Бату.
Большинство историков при рассмотрении этого эпизода предпочитает опираться на летописную «Повесть об убиении Михаила Черниговского» (конец XIII-начало XIV в.), которая есть не что иное, как очередное агиографическое сочинение, прославляющее еще одного русского святого, а не отражающее реальных обстоятельств [см., напр.: Кучкин 1990, с. 27-30]. Чего стоит одно только объяснение причин поездки Михаила к Бату: «Бог, видя, как многие обольщаются славою мира сего, послал на него благодать и дар святого духа, и вложил ему в сердце мысль ехать к царю и обличить лживость его, совращающую христиан»! [ПЛДР 1981, с. 232]. Интересно отметить, что, согласно «Повести», Михаил прибыл в ставку Бату прямо из Чернигова, хотя другие источники вполне определенно сообщают, что, бежав в 1240 г. из Киева, он долгое время обретался в Галицко-Волынской Руси, Венгрии и Польше, так до самой смерти и не появившись в родном городе, где к тому времени давно уже сидели ставленники Бату. Та же «Повесть» сообщает, что Михаил, явившись в ставку Бату, отказался выполнить обязательные ритуалы, заявив: «Не подобает христианам проходить через огонь и поклоняться ему, как вы поклоняетесь. Такова вера христианская: не велит поклоняться ничему сотворенному, а велит поклоняться только отцу и сыну и святому духу». И на угрозы посланного к нему Елдеги (этот Элдэке, упоминающийся также у Иоанна де Плано Карпини и Рашид ад-Дина, судя по всему, ведал при дворе Бату контактами с иностранцами) ответил: «Я того и хочу, чтобы мне за Христа моего пострадать и за православную веру пролить кровь свою». Это привело Бату в ярость, и он повелел казнить Михаила, которого якобы долго избивали, затем «некто, бывший прежде христианином, а потом отвергшийся христианской веры и ставший поганым законопреступником, по имени Доман, отрезал голову святому мученику Михаилу и отшвырнул ее прочь» [ПЛДР 1981, I. 232]. Такова версия «Повести об убиении Михаила Черниговского». Однако свидетельства современников и летописные сообщения позволяют представить несколько иное развитие событий.
