Юрий Торубаров - Далекий след императора
— Чё ещё надоть?
И опять — назад. Батяня не нарадуется сынку. И всё перед старой Марфой гордится: вот, дескать, сын так сын.
— Разуй глаза, старый. Эх! — и покачала головой.
Старик стал приглядываться и подметил, что сыночек сидит с ним, а сам с Марфуши глаз не спускает.
Сынок боярина был видный мужик. Высок, крепок телом. Лик приятный. Кудри чёрные, в кого? Глаза огненным блеском горят. Трудно устоять перед таким, а неопытной девице — тем более. Выбрав удобное время, отец, взяв сына за воротник, подтянул его к себе и зашептал на ухо:
— Вижу, как горят твои глазки, глядя на деву. Уж больно хороша она. Но... учти, если только подумаешь обидеть её, прокляну, лишу тя наследства. Понял? — и вдруг с силой, где только взялась, оттолкнул его. — Ступай.
Фёдор вышел на улицу. Ладонями провёл по сырой траве и обтёр пылающее лицо.
— Ну, дед..! — вырвалось у него из груди.
Вскочил на коня и, словно тот был в чём-то виноват перед ним, принялся его нахлёстывать. Но как Фёдор ни мчался, но уйти от того, что так глубоко вопию в его сердце, оказалось невозможным.
Глава 18
Ночь. Тишина. Только иногда нарушал её зловеще-сиплый крик сыча. В Вильно, во дворе великого князя, топчутся около сотни человек. Но не горят факелы, люди говорят вполголоса, не иначе что-то затевается. И это правда. То снаряжается в далёкий путь посланец Олгерда Кориант, волынский князь. Из всех братьев Гедиминовых, этот был, пожалуй, самый безвольный, трусоватый человек, поддающийся чужому убеждению. Хотя был не дурак, разбирался неплохо в европейской политике. Вот такой-то человек и понадобился Олгерду. Уж очень ему хотелось не мытьём, так катаньем, подорвать устои Московии, которая, как понимал великий Литовский князь, стояла на его пути. Он боялся и того, что пока ещё маленький русский Гедиминович, по прозванию княжич Василий, в своё время может претендовать и на Великое Литовское княжество.
И вот они стоят втроём: Олгерд, Кейстут и Кориант. Олгерд и Кейстут дают наставления брату. Тот слушает вполуха. Душа его трепещет. Он считает, что его посылают в пасть чудовища. Но на вид он бодр и решителен. Он не был бы таким, если бы знал, что его младший брат недавно бежал в Москву. И повода! московскому князю о литовской поездке в Орду. А кто знает, какие у московского князя отношения с Ордой? Слухи доходили, что они живут чуть ли не душа в душу. Хотя... всё в этом мире меняется, даже братья... и трудно уследить за быстрой сменой происходящего. Последние объятия — и отряд осторожно выезжает на дорогу. Их никто не провожает. Лишний шум вреден.
И вот Кориант со своими людьми достиг северной части Дона. Казаки, заранее получив от литовцев хорошую плату, пропускают их через «свои земли». Впереди — Орда. Ходу до неё несколько месяцев. Путь не ближний и почти не знаком. Отряд у Корианта небольшой, всего сотня человек. В Литве решили, что если кто-то нападёт, то не спасёт и тысяча. А с сотней менее заметны.
Вот наконец-то показались золочённые полумесяцы Это был Сарай-Берке. Удачно переправились через Волгу. Впереди показались конные отряды. Сердце князя дрогнуло. Что его ждёт? Узнав о случившемся, Кейстут проследовал в кабинет Олгерда и нашёл его там, стоявшим молчаливо у окна. О том, что к нему идёт брат и с каким настроением, князь догадался по тому грому, который тот учинил, топая, как хороший конь. Прямо с порога, хромовым голосом, заговорил нежданный гость.
— Ты уже знаешь? — провопил тот.
Олгерд не торопясь повернулся и спокойно ответил:
— Знаю.
Это он только делал вид, что спокоен. А по его злому, дышащему гневом, лицу, брат понял: князь сильно переживает. Но жалеть его не думал. Надо было жалеть себя. Тут каждому было ясно: если хан схватил их брата, то понятно, что он выдаст его Московии. А это говорит о том, какая между ними связь. А вдруг?.. Об этом страшно было думать. Погибнет всё! Вернее, не всё. Они погибнут, это верно!
— Ты когда-то мне говорил, что с Московией надо дружить. А сам? В который раз ты скрытничаешь. Хочешь доиграться?
Кейстут не знал о замыслах брата, а тот молчал. Тогда Кейстут довольно грубо схватил его за плечо и повернул к себе.
— Мы когда-то договорились: ничего не скрывать друг от друга. Аты?..
— Прости меня, брат, — ответил Олгерд, — я не потому не говорил, что не доверяю тебе. Нет. Но, извини, я уже тебе говорил, что не доверяю твоей горячности, когда ты необдуманно можешь ляпнуть лишнего. А насчёт политики запомни: она — это собачий хвост. Куда муха сядет, туда он и воротит.
После этих слов оба рассмеялись. Кейстут посмотрел на Олгерда:
— И что будем делать?
Губы Олгерда задрожали в улыбке:
— Мириться! И даже больше! Родниться.
Кейстут заморгал глазами: что он слышит? Родниться? Да в уме ли брат?
— Родниться? — неуверенно повторил Кейстут. — Как? — голос его звучал уже примирительно.
— Очень просто! — Олгерд взял под руку брата повёл его вдоль длинного стола. — Хоть мне тяжело и жаль... — он остановился, высвобождая руку, — но ты забыл, что я недавно остался...
— Вдовцом! — заканчивая за него, воскликнул Кейстут, ударяя себя по лбу. Видать, голова его заработала. — Так и Люберт вдовец!
— Ты прав, брат. Вот мы и пошлём сватов к Симеону; пусть отдаст нам в жёны новых русских княгинь.
— Ну, ты и молодец! — восхищённо воскликнул Кейстут и ударил брата в плечо.
Тот даже пошатнулся.
— Слушай, — сказал Олгерд, — я тебе щас скажу одну тайну, только ты так... не дерись.
Кейстут рассмеялся от всего сердца. Так могут смеяться только честные люди, искренне любящие или ненавидящие.
— Ладно, брат, говори, я слушаю, — и ударил себя в широкую груда, — буду нем!
— Ты знаешь, — заговорил Олгерд, и лицо его приняло деловой вид, — что не так давно Новгород обидел Симеона. Кстати, Кейстут, учти: этот князь нисколько не уступает своему отцу. Не знаю, как сложится его жизнь, но, если удастся, он многое сделает для своего княжества. Думаю ... — он улыбнулся, — Орда ещё пожалеет, что так поступила. Так вот, — Олгерд вернулся к начатому разговору, — мы, чтобы отблагодарить Симеона, попугаем новгородцев.
— А как? — глаза Кейстута округлились.
— А помнишь, — он повернулся к брату всем телом, — хотя это было давненько, в Новгороде посадником был тогда Евстафий Дворянинец?
— И что? — этим вопросом он дал понять, что всё напрочь забыл.
— Да то! Этот посадник тогда бранил меня и называл псом.
Хоть Олгерд это и сказал, но, чувствовалось, что Кейстут в тему не врубился.
— И что? — вновь спросил тот, продолжая показывать, что ничего не понял.
— Да то! — с каким-то нервозным выпадом повторил Олгерд, — мы соберём войско и накажем новгородцев.
— Подожди... — почёсывая лоб, дал понять, что он что-то вспоминает, проговорил Кейстут, — они же, кажется... нет, я что-то путаю!
— Вот! Вот! К кому они побегут за помощью?
— А! А! — радостно воскликнул Кейстут. — И голова же ты, брат! — и он своей лапищей потрепал его волосы, а потом спросил: — а поймёт ли тот, что мы желаем подлизаться к нему?
— Поймёт! — серьёзно ответил гот. — Этот поймёт!
И брат почувствовал в этих словах и в его тоне, что Олгерд сильно уважает московита.
— Это дело! — тихо проговорил он.
Литовские послы прибыли незамедлительно. Узнав, с какой целью они посланы, Симеон обрадовался! «Да! Они почувствовали мою силу! Каким спасителем оказался Пожарский! Нет, зря на него наговаривают», — решил князь.
— Послов принять, как подобает, — распорядился он.
Те было возрадовались, переглядываясь меж собой с лёгкой усмешкой: «Побаивается нас москвич. И быстрёхонько всё порешает». Но вскоре их такая опрометчивая надежда «дат течь», чтобы затонуть совсем, как прогнившая лодия. Шли дни, а их в княжеские хоромы не торопились позвать.
Боярин Евстафий Дворянинцев почувствовал себя совершенно здоровым. Он стал выходить из избы Луки на прогулку, правда, в сопровождении молодой Марфы. Вначале он ходил, держась за её тонкую талию, словно набираясь от неё сил. Старая Марфа даже осерчала.
— Ишь ты, закобелился! — напала она однажды на него, когда Марфа убежала доить коз. — Старый хрыч! Ты смотри у мня! — она погрозила ему пальцем. — Ты не у ся дома!
— Ты, чё, Марфа? Да как ты можешь думать такое! Да я ей не в отцы, в деда гожусь.
— Все вы мужики, я вас знаю, блудливые коты.
— Ты это, Марфа, брось! — обиделся боярин. — Видно, пора мне домой? — спросил он, не расправляя сдвинутых бровей.
— А ето ты сам суди. Еслиф чувствуешь силу, можешь идтить.
Да вроде, — он пошевелил плечами, — силушка появилась.
Спасибо те, Марфуша. А об этом ты и не думай. Но раз зашёл такой разговор, хочу тебе сказать одну свою думку, — проговорив, он пытливо посмотрел на неё.
— Пошли, сядем, — проговорила она, дав ему понять, что готова его слушать.
