Юрий Вяземский - Детство Понтия Пилата. Трудный вторник
Тут отец мой споткнулся и упал прямо в ноги набегавшему на него галлу. Тот не успел остановиться и, зацепившись ногой за жертву, перелетел через нее и рухнул на землю.
В следующее мгновение отец вскочил и нанес своему преследователю два быстрых, коротких и сильных удара: первый – снизу вверх, носком правой ноги в шею и в подбородок, а второй – сверху вниз, пяткой левой ноги между лопаток.
От первого удара великан еще сильнее взревел. А от второго дернулся, обмяк и затих.
Когда подбежали солдаты, отец приказал:
«Оттащите его в трактир. И пусть его крепко свяжут. А то очухается, и снова придется возиться».
И строго добавил:
«Но никого не трогать! Слышали?! Ни этого, ни других наших союзников!»
И усмехнувшись, объяснил:
«Они неплохие ребята. Храбрые. Крепкие… Пить только не умеют».
«Союзниками» назвал их отец. Но к какому племени они принадлежали – убиям, треверам, вангионам? – я так и не выяснил.
Диоген принес фрукты, ключевую воду и зачем-то вино. Вина мне не надо. Я, пожалуй, сначала еще раз зайду в калдарий, а потом вернусь и отведаю фруктов… Нет, не забирай вино. Вдруг мне и вправду захочется выпить чашу – другую… И вот что, друг милый. Принеси мне морской воды… Что?… Спроси у Эпикура. Он знает, где взять… Когда в пресную воду добавляешь морскую, эта смесь прекрасно утоляет жажду…
Глава восьмая
В лагере под Ализоном
I. О страшном этом годе – семьсот шестьдесят втором от основания Города, или «годе Леса» – до сих пор много рассказывают и рассуждают, и почти сразу же после гибели Вара и трех его легионов историки попытались описать злосчастный поход и объяснить причины постигшей нас катастрофы.
Со всеми этими сочинениями я, естественно, в свое время ознакомился. Но – честно тебе признаюсь, дорогой Луций, – ни одно из них не могу назвать не только исчерпывающим, но и достоверным. (Представляешь? Они даже имена легатов называют разные! И некоторые из историков, полагаю, намеренно идут на подлог.)
А посему постараюсь восстановить для тебя и для себя самого точную и нелицеприятную историческую картину. Мне кажется, у меня есть для этого два основания.
Во-первых, никто из наших ученых мужей-историков не был непосредственным участником событий. Мне же, по жестокому умыслу Фортуны, выпало на долю, и прихлопнуло, покалечило… И хотя мне тогда только исполнилось двенадцать лет, как ты мог заметить, отсутствием памяти и наблюдательности я никогда не страдал.
Во-вторых, свои личные воспоминания я потом неустанно и рачительно пополнял рассказами и наблюдениями других свидетелей событий: офицеров и солдат, которые участвовали в походе, но, по милости Прихотливой Богини, выжили и спаслись, может статься, именно для того, чтобы вспоминать и рассказывать. И этих-то свидетелей, в отличие от историков, я имел возможность расспросить сразу же после Леса, и потом в Гельвеции и в Германии. И все их показания уже тогда стал записывать, чтобы, разложив перед собой восковые дощечки с описаниями, я мог отобрать и занести, так сказать, в пергамент исторической памяти лишь те свидетельства, которые совпадали у разных источников, а противоречащие друг другу воспоминания подвергнуть дальнейшей проверке или отложить в сторону как не заслуживающие доверия.
Дозволяешь мне, Луций, выступить перед тобой в роли взрослого и почти профессионального историка? Ну, тогда слушай.
II. Начать следует с самого Вара Публия Квинтилия, сына Секста.
Одни историки называют его опытным, но невезучим полководцем. Другие утверждают: полководцем Вар был, действительно, неплохим, но претором и правителем слишком нерасчетливым и доверчивым, вследствие чего его так жестоко и коварно удалось обмануть. И лишь один историк – с твоего позволения не стану называть его имени, потому что имя это отныне стало опальным, а сам историк покончил с собой, – этот историк считал, что Публий Квинтилий Вар был полководцем, мягко говоря, очень посредственным.
А я тебе так скажу, дорогой мой философ:
Вар был женат на одной из племянниц божественного Августа Цезаря, и это обстоятельство, как я догадываюсь, сыграло решающую роль в назначении его на должность главнокомандующего в Германии. До этого назначения Вар, как ты помнишь, преторствовал и проконсульствовал в Азии и в Сирии и там нечестными путями нажил и сколотил себе огромное состояние. Вот и все его «доблести», о которых кричат пьедесталы многочисленных статуй, установленных в азиатских и сирийских городах (разумеется, за счет самих этих городов и «в благодарность за благодеяния»). Две из таких статуй я сам видел – в Пергаме и в Антиохии.
На статуях своих Публий Квинтилий Вар выглядит рослым и молодцеватым человеком. На самом же деле в шестьдесят втором году это был маленький, старый и усталый человек, с дряблым телом, ленивыми движениями и красными и мокрыми глазками, – словно он был постоянно с похмелья, хотя доподлинно известно, что уже давно Публий Квинтилий по состоянию здоровья не брал в рот вина, а на пирах ему подавали воду из целебных источников, которую подкрашивали соком шиповника.
(2) В Ализоне я лишь один раз наблюдал его с близкого расстояния. Но этого одного раза мне оказалось достаточно, чтобы составить представление о физическом состоянии главнокомандующего рейнскими армиями. Тяжело ковыляя на коротких и тощих ногах, Вар вышел из палатки. Ему подвели пышно убранного и серебряно взнузданного коня лет эдак под двадцать (то есть смирного, опытного и совершенно безопасного для наездника). Один из телохранителей опустился на колени, затем лег ничком на землю, и, встав ему на спину, словно на живую ступеньку, Вар с помощью двух телохранителей, с величайшим трудом взобрался на лошадь. Коня повели под уздцы. Конные охранники с двух боков окружили Публия Квинтилия, чтобы в любой момент поддержать наездника и успокоить коня, если тому случится вдруг всполошиться иль напугаться.
(3) Как вскорости выяснилось, Вар был начисто лишен военного дарования и полководческого опыта. И мало того, что сам был бездарен – квестором и легатом Семнадцатого легиона у него был его собственный сын, Секст Квинтилий Вар. Предводительствовать Восемнадцатым легионом Вар поставил своего зятя. А Девятнадцатый легион доверил мужу одной из своих любовниц – Тогонию Юнию Галлу. И этот Тогоний, пожалуй, единственный кое-что понимал в руководстве войсками, в то время как зять и сынок только и умели, что передавать распоряжения Вара войсковым трибунам, неточно и запоздало.
Центурионов Вар никогда не приглашал на военный совет. Так что совершенно неоткуда было получить дельный совет.
(4) В дополнение к своей полководческой несостоятельности этот маленький и усталый старичок, Публий Квинтилий Вар, страдал еще самоуверенностью и манией величия. От своих подчиненных он требовал не просто безоговорочного повиновения. Каждое слово его, каждый жест, каждый взгляд должны были вызывать в них восхищение и восторг. И, разумеется, они непрестанно восхищались его якобы мудрыми суждениями, дальновидными, дескать, решениями и царственными повелениями: не только сын и зять, не только трибуны и префекты, но и рогоносец Тогоний и военный комендант Ализона Луций Цедиций. В рот смотрели и вздрагивали от восторга, когда рот этот с толстыми капризными губами произносил очередное ленивое словцо или глубокомысленное усталое изречение.
Еще рьянее и ревностнее славословили и боготворили Вара его бесчисленные клиенты – римские, греческие и галльские банкиры и торговцы, юристы и адвокаты, гадатели и прорицатели, поэты и писцы – люди, ни малейшего отношения к военному делу не имевшие, но постоянно окружавшие полководца и с его помощью творившие свои дела и делишки, малые и большие, чистые и грязные, прибыльные для себя и разорительные для Германии и римской армии.
Что касается солдат и центурионов, то эта собственно армия относилась к Публию Вару презрительно и недоброжелательно. И прежде чем мне удалось увидеть самого полководца, я десятки раз услышал самые оскорбительные и грязные прозвища, высказанные в его адрес.
(5) Спрашивается: как мог божественный Август назначить в Германию столь бездарного и ничтожного человека? На этот вопрос лично у меня имеется лишь один вразумительный ответ: в те годы, как ты знаешь, в Паннонии и Иллирике свирепствовало крайне опасное для Рима восстание, и все выдающиеся и испытанные в боях полководцы – опытный победоносный Тиберий и юный отважный Германик, Авл Цецина и Луций Стертиний, Луций Апроний и Гай Силий, – все они были туда направлены и там подвизались. Вар же, преданный и родственный, был назначен в Германию не для ведения боевых действий, а для спокойного управления недавно завоеванными землями и терпеливого сдерживания воинственных, но дружественных Риму германских племен, в первую очередь херусков и хаттов.
