Жанна д"Арк из рода Валуа. Книга 2 - Марина Алиева
Сцепившись наконец с противником в рукопашной, отряд Бэдфорда словно врос в землю. Стройные французские шеренги ломались об него, как сухие прутья и падали, перерубленные мечами английских рыцарей, для которых будто вернулись годы былой славы при короле Монмуте. Рядом, так же неколебимо, стоял отряд Монтаскьюта.
– За Кларенса! За Гарри! За мои города!.. За Кларенса! – кричал Бэдфорд, орудуя мечом и булавой под прикрытием лорда Милбрука. Два оруженосца прикрывали герцога с тыла, а еще несколько лордов двигались параллельно, словно расчищая командующему коридор во французской баталии.
– Забыли, как умеют воевать англичане?! Это вам не Нормандия! Забыли Азенкур?! Здесь вы его вспомните!!!
Этот крик заглушал лязг мечей, воодушевляя еще больше озверевших от запаха крови рыцарей. Здесь не было лучников, и не надо было выбрасывать руку с растопыренными пальцами. Воины орудовали мечами, щитами, булавами, не прибегая даже к помощи кинжалов-пощад, потому что здесь никого не щадили…
Разнежившийся от последних бескровных побед Жан д’Аркур пропустил несколько досадных ударов, которые в пылу боя принял за легкие ранения. Пытаясь пробиться к Бэдфорду, он не обратил внимания на обильно текущую по доспехам кровь и чуть не был сражен английским рыцарем, оказавшимся на его пути в тот момент, когда перед глазами вдруг всё поплыло и помутилось.
– Не время спать, дядя! – хрипло прокричал ему Алансон, подставляя под удар англичанина свой щит, из-под которого, изловчившись, тут же поразил и самого нападавшего. – Ты ранен? Сдавайся! Мы отобьем!
Но командующий уже почти ничего не слышал. В частом мельтешении мечей он видел только лицо племянника, свирепо отбивающего сыплющиеся на них удары, и каким-то далеким уже чувством понимал, что стыдно… Что нельзя бросать его и армию, что нельзя гибнуть… Но, кажется, больше он не выстоит…
– А-а, вот и шут! – прогремел неподалеку голос Бэдфорда, заметившего герб Алансона.
Быстрым ударом тяжелой булавы он отбросил юношу, уставшего одновременно сражаться и прикрывать дядю, на груду уже мертвых тел и, продолжая наступать в гущу французской баталии, велел оруженосцам оттащить пленного из боя.
– Пес!.. Шелудивый английский пес! – сплюнув заполнившую рот кровь, прохрипел д’Аркур.
Ослабевшей рукой он попытался выдернуть меч, который почти до половины вогнал в землю тяжестью своего тела и щита, когда опирался на него, чтобы не упасть и не оставить спину защищавшего его Алансона открытой для удара.
Оставался всего один рывок и можно… еще можно найти силы, чтобы ударить Бэдфорда, даже не повернувшего головы… не удостоившего смертельно раненного командующего ни плена, ни милосердного удара… Но тут, возвращенное в последний момент сознание словно высветило в месиве этой бойни распростертое тело Арно Талерана – без шлема, с перерубленным лицом – и… всё.
Больше в своей жизни Жан д’Аркур не увидел ничего.
Между тем, разбежавшихся лучников удалось снова собрать и вернуть на поле боя.
Резерв, еле успевший отбиться от французской конницы, тут же был снова атакован ломбардцами, но выстоял и против них, благодаря подоспевшим беглецам.
Более того – видя, что отряд Монтаскьюта из последних сил противостоит наседающим шотландцам Дугласа, резерв ударил по их открытому правому флангу, предоставив собранным лучникам добивать французские баталии вместе с Бэдфордом. Дело там кончилось быстро: все командиры пали, вся знать взята в плен. И вырвавшиеся из этого боя пьяные от крови и злые за недавний страх английские солдаты словно голодная стая кинулись в тыл шотландскому отряду!
Не прошло и часа, как Арчибальд Дуглас с остатками своего воинства оказался в плотном кольце врагов.
Сэр Монтаскьют даже пытался приостановить бой, чтобы дать возможность достойному противнику достойно сдаться. Но пятьдесят шотландских лордов только плотнее сомкнули ряды.
– Ты еще позавидуешь нам, когда будешь хрипеть в своей постели, умирая от какой-нибудь горячки! – крикнул Монтаскьюту Дуглас. – А мы умрем, как воины, которые обретают славу даже в поражении!
До позднего вечера оставшиеся в живых растаскивали трупы на «победителей» и «побежденных», чтобы закопать – первых с почестями, а других – просто так.
Высшую французскую знать и шотландских лордов Бэдфорд распорядился похоронить, как положено и там, где пожелают родные. С пленными, однако, церемониться не стал.
– Пускай идут за армией как рабы, и не снимая доспехов, чтобы на всю жизнь запомнили…
Только не пришедшего в себя Алансона и еще нескольких израненных до беспамятства дворян было позволено везти на телегах.
– Хороший удар, милорд, – устало заметил Монтаскьют, осматривая смятый шлем Алансона. – Боюсь только, что он отбил у мальчишки охоту шутить.
– Черт с ним, – пробормотал Бэдфорд. – Назначу выкуп в двести золотых салю и верну матери… Мне не нужен шут, который умеет так биться.
– Победа делает милостивым?
– Тебя можно спросить о том же.
Сэр Монтаскьют криво усмехнулся и снова провел языком по ноющей десне. Французскими зубами он брезговал, а шотландские… Черт с ними!
– Они тоже храбро сражались, милорд…
ИВРИ – БУРЖЕ
(конец августа – сентябрь 1424 года)
«Вот оно! Вот оно! Вот оно!!!».
Да Тремуй и сам не знал, стучит ли так его сердце, или это отголосок от стука копыт его несущегося галопом коня, или он сам, не замечая, бесконечно и радостно повторяет: «вот оно, вот оно, вот оно!».
«Кто теперь осмелится сказать, что я не умею вести дела?.. Нет, даже не так! Кто посмеет возразить, что дела мои не угодны Богу, если всё складывается как надо, стоит мне начать действовать!».
Он открыто засмеялся, удивляя рыцарей, посланных с ним Ришемоном для охраны, и подставил лицо теплому ветру, уже несущему первые осенние запахи.
Ла Тремуй возвращался в Бурже к дофину, как и мечтал: неприкасаемым, неизгоняемым и крайне желанным доверителем по делу младшего герцога Бретонского, который готов был заменить погибшего д’Аркура на должности командующего. Возвращался, одетый подчеркнуто-траурно по случаю смерти драгоценной супруги Жанны, из-за болезни которой он так долго не мог служить своему дофину. Но теперь… О! Теперь он готов послужить не хуже иных-прочих, а то и лучше, потому что никому – даже всесильной герцогине Анжуйской – не удалось пока заполучить для дофина ни одного из герцогов Бретонских даже для просто серьезных переговоров. А он, Ла Тремуй, везет с собой сразу конкретное согласие на службу!
Ла Тремуй пришпорил коня. Да, конечно, разгром при Вернейле – событие ужасное, многим напомнившее Азенкур. Семь тысяч убитых при том, что англичане потеряли всего тысячу. Полегло почти всё высшее военное командование дофина и Дуглас со своими шотландцами. Ужасно! Без сомнения, ужасно! Но…
Нельзя же скорбеть об этом вечно. Сейчас
