Петербургские дома как свидетели судеб - Екатерина Кубрякова
Дисциплина в гимназии Бычкова была довольно слабая. Не имели мы и форменной одежды. Это облегчало гимназистам старших классов кутежи и посещения всевозможных «злачных мест». Мы, младшие гимназисты, тоже пользовались своей «штатной» внешностью. Гимназия Бычкова помещалась в собственном доме, на углу Лиговки и Бассейной улицы. В те времена эта часть города была малозаселенной. Улицы и переулки, окружавшие гимназию, были застроены маленькими деревянными домиками; прохожих и проезжих там было мало, и дворники почти не счищали с них снега… После уроков мы отправлялись туда и устраивали форменные сражения: дрались снежками, кулаками, ремнями. Бывало, что участники этих боев возвращались домой с «фонарями» на скулах и кровоточащими носами…
К директору Бычкову мы, гимназисты, относились с огромным уважением. Уроки его были необыкновенно талантливы и увлекательны, а кроме того, он отличался каким-то особым педагогическим тактом: он никогда не повышал голоса, но достаточно было его прямой, строгой фигуре появиться в рекреационном зале, чтобы немедленно прекратились в ней неистовый гомон и драки. Ибо он умел внушить нам к себе не только любовь и уважение, но и страх.
Когда я был в 5-м классе, гимназию купил Я. Гуревич и стал ее директором. Это был почтенный и добрейший человек, прекрасный преподаватель истории, но ни уважения, ни страха внушить нам не смог.
Тем не менее, ему удалось несколько дисциплинировать гимназию. Он завел форму установленного образца, стал исключать из гимназии наиболее кутящих и развращенных гимназистов и несколько повысил учебные требования…
Несмотря на то что гимназия Гуревича… была значительно лучше казенных… все же гимназическая учеба надоела нам до тошноты и день окончания гимназии вспоминаю как один из счастливейших дней моей жизни… Справляли окончание гимназии обедом в ресторане, пригласив на это торжество только одного из учителей — нашего любимца Иннокентия Анненского»[91].
Иннокентий Анненский, преподававший латынь и греческий языки, в течение многих лет был самым любимым учителем гимназистов. Мягкий и терпеливый, витающий в облаках поэт, он не мог заставить учеников усердно заниматься, однако его доброта и самобытность на протяжении 12 лет делали его главным фаворитом среди учеников: «Через несколько лет после окончания мною гимназии, когда на Парнасе русской поэзии внезапно появился новый поэт, утонченный эстет Иннокентий Анненский, начавший печататься впервые в сорокалетием возрасте, мне трудно было представить себе, что это тот самый бледнолицый блондин с козлиной бородкой и задумчивыми глазами, наш милый «Инокеша», как мы его называли»[92]. Анненский проработал здесь при обоих директорах, став для второго, Гуревича, не только ценным кадром, но и хорошим другом.
Первый же, Федор Бычков, был осужден в возрасте 53 лет за развращение трех воспитанников и сослан в Сибирь. За скандальным делом Бычкова следила в то время вся пресса и даже император Александр II, получавший прошения родственников математика (например, его брата Афанасия, директора Императорской публичной библиотеки) облегчить его участь.
Через пять лет Бычкову и правда разрешили вернуться в свое имение, но в столице имя его было предано забвению. Тем временем его детище, полностью выкупленное Гуревичем, успешно просуществовало до 1918 года, причем в последнее десятилетие на посту директора Якова Григорьевича сменил его собственный сын, отучившийся здесь же. После революции в здании в разное время располагались завод, школа, жилые квартиры, фильмотека, офисы.
Литература
Варунц, В. П. Переписка с русскими корреспондентами: материалы к биографии. Т. 1. СПб.: Композитор, 1998.
Весь Петербург. 1913 г.
Гумилева А. Забытой повести листы… // Слово. 1990. Выл. 1–4.
Дубин А. С., Харитоненко Т. С. Озерной переулок. СПб., 2010.
Крашенинникова Т. Я., Векслер А. Ф. Такая удивительная Лиговка. М.; СПб., 2013.
Оболенский В. А. Моя жизнь. Мои современники. Париж: УМСА-РRЕSS, 1988. Стравинский И. Ф. Диалоги. М.: Музыка, 1971.
Яков Григорьевич Гуревич // Директоры гимназий: Список лиц, служащих по ведомству Министерства народного просвещения на 1905 год. СПб., 1905.
Цирк Чинизелли
(1877 г., архитектор В. А. Кенель; наб. реки Фонтанки, 3 / Инженерная ул., 12)
«Представление в цирке еще не начиналось. Но на Масленице любят веселиться, и потому цирк, особенно в верхних ярусах, был набит посетителями. Изящная публика, по обыкновению, запаздывала. Чаще и чаще, однако, у главного входа показывались господа в пальто и шубах, офицеры и целые семейства с детьми, родственниками и гувернантками. Все эти лица, при входе с улицы в ярко освещенную залу, начинали в первую минуту мигать и прищуриваться; потом оправлялись, проходили — кто направо, кто налево вдоль барьера, и занимали свои места в бенуарах и креслах.
Оркестр гремел в то же время всеми своими трубами. Многие, бравшие билеты у кассы, суетились, думая уже, что началось представление. Но круглая арена, залитая светом с боков и сверху, гладко выглаженная граблями, была еще пуста.
Вскоре бенуары, над ковровым обводом барьера, представили почти сплошную пеструю массу разнообразной публики. Яркие туалеты местами били в глаза. Но главную часть зрителей на первом плане составляли дети. Точно цветник рассыпался вокруг барьера…
Набережная реки Фонтанки, 3 / Инженерная улица, 12
Неожиданно оркестр заиграл учащенным темпом. Занавес у входа в конюшню раздвинулся и пропустил человек двадцать, одетых в красные ливреи, обшитые галуном; все они были в ботфортах, волосы на их головах были круто завиты и лоснились от помады.
Сверху донизу цирка прошел одобрительный говор.
Представление начиналось»[93].
Таким видели цирк Гаэтано Чинизелли в расцвете своей славы. Его любили посещать поэт Александр Блок, писатели Александр Куприн (друживший с семьей владельца и посвятивший цирку не один рассказ) и
