Печать Цезаря - Альфред Рамбо
Цезарь, по-видимому, не хотел приближаться к нам, и оставил тысячи две шагов расстояния между своим лагерем и подножием нашей горы.
На следующий день мы увидели на римских валах большую толпу в красных плащах и шлемах с большими султанами. Это начальники смотрели на наш город, складывая руки в виде трубы, чтобы лучше видеть при ослепляющем сиянии снега. По их движениям было совершенно ясно, что они находятся в нерешительности. Может быть, они удивлялись, как сильно укреплён город и какое множество у него защитников.
Во второй день римляне не двигались с места, но зато ночью они наделали нам хлопот. В то время как мы крепко спали, завернувшись в плащи, ногами к кострам, сторожевые вдруг подняли тревогу. Внизу, в ущелье, разделявшем нас в южном направлений со скалой, названной нами Белой, послышались победоносные крики и стоны отчаяния. Протерев глаза, мы увидели на снегу Белой скалы кое-где людей, перебегавших, как муравьи. Были это галлы или римляне, мы не знали.
Вскоре к нам прибежало несколько человек из наших, в крови, в грязи, со сломанным оружием и задыхаясь от крутого подъёма.
Цезарь, воспользовавшись тёмной ночью, поднялся на Белую скалу, где нами был поставлен маленький отряд, и отбросил его в ущелье. К утру этот холм уже был окопан римлянами и превращён во второй их лагерь, только меньших размеров.
В течение дня между двумя лагерями римляне прокопали ров; следовательно, сообщение между двумя лагерями было совершенно свободное. Солдаты ходили, прикрытые валом, из-за которого виднелись только верхушки их шлемов.
Таким образом одна сторона нашего города была совершенно отрезана, но остальные три оставались свободными.
VI. Литавик-эдуй
Однажды утром мы заметили сильное движение в обоих римских лагерях. Гонцы носились туда-сюда, и лагеря обменивались знаками; стража была удвоена.
Верцингеторикс решился напасть на Белую скалу, но попытка не удалась. Мы захватили, однако, несколько человек.
Этих людей мы не убили, а привели к Верцингеториксу. Им обещали даровать жизнь, если они скажут правду, и смерть самую ужасную, если они будут лгать.
— Что делается у вас в лагере? — спросил Верцингеторикс.
— Цезарь пошёл навстречу десяти тысячам эдуев, которых ведёт Литавик, и взял с собой четыре легиона... Кажется, там что-то неладно...
Более ничего нельзя было добиться от них. Но ночью у подножия города с левой стороны раздался звук галльской трубы, и затем громко было произнесено имя Литавика; а через несколько минут этот начальник въехал в город с своим отрядом эдуйских всадников.
— Сорвалось, — сказал он Верцингеториксу. — Я надеялся привести тебе десять тысяч пехоты и конницы, но привёл только небольшой отряд. Недалеко отсюда я остановил своих десять тысяч воинов и начал им рассказывать, что Цезарь приказал убить их братьев-заложников. Выдумка моя прекрасно подействовала. Всадники от негодования потрясали своим оружием и умоляли меня отомстить Цезарю за их друзей... Вдруг, что же я вижу? Самого Цезаря с четырьмя легионами. Он в свою очередь начал говорить речь, но никто ему не верил. Тогда он вывел из своих рядов эдуйских заложников и попросил их самих сказать, что они живы. Ты понимаешь, что дальше ждать мне было нечего. Я скомандовал своему отряду «направо кругом!» и приехал сюда.
— Добро пожаловать, благородный Литавик! Ты будешь принят со всеми почестями, каких заслуживаешь, всё равно, если бы ты привёл все силы и весь народ эдуев.
— Да, и кроме того, — продолжал Литавик, — я думаю, что ещё не всё кончено. При первых же словах моей истории каждый отряд отправил домой гонцов, чтобы поднять все племена... Мои посланники уже уехали... Цезарь полагает, что он обрезал крылья моей утки; но птица полетела по городам и деревням.
— Ты говоришь, что с Цезарем было четыре легиона?
— Четыре, я считал орлов и знамёна.
— Так значит перед нами всего два легиона... Таким случаем пренебрегать нельзя... Друг Литавик, в честь твоего прибытия завтра утром мы устроим осаду двух лагерей. Ты поведёшь одну из колонн.
— Благодарю!
С восходом солнца мы спустились с горы. Разрушив у маленького лагеря укреплённый вал, мы набросились на большой лагерь. Верцингеторикс, оставшись наверху в городе, постоянно посылал нам подкрепления, чтобы сменять утомившихся и подбирать раненых и убитых.
Римский лагерь находился в отчаянном положении. Вдруг со стороны реки послышались трубы римской пехоты и рога, ревущие, как быки. Это возвращались скорым шагом четыре легиона. Верцингеторикс приказал трубить отступление.
Под Литавиком было убито две лошади; щит его был утыкан стрелами; ударом баллисты был разбит его шлем; латы его проткнуты пикой, а рука проколота стрелой. Несмотря на боль от раны, заговорённой каким-то друидом, он приказал оставить открытой свою палатку и приводить к себе всех гонцов, которые будут приезжать из земли эдуев.
— Ну, не говорил ли я тебе, — сказал он Верцингеториксу. — Мои гонцы отлично действуют. В одном из эдуйских городов они уничтожили римских купцов и захватили заложников Цезаря. Начальники эдуйские совсем растерялись: одни стоят за восстание, другие стоят за примирение с Цезарем. Но теперь кончено! Кровь убитых римлян стоит между нами и им. Я отправляюсь туда и приведу с собой сорок тысяч эдуев. Прощай! Ты скоро меня увидишь.
И он ускакал с перевязанной рукой, в сопровождении своего отряда.
VII. Отступление орлов
В палатке Верцингеторикса был собран военный совет, и он обратился к начальникам с речью.
— Пока три стороны города у нас совершенно свободны, и мы можем доставать сколько угодно припасов. Постараемся же отстоять нашу позицию. Я особенно боюсь за Дубовую гору: она слишком близка от города. Если римляне возьмут её, то Цезарь будет видеть всё, что мы делаем. Сегодня же нам надо занять это возвышение и возвести там стену. Для этого нужны руки, и потому возьмём всё войско. Мы кончим работу в какие-нибудь десять часов. Мы будем работать под прикрытием деревьев... Римляне ничего не будут знать, и не будут даже подозревать...
План этот был одобрен всеми, и ещё до восхода солнца все были на ногах.
Мы в продолжение нескольких часов были заняты на Дубовой горе, и даже всадники принимали участие в работе; а конюхи держали в это время по шесть лошадей каждый. Стена росла и была быстро окончена, как вдруг из Герговии пришло известие: в римском лагере начались передвижения, зазвучали трубы и рожки, из большого лагеря переходят в малый так открыто, что заметен блеск шлемов,
