Суд - Ардаматский Василий Иванович

«Минувшей ночью скоропостижно скончался Семен Николаевич Невельской тчк Тяжело скорбим вместе вами тчк

Он живет и будет вечно жить в своих великих стройках

Строители друзья покойного»

Евгений Максимович, растерянный и еще не усвоивший разумом эту страшную весть, стоял в передней с телеграммой в руках. Сказать, что смерть тестя потрясла его душу, означало бы солгать — отношения у него с тестем были никакие: ни хорошие, ни плохие… Когда он прочитал телеграмму, у него мелькнула только одна мысль — что же теперь будет со всем этим хозяйством: с огромной квартирой, дачей, избалованной тещей, со всеми родственниками, привыкшими к помощи этого дома?

А теща продолжала кричать по телефону:

— Вы же знаете, Владимир Федорович, мы вас не обидим, вы же знаете!..

Пойти к ней и отдать телеграмму — на это у Горяева не хватило духа. Он прошел в свою спальню, разбудил Наташу, отдал ей телеграмму и, сев рядом на постель, обнял ее за плечи. Наташа не забилась в истерике, даже не заплакала. Бессильно откинув в сторону руку с телеграммой, она сказала:

— Послушай… я во сне слышала, как ты пошел открывать дверь, и я знала — там телеграмма о смерти отца. Последние годы он жил на пределе… — Она встала с постели. — Пойдем к маме.

Ольга Ивановна прочитала телеграмму несколько раз, точно там было что-то непонятное. Потом уронила бланк и, глядя на лежавшую на полу бумажку, вскрикнула негромко:

— Нет… нет! — Опустилась на стул и долго сидела молча, смотря в одну точку, и вдруг заговорила раздраженно: — Допрыгался со своими плотинами и турбинами… все думал, что он еще мальчик. Сколько раз я ему говорила: уймись, уймись… — Она как-то скрипуче, будто через силу заплакала, вздрагивая всем телом.

Евгений Максимович был удивлен — он боялся, что дом взвоет от горя, и не знал, что ему тогда делать. А все развертывалось весьма спокойно. И только домработница, старенькая Ксенечка, тихо плакала, забившись в угол на кухне. Евгению Максимовичу стало жалко тестя…

Вскоре начали приезжать с выражением соболезнования деятели из министерства. Ольга Ивановна, уже одетая в траур, принимала их в столовой, слушала выражения соболезнования, прижав ко рту кружевной платочек, а когда очередной посетитель уезжал, шла к дочери и зятю с новостями:

— Его сегодня доставят в Москву специальным самолетом.

— Похороны будут на Новодевичьем… там что ни могила — великие знаменитости… Памятник поставят — сказали.

— Все, все за счет правительства…

— Прощание в клубе министерства, за нами пришлют «чайку» министра.

Она была совершенно спокойна. Даже в минуты последнего прощания на кладбище. А на поминках, когда кто-нибудь упоминал о верной подруге покойного, она непроизвольно поправляла волосы…

Ночью Евгений Максимович спросил у Наташи:

— Почему мама так спокойно перенесла смерть Семена Николаевича?

— У них был брак без любви, по чистому расчету, — ответила Наташа, судорожно зевнув. — Я это чувствовала с детства, а позже мама и сама мне это сказала… Мне за нее сегодня было стыдно весь день. — И без паузы: — Женя, ты меня любишь?

Евгений Максимович положил руку на круглое плечо жены и, поглаживая его, ответил:

— У нас никакого расчета не было — ни у меня, ни тем более у тебя. Я в твою любовь верю… и… давай спать…

Смерть Семена Николаевича Невельского отразилась на всей их жизни уже через неделю. Выяснилось, что на сберегательной книжке у Невельского пятьсот рублей, да и их сейчас нельзя было получить, требовалось какое-то время, чуть ли не полгода, для переоформления вклада наследникам. У вдовы, правда, были свои сбережения, Наташа это знала, но Ольга Ивановна кричала, что у нее за душой нет ни копейки, она не сказала дочери даже о том, что получила приличное пособие от министерства. И потребовала у Горяева оплатить ремонт забора на даче.

Вскоре Евгений Максимович почувствовал себя совсем скверно — как-то само собой выходило, что теперь семью возглавляет он и, значит, должен обо всем и всех заботиться, иначе сразу становилось слишком очевидным, что раньше весь дом и вся налаженная в нем жизнь, в том числе и его собственная жизнь, держались на старом Невельском. Он все чаще думал, что, живи они с Наташей отдельно, им бы зарплаты хватало на все и они могли бы даже откладывать на сберкнижку. А теперь его деньги пожирались мгновенно…

Нужно было экономить. Расстались с Ксенечкой — она ушла тихо, как тихо жила многие годы. Без нее, однако, жить стало трудно. Но для Горяева вскоре сущей бедой стала теща…

В это утро за завтраком она завела разговор о даче.

— Кто-нибудь из вас собирается там жить? — спросила она почему-то обиженно.

— Если все лето и ездить туда каждый день, я — пас, — ответил Евгений Максимович.

— А ты, Наташенька?

— Каждый день шестьдесят километров? Туда и обратно сто двадцать? — вопросом на вопрос ответила Наташа.

— Но ведь папа подарил вам машину, — раздраженно напомнила Ольга Ивановна.

— Мне помнится, этот подарок не сопровождался никакими условиями в отношении обязательной жизни на даче, — усмехнулся Евгений Максимович.

— Между прочим, это и мой подарок, — энергично заявила теща. — А вы, я вижу, собрались засунуть меня на дачу и забыть обо мне на все лето. Это, вы думаете, прилично?

— Мамочка, ну зачем ты так все поворачиваешь, ведь с тобой нельзя нормально разговаривать!

— О! — всплеснула руками Ольга Ивановна. — Дочь не может разговаривать с матерью… боже, дай мне силы… — Она перекрестилась, что было уже верхом фарисейства, ибо она не верила ни в бога, ни в черта.

Вскоре, однако, теща переехала на дачу, и это тоже стоило денег, и за все платил Евгений Максимович. И началась не жизнь, а каторга — чуть не каждый день в восьмом часу утра Ольга Ивановна звонила из дачного почтового отделения.

— Вы сегодня приедете? — кричала она из глухого далёка. — Нет? У меня тут плохо с продуктами, если будет возможность, очень прошу…

На другой день Евгений Максимович вставал в шесть утра и вез теще короб продуктов, купленных накануне Наташей. После этого Ольга Ивановна все равно звонила, чтобы узнать, не приедет ли кто на дачу, чтобы она учла это, готовя обед и ужин.

Однажды утром раздался обычный звонок, но Наташа услышала голос не матери, а ее дачной соседки — Ольга Ивановна заболела!

И Наташа и Евгений Максимович позвонили к себе на работу, предупредили, что с утра не будут, и, с трудом отыскав врача, повезли его на дачу. У Ольги Ивановны оказалась легкая простуда, а вела она себя как тяжелобольная при смерти. Даже врач рассердился: «Я бы очень рекомендовал вам не внушать себе тяжелое заболевание».

Врач спас Евгения Максимовича от необходимости остаться на даче — его нужно было отвезти в город. Наташа ночевала на даче…

На другой день Наташа вернулась в Москву и сказала, что жить вместе с мамой становится невыносимо, а бросить ее одну она не может. Все продолжалось в том же духе и становилось еще хуже.

Ольга Ивановна придиралась к каждой мелочи. Евгений Максимович как-то забыл уплатить по счету за переданную по телефону телеграмму, и пришло повторное уведомление с извещением о начислении пени в размере 27 копеек. Боже, какой стон стоял в доме целый день… А вернувшись с дачи еще в августе, Ольга Ивановна объявила о начавшемся у нее сердечном заболевании. Теперь она то и дело хваталась за сердце и ложилась в постель, и тут уж врачи обнаружить симуляцию были бессильны…

Главным поводом для скандалов стал денежный вопрос, было похоже, что она прямо свихнулась на этом пунктике. Специально при зяте она затевала разговор о том, что жалованье человеку дается не только по должности, но и по достоинствам. Что она всю жизнь прожила рядом с человеком, которого ценили очень высоко, и они не знали, что такое деньги. Как же ей теперь жить? И это при том, что она получала пенсию, а Наташа отдавала ей свою зарплату.

Однажды Евгений Максимович за ужином очень смешно рассказывал о том, как его оштрафовал на рубль инспектор ГАИ за нарушение, которого он не совершал, не заметив при этом очень грубого, действительно им совершенного…