Илья Бражнин - Моё поколение
Если Илюша ещё не вернулся с урока, она ждёт его. Она помогает Даньке готовить уроки и Софье Моисеевне ставить самовар, мыть посуду, прибираться по дому. Она знает уже всю жизнь Софьи Моисеевны и её детей, пересказанную долгими вечерами. Софья Моисеевна сидит за отделкой какой-нибудь шляпки, а Аня сидит рядом и слушает, задумчиво глядя на хилый огонек лампочки.
Она уже знает, как протекала корь у Илюши, когда ему было четыре года, чем угощали на свадьбе у тети Лены тридцать пять лет тому назад, почему пришлось Гесе выйти из гимназии и поступить в фельдшерскую школу и откуда у Даньки на спине следы ожога.
Если что-нибудь в доме пропадает — а у Левиных всегда что-нибудь ищут: то Данькину шапку, то Илюшин учебник, то очки Софьи Моисеевны, — Аня первая находит пропажу где-нибудь за буфетом или в кухонном столе.
Софье Моисеевне кажется, что она уже не может обойтись без Анечки, что и Геся без неё скучает, и Данька капризничает и плохо готовит уроки. Но когда поздно вечером Илюша уходит провожать Аню, Софья Моисеевна долго сидит одна, забыв о лежащем на коленях вечном шитье, и думы её невеселы. Потом, улегшись в постель, она ещё долго не может сомкнуть глаз… Чем все это кончится… Боже мой, чем всё это кончится? В лавке Тороповых ей уже нельзя показаться на порог, а о том, чтобы, как прежде, взять в долг фунт трески, и думать нечего.
Наутро она забывает о горьких ночных думах, чтобы, прилаживая к шляпке муаровую ленту или цветы, вдруг снова вспомнить о них и закапать слезами и шляпку, и ленты, и цветы. Вечером, когда приходит Аня, она встречает её ласковым «здравствуйте, Анечка» и грустно вздыхает.
А ночью она снова не спит, и день ото дня копятся под глазами морщинки, и копится тревога, и ревниво, беспокойно бьётся материнское сердце.
Глава шестая. БУРЯ НА РАССВЕТЕ
Неожиданно Петя Любович обнаружил склонность к уединению, что совершенно противоречило прежнему его стремлению блистать в шумных компаниях. Было замечено, что он что-то усиленно сочиняет, закрываясь при этом от любопытствующих соседей рукавом и общей тетрадью. В буйных развлечениях, происходивших на уроках рыхлого и доброго немца, он не принимал никакого участия. Он даже отказался составить Жоле Штекеру компанию в двадцать одно, и Жоле пришлось сражаться в очко с Ширвинским. Всё это совпало со временем окончательного разрыва Пети с кружком Рыбакова.
Петя не был одинок в своих тайных трудах. Грибанов и Веденеев, которые вместе с ним после истории с зеленым бюваром ушли из кружка, часто шептались по углам с Петей и совали ему какие-то бумажки. Тайна разъяснилась вскоре после зимних каникул. На уроках бойкого мосье Декомба, весело выкрикивающего грустную повесть терзаний Жана Вальжана и необходимые сведения о правилах спряжения неправильных глаголов, Петя передал, Ширвинскому плотно сшитую тетрадочку. Ширвинский жадно впился в тетрадочку, похохатывая быстро прочел её и с веселым подмигиванием передал Носырину. Тетрадочка в течение дня обошла весь класс, всюду вызывая смех и одобрение.
Это был первый гимназический рукописный журнал. На обложке его, ярко раскрашенной акварелью, было Крупно выведено:
«РАССВЕТ» № 1
орган независимых семиклассников, выходит непериодически,
по мере накопления материала
Тираж один экземпляр
ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР ПЛЮБ
Над этими необходимыми для читателя сведениями было изображено восходящее солнце в виде гимназической фуражки с гербом, от которого толстыми лучами распространялся во все стороны «свет знания». Под солнцем зрела плодоносная «нива научная», по которой шагал с книгой в руках тощий, иссушенный науками гимназист. На одной из раскрытых страниц книги можно было прочесть выстроенные в колонну:
Глаголы основные
Глаголы производные
Глаголы сложные
Глаголы первоначальные
Глаголы немые
Глаголы плавные
Глаголы безличные
Глаголы вспомогательные
Глаголы правильные
Глаголы неправильные
Глаголы начинательные
Глаголы недостаточные
Глаголы отложительные
Глаголы полуотложительные
Глаголы усиленного действия
У ног гимназиста на «ниве научной» зрели пышные злаки и плоды. Под каждым из них были соответствующие надписи: «корень ученья», «корень зла», «корни глаголов». На «корнях ученья» произрастали «плоды просвещения», на «корнях зла» — жирные единицы и двойки, на «корнях глаголов» — суффиксы и флексии. Последние не рекомендовалось путать с флоксами. Над нивой сияла семицветная радуга, а за ней значилось мудрое изречение: «Корень учения горек, да и плод не слаще».
За обложкой следовала передовица, сообщающая, что «смеяться вовсе не грешно над тем, что кажется смешно».
Был в журнале и отдел поэзии, в котором каллиграфически выписано было стихотворение, содержавшее в себе следующие проникновенные строки:
ПОХОРОНЫ АЛГЕБРЫ
Чинно Алгебру неслиВ гробе из журналов.Позади нее брелиВереницы баллов.
Шла за гробом Физика,Плача и рыдая:«Прощай, Алгебра моя,Прощай, дорогая».
Логарифмы в стройный ряд,Траурно одеты,Шли за гробом все подрядЧинно, как кадеты.
Плюс и Минус — дисканта —Пели «Святый боже».Икс и Игрек — тенора —Вторили им тоже.
Зет же хором управлялДля поддержки тонаИ знак равенства держалВ виде камертона.
В конце журнала публиковалась «Хроника школьной, внешкольной и антишкольной жизни». Самое видное место в хронике занимало сообщение, озаглавленное «Три «Ш» и одно «Н», драма-фарс в музыкантской будке, без пролога, но с эпилогом, которого, читателю придется дожидаться не менее девяти месяцев». В заметке сообщалось, что некий «Ш» проиграл в очко на уроке немецкого языка некоему другому «Ш» тридцать две копейки наличными, отчего был близок к самоубийству. Несчастного спасла лишь любовь к некоей девице «А. Ш.», которая в музыкантской будке на катке благосклонно разделила его любовь и тем утишила его отчаяние. Сообщалось также о предполагавшейся дуэли вышеозначенного «Ш» с нижепоименованным «Н», также ухаживающим за «весьма миловидообразной» «А. Ш.». Дуэль на пистолетах системы Жорж Борман, назначенная на воскресенье, однако, не состоялась, так как в субботу в той же музыкантской будке расторопный «Н» наставил рога своему противнику «Ш», после чего оба согласились и впредь без ссор и излишней огласки разделять общее счастье.
Гимназисты тотчас разгадали таинственные инициалы, Кто-то даже проставил возле первого «Ш», обозначавшего неудачливого игрока в очко, — Ширвинского, возле остальных шифров — Жолька Штекер, Носырин, Альма Штекер.
Редактор, к которому попал на глаза дополненный таким образом журнал, стер, однако, расшифровку резинкой, сочтя неудобным подобные разоблачения.
Это, впрочем, ничуть не помешало ему проставить полностью некоторые фамилии в других заметках и статьях. Таких фамилий было четыре — Никишин, Рыбаков, Левин и Ситников, то есть все участники самообразовательного кружка, собиравшегося на квартире Никишина. В этом перечне не хватало только фамилии Краскова, о котором, имея в виду его острый язык и мстительный нрав, а также по некоторым другим соображениям, благоразумный редактор умолчал.
Статьи с фамилиями, названными полностью, написаны были зло и являлись центром журнала. Можно было даже догадаться, что главным образом ради них и появился на свет журнал. Они высмеивали кружковцев, которых называли то «недозрелыми культуртрегерами», то «полуиндийскими йогами» и «тайными масонами», занимающимися «высоким самоусовершенствованием с несколько идиотическим уклоном».
Статьи были иллюстрированы ядовитыми карикатурами. Чуть не в целую страницу был изображен на одной из них Никишин с красными, как у кролика, глазами. Держа в руках дымящуюся бомбу, а в зубах кинжал, он нажимал дюжими плечами на колонны портика, расшатывая и круша их. По колоннам вилась надпись: «Устои общества», по архитраву портика: «Государственность». Под рисунком значилось: «Ближайшие планы гимназических масонов».
Появление этих картинок и статей было довольно неожиданным, потому что главный редактор «Рассвета» не был на последнем собрании кружка у Никишина и не мог слышать красковского выступления, давшего тему для карикатуры. Готовя материал для своих статей, ловкий Плюб — он же Петя Любович — решил разузнать о собрании стороной. Ни к Никишину, ни к Краскову, ни к Илюше, ни к Рыбакову он не решился обратиться и выбрал жертвой своего маневра простодушного Ситникова. Он прикинулся вполне сочувствующим кружку, придумал тут же какую-то причину, будто бы помешавшую ему прийти на собрание, и попросил Ситникова рассказать ему обо всём, что говорилось в тот вечер у Никишина.
