Алла Бегунова - Тайна генерала Багратиона
Дворецкий провел княгиню Багратион в тот кабинет его сиятельства, который именовался «античным». Там находились гипсовые копии с двух статуй Праксителя, потрясающей красоты «Отдыхающий Сатир» и «Афродита Книдская», горка с золотыми сосудами из Спарты и книжный шкаф, в коем хранились манускрипты (правда, Екатерина Павловна полагала, будто это — списки с них) древнегреческих драматургов Софокла, Эсхила и Еврипида, а также сочинения историков Геродота и Фукидида.
В кабинете Андрей Кириллович пребывал не один. Он позировал для Антонио Кановы, скульптора из Рима, которому заказал свой мраморный бюст. Мастер делал карандашные наброски то в анфас, то в профиль, изучая лицо знатного клиента и одновременно — его характер, каковой должен был непременно отразиться в камне.
Княгиня Багратион слышала о знаменитом скульпторе, видела некоторые его работы — они находились в особом зале дворца Разумовского, — но доселе с ним самим не встречалась. Граф представил их друг другу. Итальянец, бросив профессиональный взгляд на русскую аристократку, сразу оценил идеальные пропорции ее фигуры. Он подарил ей комплимент, витиеватый, преувеличенно восторженный. Екатерина Павловна ответила ему по-итальянски. Мастер удивился, ответил ей вежливым поклоном и вернулся к своей работе.
Антонио Канова находился в зените своей славы. Сын бедного рабочего-каменотеса к пятидесяти годам достиг известности и богатства, занял пост директора Художественной академии имени Святого Луки в Риме, завел собственную мастерскую и учеников. Его творения как будто переносили образы современников в Античный мир, строгий, спокойный и прекрасный. Статуе Наполеона Бонапарта он придал облик древнеримского бога Марса-Миротворца, а черты богини любви Венеры — статуе его сестры, Полины Бонапарт, в замужестве Боргезе.
Заказы посыпались, как из рога изобилия. Царственные особы, европейская феодальная знать, нувориши-миллионеры — все хотели, чтоб Канова запечатлел их подобным же образом в неподдающемся тлению белом мраморе. Воспоминания о голодной, бездомной юности отступили прочь, и мастер стал выбирать заказчиков по своему усмотрению. В их список попал русский вельможа.
Во-первых, Андрей Кириллович довольно сносно владел итальянским. Во-вторых, умел увлекательно рассказывать ваятелю о достоинствах и недостатках — совсем незначительных! — его произведений. И, наконец, в художественных коллекциях, собранных графом, скульптор находил вдохновляющие его предметы, и они вдвоем часами беседовали об истории искусства. Потому, когда Разумовский заказал Канове собственный мраморный бюст, тот охотно приехал из Рима в Вену.
Екатерина Павловна села на деревянное кресло с подлокотниками, но без спинки и начала прислушиваться к их разговору. Он касался особенностей обработки камня, применявшихся Праксителем. Древний грек умело придавал мрамору теплоту человеческой кожи.
— Ваше сиятельство, — вдруг обратился к ней по-русски Разумовский, — какие у вас новости?
— Да, новости у меня есть, — подтвердила молодая женщина. — Они касаются пребывания здесь персидско-французской дипломатической миссии.
— Неужели господин Утрей из Парижа встретился вам в любимой кондитерской «Демель» и подошел, чтобы засвидетельствовать почтение? — шутливо предположил граф.
— Вы почти угадали. Только не в «Демель», а в магазине восточных товаров, и не француз Утрей, а молодой перс по имени Игарри.
— Не знал, что вы говорите по-персидски.
— Не я, — она пожала плечами. — Мой муж.
— Вот как?
— Оказывается, генерал изучал фарси в детстве, поскольку его отец вырос в Исфахане.
— Значит, они беседовали на своем языке, а вы ничего не понимали?
— Нет, не так. Игарри — переводчик посла и в совершенстве владеет французским. Он даже одет, как европеец. Был очень мил и любезен со мной.
— Ну, сие не удивительно, — констатировал Андрей Кириллович, по просьбе Антонио Кановы поворачивая голову налево.
Ваятель спрятал в папку изрисованный лист и взял в альбоме чистый. Его карандаш вновь заскользил по бумаге. На белом поле возникал черный профиль человека с высоким лбом, хорошо выраженными надбровными дугами, длинным прямым носом, полными, чувственными губами. Сходство с портретируемым бросалось в глаза.
— Я пригласила переводчика на сегодняшний вечер к себе домой, — тихо произнесла Екатерина Павловна. — Думаю, я поступила правильно.
— Безусловно, — согласился Разумовский. — А ваш дражайший супруг?
— Он поддержал меня. Еще он сказал, что мы должны что-то предпринять.
— Что-то предпринять. — в задумчивости повторил Разумовский и, забыв о скульпторе, повернул голову к Екатерине Павловне.
Итальянец, наблюдая за графом и его гостьей, прекратил работу. Он почувствовал напряжение долгой паузы в их разговоре, а также увидел, как сдвинулись к переносице темные густые брови русского вельможи, от ноздрей к углам рта пролегла резкая складка. Лицо, прежде добродушное, вдруг стало сосредоточенным и серьезным. Канова лихорадочно заработал карандашом снова. Не этот ли облик есть точное выражение характера графа, который пока не открылся мастеру?
— Пожалуй, сегодня вечером я приеду к вам, друг мой, — сказал Андрей Кириллович.
— Отлично! — княгиня Багратион поднялась с места. — Не буду больше мешать.
Когда она ушла, скульптор заговорил о женской красоте. Именно она вдохновляет мужчин на подвиги. Ради женщин они готовы сражаться с врагами, преодолевать бурные моря, высокие горы, безводные пустыни, терпеть голод и жажду. Разумовский, кивая головой, рассеянно слушал Антонио Канову.
Первый раз приходить в дом друзей надо с подарком — так гласит одно из правил «та’ аруф», и сын серхенга Резы подарок приготовил.
После отъезда четы Багратион из дядиного магазина он пересмотрел там множество сувениров. Восточные изделия из золота и серебра с арабскими надписями Игарри отверг сразу, ибо татаро-монголы Чингисхана и арабы выступали, правда, в очень отдаленные времена, завоевателями его родины. Древняя, сугубо персидская керамика «мину» с тончайшим узором синего или зеленого цвета — то, что надо. Особая технология обжига делает ее поверхность необычайно прочной: можно царапать рисунок ножом, и с ним ничего не случится.
Переводчик выбрал две одинаковые вазы небольшого размера. Али-Хабиб одобрил его выбор и велел приказчику Бехрузу аккуратно обернуть каждую в бумагу и уложить в коробку из двухслойной фанеры.
Он легко нашел в путеводителе по городу, купленном в книжной лавке, Риген-штрассе, а на ней — двухэтажный особняк под номером «22».
Ливрейный лакей, услышав его имя, распахнул перед молодым человеком дверь, и тот очутился в прихожей. Граф Павел Скавронский из портрета над лестницей словно бы подмигнул ему. Игарри, прижимая коробку к груди, начал медленно поднимать вверх.
Переводчик пришел слишком рано и стал первым из гостей на сегодняшнем вечере.
Венский этикет не поощрял такие поступки. В Персии раннему гостю оказывают больше внимания, чем позднему. Но именно на внимание хозяйки дома он и рассчитывал. Хотя объясняться сперва ему пришлось с ее горничной.
Княгиня Багратион вышла из будуара чуть позже. Она была одета в вечернее платье в стиле «ампир» из легкого желтовато-бежевого шелка. Фасон отличался нарочитой простотой: короткий лиф, открывающий шею, плечи и грудь почти до сосков, рукава-«фонарики», поясок из золотой парчи под самой грудью и от него вниз — прямая длинная юбка с золотой вышивкой на подоле. «Ампир» очень подходил молодым, высоким и стройным женщинам.
Кроме того, цвет платья замечательно оттенял белоснежную кожу Екатерины Павловны, и от ее сияния переводчику захотелось зажмуриться. Женщины в его мусульманской стране могли выглядеть столь обольстительно лишь перед мужем. В другом случае это сочли бы преступлением против нравственности, за которое по законам шариата полагается наказание — тридцать ударов плетью.
Заикаясь от волнения, Игарри рассказал о старинной керамике и вручил коробку с подарком. Улыбнувшись, княгиня ее открыла. Обожженная до черно-коричневого цвета глина, расписанная завитками растительного орнамента, показалась переводчику примитивной вещью в тонких пальцах Екатерины Павловны. Но он ошибся: вазы княгине понравились. Она сказала, что они будут хорошо гармонировать с предметами из китайского сервиза в ее будуаре.
Затем раздался бодрый голос Багратиона. Князь приветствовал переводчика на фарси. Игарри обернулся и невольно сделал шаг назад. В магазине он видел Петра Ивановича в обычной, ничем не примечательной цивильной одежде. Теперь перед ним предстал военачальник во всей красе парадного генеральского мундира. Золотые эполеты, богатое шитье золотом на красном воротнике и обшлагах, золотые же пуговицы, кресты и звезды орденов высших степеней — все это смотрелось на темно-зеленом сукне мундира очень эффектно.
