Владислав Бахревский - Василий Шуйский
— Боюсь за царевича Федора Ивановича, ангельская душа, но как бы сам черт не оказался возле его уха.
Шуйский перекрестился, и Бельский перекрестился, и спросил:
— Хочешь, с Нагими тебя сведу ближе? Вернее, чем они, у государя ныне слуг нет… — и шепнул, поблескивая глазами: — Я у волхвовицы Унай спрашивал о царице, сказала: родится сын.
На другой день князь Василий Иванович ездил в Симонов монастырь. Выходя из храма, нос к носу столкнулся с Борисом Федоровичем Годуновым.
— Бельский, говорят, коня тебе подарил?
— Уж очень хороший конь! — Василий Иванович изобразил расстроенную озабоченность. — Подарки любят отдарки! У меня таких лошадей не водится.
— Держись старых друзей — и будут, — посоветовал Годунов.
— Истина глаголет твоими устами! — вдохновенно сказал Шуйский, помаргивая глазками.
Дома разгоревался: в какую сторону позволить перетянуть себя?
Бельский ныне ближе к царю, обошел Годунова, но ведь они — старые приятели. Им сговориться недолго.
Решил повременить: не показываться ни царю, ни его близким слугам.
Вот тогда и громыхнули небеса над его головой. Так громыхнули — звоном уши заложило, глаза — тьмой.
В обеденный час явился в дом к Василию Ивановичу Шуйскому дьяк Фролов с дюжиной детей боярских и отвез на Пыточный двор.
Огонь в застенке не горел, палачей не было, но князя оставили здесь, пока одного.
Сидел перед дыбой, возле которой на двух столах лежали клещи, иглы, молотки для дробления костей, ножи, от крошечного до чудовищных тесаков, набор пил.
Страха Василий Иванович не чувствовал. Он ничего не чувствовал: не метался даже мыслями, ища спасения. Пришел его черед.
Солнце перебирало лучами в высоких, под самой крышей, оконцах, минул час и другой. Никто не приходил. Знать, это тоже пытка.
Василий Иванович, прикрыв глаза, читал молитву Богородице, не крестясь, не считая. Читал и читал, то поражаясь словам, то теряя в них смысл…
Засовы разомкнулись стремительно. Стремительно вошел дьяк Фролов. Василий Иванович торопливо договорил про себя молитву до конца, поднял глаза. Рядом с Фроловым стояли братья: все четверо.
— Государь налагает на тебя опалу, — сказал Фролов, — но по милости своей отдает тебя на поруки твоим братьям.
Василий Иванович, слушая приговор, встал. И продолжал стоять.
— Берите же его! — сказал Фролов братьям.
Андрей и Дмитрий подошли, помялись, но взяли его под руки, повели, Александр с Иваном семенили с одной и с другой стороны. Василий Иванович повернулся к Фролову.
— А можно мне в Шую поехать?
— Ты в полной воле своих братьев, — сказал дьяк.
…Отчего прогневался великий государь, братья угадать наверняка не умели. Годунов оговорил, Бельский?.. А может, ни тот, ни другой, а донесли Грозному со стороны, дескать, оба его любимца ищут в Шуйском опору, для будущей дворцовой собачьей грызни. Но, может быть, царь вспомнил, что назвал князя Василия претендентом на великокняжеский стол?
Братья решили — безопаснее всего сесть в московском дворе, молиться да нищих кормить.
39А война между тем никак не кончалась! Шведы, завидуя Баторию, спешили прибрать к рукам русские города, но князь Дмитрий Хворостинин разбил шведских генералов и уже собирался идти на Нарву и взял бы, да король Стефан пригрозил войной.
Пришлось отвести войска к Серпухову, хана тоже в гости ждали.
Большая ногайская орда прорвалась за Волгу, взбунтовала казанских татар.
Скребла, грызла душу царю Ивану Васильевичу уж такая серая мышь, серее не бывает.
«Неужто отнимут и Казанское царство и Астраханское?» — От таких мыслей государь стонал, как от боли.
Строгановы покоряли сибирские городки, но Сибирь земля далекая…
Вновь объявился премудрый Антон Посевин, почитавший себя главным устроителем мирного договора с королем. Все желал о вере толковать с новым митрополитом московским, с Дионисием, но толковать пришлось с одним только царем, ибо митрополит не пожелал видеть папского посла, а Грозный Посевину так сказал:
— Нам с вами, с латинянами, не сойтись в вере: наша вера христианская с издавних лет была сама по себе, а римская церковь сама по себе. Мы в христианской вере родились и Божиею благодатию дошли до совершенного возраста, нам уже пятьдесят лет с годом, уже не для чего переменяться… Папа — не Христос, престол, на котором его носят, — не облако, те, которые его носят, — не ангелы. Ты скажи ему, папе Григорию, — не следует Христу уподобляться, да и Петра-апостола равнять Христу не следует же… Который папа не по Христову учению и не по апостольскому преданию станет жить, тот папа — волк, а не пастырь.
Посевин обиделся: папу волком назвали. Иван Васильевич тоже сообразил — лишнее слово сорвалось. Послам, отправленным к Григорию XIII вместе с Посевиным, было наказано: «Если папа или его советники станут говорить: государь ваш папу назвал волком и хищником, то отвечать, что им слышать этого не случалось».
Об эту пору князь Василий Иванович Шуйский слухами жил. В июле царь крепко уязвил его, отправил в Великий Новгород воеводой большого полка «для походу» Андрея Ивановича. Князь Андрей не сплоховал, поспел на судах к осажденному городу Орешку, нанес полку Делагарди столь значительный урон, что шведы бежали.
Князю Андрею царь пожаловал золотой — высшая награда воеводам, а Василию Ивановичу позволили поехать в Шую, привести в порядок хозяйственные дела.
Проводить старшего брата явился князь Дмитрий. Рассчитал тонко. Не открестился от опального, но и особого внимания не выказал. Вошел в дом, когда все садились перед дорогой.
По лицу Дмитрия бродила таинственная, блудливая улыбочка, Василий эту улыбку приметил, но не мог сообразить, что непристойного нашел брат в доме. Дмитрий сам не утерпел, придержал Василия в сенях и шепнул на ухо:
— Царь послал Федьку Писемского в Англию — сватать дочь графа Гастингского.
— А что с Марией Федоровной? — вырвалось у Василия.
Дмитрий прикрыл ему ладонью рот.
— Слава Богу, здорова. Скоро родит.
В великом изумлении садился князь Василий в карету. Лошади тронули, провожающие замахали платками, руками, кто-то из дворни плакал, нищие кланялись, крестили карету, благословляли путника. Князю прешли на ум стихи, читанные прошлым вечером:
Аще хочеши победита безвременную печаль,Не опечалися никогда же за кою-либо временную вещь.Аще и биен будеши, или обесчестен, или отгнан,Не опечалися, но паче радуйся…
— И не погибнеши! — сказал вслух Василий Иванович, и стало ему смешно: Грозный царь — скоморохом кончает жизнь.
Удивился не мысли, но само собой сказавшемуся — «кончает жизнь». Ивану Васильевичу пятьдесят два года. Десять раз еще успеет жениться.
А перед глазами уже стоял счастливый семик да летунья с берез…
Приехал князь в Шую тихо. В город был послан гонец предупредить власти и домовитых горожан, чтоб встречу не устраивали, ибо царю торжество в честь опального не понравится.
Дворня сбежалась поклониться своему господину.
— Сытно ли живете? — спросил князь.
— Сытно!
— Богу молитесь?
— За тебя молимся, князь!
Кто был ближе, кинулись к ручке, и Василий Иванович, никого не отталкивая, поспешил в дом.
Прошел сенями, где под потолком сохли веники да калина с черемухой, бегом одолел прихожую, и в первой малой горнице увидел… ее.
Василиса стояла перед божницей, на его шаги повернулась, вскрикнула легонько.
И тут кто-то стремительно протопал через горницу и схватил князя за ногу.
Ребенок. Мальчик.
Сердце рванулось из груди, застряло в горле, и умер бы — слезы спасли. Полились столь обильно, что сердце поплыло в соленом потоке, покачиваясь. Он и продохнул.
Мальчик тянул к нему руки, и он взял его, поднял, а крошечка щекою припал к его щеке и затих.
Василиса обмерла, не зная, что и делать, князь сам сообразил. Подошел и свободною рукой обнял.
— Господи, ты будто день ясный! — и спросил, оробев: — Зовут… как?
— Смилуйся, князь!.. Василием наречен.
— А знаешь, что это за слово такое — Василий?
— Не знаю.
— Василий — василевс. Это значит царственный.
— Ты и есть наш царь.
Две недели прожил князь Василий Иванович в Шуе, не в силах расстаться с Василисой, незаконнорожденным сыном, рабом своим…
Наконец собрался, поехал в починок.
Осень распожарилась, но от хладного огня пламенеющих дубрав, лиственного бора, березовых рощ по сердцу сквозило тревогой. Василий Иванович, сам не ведая почему, проехал мимо Горицы, мимо дома вдовы Марьи. А спешить-то было уже не к кому: дедушка Частоступ умер, Агий с острова скрылся.
На обратной дороге Василий Иванович разглядел приятное для себя: возле вдовьего дома Марьи стоял еще один дом, новехонький. Знать, старший сын вдовы женился.
