Уранотипия - Владимир Сергеевич Березин
Орлов ел французских лягушек и абиссинских змей, питался тухлой рыбой на Каспии, но что-то мешало ему спасти свою жизнь плотью египетского царя. Более того, он знал, что все многочисленные мумии, которыми торговали здесь двадцать веков, принадлежали чиновникам и писцам, просто знатным людям, а то это был просто кусок вяленого верблюжьего мяса.
В полку у него был товарищ, что считал себя фаталистом. Однажды он пошёл на сошедшего с ума казака, который перед этим убил двух своих товарищей. Этот молодой офицер вырвал у сумасшедшего ружьё, избил и связал убийцу, а потом спокойно отправился спать.
Орлов много говорил с ним, и оказалось, что офицер был сумасшедшим, только в иной степени, чем несчастный казак: ему нужно было нарушить людской запрет любой ценой. Он был у причастия, но специально сплёвывал святые дары, проводя над верой эксперимент. Однажды этот человек специально осквернил часовню – и что ж? Умер своей смертью в почтенном возрасте шестидесяти лет в своём имении.
Эта история долго занимала мысли Орлова. Была ли у этого офицера любовь? Непонятно. Умер он вполне одиноким. Ради чего он так испытывал общественное мнение и само мироздание, Орлов так и не понял.
Вдруг посреди орловской земли, умирая, этот отставной капитан завыл от тоски? Ради чего он совершил столько храбрых, но суетливых движений? Неизвестно.
Но Орлов чувствовал, что его снова начинает клонить в сон. Там его снова встретил старик, похожий на царя Соломона.
– Серьёзный вопрос в том, кошерно это снадобье или нет? – сказал старик, оглаживая свою бороду. – Лекарское искусство меняется, а Галаха остаётся. В моих книгах много алхимии и астрологии, и никого это не пугало. Если ангелы, посланные из земли содомской, исцелят ваши язвы, то они исцелят их, и ничего в этом нет дурного. Рамбан носил амулет со львом, который помогал ему от болезни почек. Нам нельзя извлекать пользу из мёртвого тела, однако ж мумия – это плоть, совмещённая с лекарствами и бальзамикой. Не из трупа получаем мы пользу, а из тех веществ, которые добавили в него египтяне. Авраам Бен Мордехай Халеви считал, что мумия полезна, если в ней не набирается сути мёртвого, большего, чем оливка, но и если его достаточно для кезаит, то важно, обращается ли эта суть в пыль быстрым движением. Пыль ли прах и прах ли пыль, плоть распалась в пыль, и мы используем для себя нечто иное.
Орлов слушал это воркование и чувствовал, что оно похоже на наставления его маменьки, которые нужно было просто перетерпеть.
«Сахаром мне её обсыпь, – думал Орлов, – нет, я есть её не буду».
Он обвёл взглядом то место, в котором они вели беседу, и понял, что это мастерская алхимика. В окне виднелись островерхие крыши европейского города. Что-то булькало на огне, из реторт шёл разноцветный пар, сиял магический кристалл на столе.
– Про нас говорят, что мы употребляем плоть детей, что нам важна чужая кровь, – печально говорил Соломон, на котором вдруг обнаружились царские одежды. – Нет, – говорил царь Соломон, – это взгляд неверный, будто совет употребить тело жены Лота, и вряд ли аптекарь велит тебе лизать соляной столб для выздоровления. А соседи говорили, что если встревоженный сосед нарисует волшебную руку на твоей двери, то лечение вовсе не подействует.
Орлов утомлённо ждал конца этого рассказа, ждал, когда женская рука положит на его лоб мокрую тряпку, даруя прохладу и спокойствие.
Живая женщина была противоположностью мёртвой мумии. И любовь была важнее скучного здоровья, поэтому Орлову не хотелось выздороветь и нравилось то, что лечение длится долго. Присутствие женщины искупало всё, ради неё он употребил бы любое лекарство. Женщина, однако, ничего не просила, а делала своё дело молча.
Сны мешались с явью, и это даже стало забавлять Орлова.
Но ночью к нему пришёл царь Александр, что стоял посреди сожжённого города Персеполя. Один палец у царя Александра был отломан, и царь протягивал его Орлову с миной почтения на лице.
«Интересно, – подумал Орлов, – отведал я мертвечины или нет». Он вспомнил поляков, что поедом ели друг друга в Кремле, и это ничуть не помогло им. Сгубил поляков город Москва, потому что любой город – предмет веры, а не географии.
Ночью он проснулся и увидел свою неизвестную спасительницу у изголовья.
Она спала сидя, и лицо её было прекрасно. Он схватил её прохладную руку, как коршун хватает зайца в степи, и тут же упал на дно своего сна. Старик, бывший некогда великим Александром, рассказывал, что тело его благотворно и спасёт всякого заболевшего. «С волками жить – по-волчьи выть» – так закончил царь Александр свои речи.
Наконец Орлов проснулся в прохладе рассвета.
– Маэсмуки? – спросил он темноту, и темнота ответила «Мария».
Орлов удовлетворённо вздохнул и заснул снова.
Он ещё несколько раз спрашивал, как её зовут, потому что не был до конца уверен, что это чудо. Само имя было чудом для русского, потому что в жару она напоминала ему великий праздник Покрова, когда Мария, мать Бога, укрывает прохладным белым покрывалом снега усталую землю.
Он начал говорить с ней и понял, что не знает слова, которое описывает снег. Надо было рассказать, как прохладный белый покров несёт спокойствие и спасение, как речка и пруд застывают и страшный сом-людоед засыпает на дне если не навсегда, то надолго.
Они беседовали по-арабски, потому что еврейского языка Орлов не знал, оттого разговор становился труден и похож на церемонные объяснения послов.
Орлов стал поправляться и однажды понял, что может ходить по комнате.
Мир изменился, и его нужно было хорошенько выучить. Он наново открывал запахи и звуки, то, что казалось ему неприятным, радовало выздоравливающего. Запах мочи со двора, горелого масла с жаровен, запах пыли и тлена от старых ковров – всё казалось прекрасным.
Орлов несколько раз говорил с женщиной, но больше они молчали, потому что в её присутствии он забывал все языки. Да они были и не нужны, они понимали всё по движению глаз и губ. Орлов чувствовал, что присутствие незнакомки наполняет его силой, сны подчиняются ему и страх уходит, как зной после заката.
Что удивительно, лицо её, совершенно библейское, ускользало из его памяти, как только Мария выходила из комнаты. Поэтому каждый раз нужно было открывать его заново, как неизвестную раньше путешественникам страну.
И вдруг она исчезла.
Исчезло всё: и она, и её служанки, и таинственный Соломон со своими колбами и сосудами, лошади и ослы, пропало всё, будто песок занёс древний город.
Остались только сны.
