Елизавета I - Маргарет Джордж
– Я не буду присутствовать, – сказал Уитгифт.
– Вы лишаете себя прекрасного зрелища. Что ж, ладно, звоните в колокола как можно громче и молитесь за меня как можно усерднее. Мне были необходимы молитвы все те тридцать два года, что я сидела на троне, а в будущем понадобятся еще сильнее.
Когда он ушел, я предалась воспоминаниям о первых мгновениях после восшествия на престол – о том давнем дне, который теперь увековечили и превратили в праздник.
Когда я пришла к власти, люди вздохнули с облегчением. В народе я была популярна, но главным образом потому, что правление моей сестры им не нравилось. Она была наполовину испанка и к тому же замужем за иностранцем. Во мне же видели «простую англичанку», одну из них, да и внешне я напоминала моего отца в лучшие его годы. Период его правления стал казаться золотой эпохой. Люди хотели вернуть ее.
В тот, изначальный, день моего восхождения на престол торжества были спонтанными, однако с течением времени они переросли в ритуалы, проводимые в соответствии с заданным сценарием. За два года, прошедшие после разгрома армады, они превратились в настоящее идолопоклонничество. Теперь празднества не прекращались до самого Дня святой Елизаветы, имевшего место два дня спустя, и были посвящены победе над армадой.
Я ничего этого не поощряла, но и не запрещала. Однако излишняя пышность торжеств временами начинала меня пугать.
Ровно в полдень 17 ноября мы с почетными гостями двинулись на галерею ристалища – длинное помещение в самом его конце, откуда было хорошо видно всю площадку с барьером, рассекающим его, точно лезвие, посередине, и флагами, реющими на ветру. За ограждениями возвышались трибуны и леса, с которых турнир могли за плату смотреть простые люди. Прежде чем подняться по лестнице и пройти на галерею, я на мгновение показалась под открытым небом, и при виде меня толпа восторженно взревела. Я остановилась и приветственно им помахала.
Меня сопровождали мои любимые придворные дамы – Марджори Норрис, Кэтрин Кэри и ее сестра Филадельфия, а также Хелена ван Снакенборг. Все это были женщины на склоне лет, в том возрасте, вместе с которым, как я любила повторять, приходит мудрость, – в то время как остальные утверждали, что с ним приходят морщины. Женщины помоложе приводили меня в отчаяние. Им недоставало твердости характера, они были легкомысленны и думали только о мужчинах. Молодые женщины в окружении мне тоже были нужны, иначе стали бы говорить, что двор перестал притягивать самых красивых, сильных и остроумных, и тем не менее они меня раздражали. Сегодня я посадила их подальше от себя, позади важных гостей. С одной стороны от меня сидел французский посол, с другой – Роберт Сесил.
Прозвучали фанфары, возвещавшие о прибытии первой пары участников состязания. Как и все остальное при дворе, без помпы это было сделать нельзя. Сначала карета, украшенная в соответствии с выбранной темой, должна была сделать круг по площадке. Затем слуги участников поднимались на лестницу, и демонстрировали щиты своих хозяев, и декламировали стихотворение на тему – обыкновенно, разумеется, аллегорическое. На сей раз жребий открывать турнир выпал сэру Генри Ли, моему любимому участнику турниров, распорядителю ежегодного турнира, и Джорджу Клиффорду, графу Камберленду. Генри был моим любимцем вот уже двадцать лет. Я поудобнее устроилась в своем кресле, наблюдая за тем, как он выходит на арену, запряженный в тележку, украшенную коронами и увядшими лозами. Оставив ее на арене, он подошел ко мне и низко поклонился. Сам он тоже был покрыт какой-то жухлой зеленью. На трибунах поднялся шум.
– Ваше сиятельнейшее величество, настало мне время передать мой жезл распорядителя кому-то другому. Я – лоза, увядшая от старости на королевской службе. – Он потрогал одну из пожухлых лоз, вызвав всеобщий смех. – Я представляю вам моего преемника, который, надеюсь, будет благосклонно принят вашим величеством, – графа Камберленда.
На арену въехала карета графа, олицетворявшая его семейный замок, в ней восседал сам граф, с головы до ног облаченный во все белое.
Сэру Генри Ли было ровно столько же, сколько мне, – пятьдесят семь! Интересно, нашелся ли на этой арене хоть один человек, которому не было бы об этом известно? Я заледенела.
– Как вы можете видеть, я согбен под грузом прожитых лет, – говорил между тем он. – Годы взяли свое, лишили меня…
Я жестом оборвала его.
– Начинайте схватку, – приказала я. – Сейчас же.
Меня трясло от ярости. Олух! Если он устал проводить турниры – что, без сомнения, было задачей утомительной, – то почему не сказал мне об этом с глазу на глаз? Устраивать такой спектакль с напоминанием о своем возрасте было бестактно. И потом, если он такой уж дряхлый старик, почему все еще предается утехам с моими молоденькими фрейлинами? Да, мне было прекрасно известно о его маленьких шалостях, в том числе о шашнях с Анной Вавасур. Уж я позабочусь, чтобы он не напоминал им ни о своих пожухлых лозах, ни о своем пожухлом всем остальном!
За схваткой я практически не следила. Я слышала, как с хрустом сломалось копье Ли; впрочем, он, должно быть, спланировал это заранее.
Французский посол… Кто бы мог подумать, что мне будет приятнее обратиться мыслями к беспорядкам во Франции? Я с оживленным видом обернулась к нему и стала говорить что-то о пугающем обороте, который приняли события с испанским вторжением на север Франции.
– Филипп Испанский – враг французского короля и мой личный враг. – Я тяжело вздохнула. – Неужели этот человек не может оставить в покое ни одного протестантского правителя?
– Вот почему совершенно необходимо, чтобы вы пришли на помощь его величеству, – отозвался посол. – Вы избавились от испанской угрозы. Даруйте же в своей милости такую возможность и остальным!
– Легко сказать «даруйте»! – Роберт Сесил (как я и ожидала), наклонившись вперед, присоединился к нашему разговору. – Даровать то же самое, что предоставить заем или взять все расходы на себя.
