Двое строптивых - Старшов Евгений
Торнвилль постоянно отлавливал свою Львицу на богослужениях, на улице, и всегда результат получался разный — то она, завидев его, исчезала в первой попавшейся торговой лавке, то соглашалась побеседовать.
Лео рассказывал ей о местах и древних городах, которые ему довелось поглядеть на Кипре и в турецком рабстве, а затем плавно переходил к теме любви. Элен слушала — и молчала. Главное, он никак не мог понять, что творится у нее в сердце. Если он ей нравится, почему она не отвечает ему взаимностью, порой избегает? Если не нравится, то почему не скажет прямо, позволяет ухаживать за собой?..
Бедолага Торнвилль! Сколько поколений воздыхателей до него бились над этими вопросами! А сколько поколений после него будут так же биться! К чему рассуждать об этом, когда все лучшее написано и сказано?! Один старик Шекспир чего стоит, или великий слепец Мильтон!..
Порой беспочвенная ревность обращала Торнвилля в кипящего страстями Отелло, порой он был изобретателен, словно Фальстаф, а порой — беспредельно нежен, как Ромео, или коварно злобен, словно Ричард Третий.
Как говорил мильтоновский Адам:
…скрепил Я жребий свой с твоим, и приговор Тождественный постигнет нас двоих. И если смерть меня с тобой сплотит, Она мне жизнью будет; столь сильна Природы власть, влекущая меня К тебе; ведь ты мое же естество, Вся из меня возникла, вся моя, Мы — нераздельны, мы — одно, мы — плоть Единая, и Еву потерять — Равно что самого себя утратить!.. …а ежели Господь создаст Вторую Еву и ребром вторым Я поступлюсь, — возлюбленной утрата Неугасимо будет сердце жечь! Нет, нет! Я чувствую, меня влекут Природы узы; ты — от плоти плоть, От кости кость моя, и наш удел Нерасторжим — в блаженстве и в беде! [33]В тяжких раздумьях тянулись долгие дни и особенно ночи, перемежаемые нудной службой. Торнвилль стал меньше бывать в тавернах, все чаще мысленно беседуя с возлюбленной, глядя на ее портрет, помещенный в его скромных покоях в "оберже". Джарвис по поводу любовных томлений Лео как-то скептически высказался сэру Грину в духе того, что, мол, скоро и этот, как Пламптон, дойдет до ревностного самобичевания вместо того, чтобы, как и подобает мужчине… в общем, ясно.
А у Лео все сильнее зрела мысль о том, что, возможно, Элен ожидает его предложения о замужестве. Как еще можно объяснить эту ее непоследовательность? Казалось, ответ найден, остальное, как всегда, просто.
11
Началась осень, принесшая Родосу мало радости. Было ясно, что на острове неурожай, который едва-едва могли бы компенсировать все усилия по закупке зерна, предпринятые весной и летом.
1 сентября 1478 года великий магистр принимал у себя главного мастера монетного двора, отца Доменико, и имел с ним разговор по поводу чеканки дуката по новому стандарту. Эта новость благодаря разного рода утечкам быстро разнеслась по острову и вызвала ряд неодобрительных пересудов — дескать, теперь жди обесценивания денег.
Этого действительно следовало ожидать, и начавшийся на острове голод только лишний раз подтвердил опасения бюргеров по поводу обесценивания. Тут хоть новый дукат чекань, хоть старый — все одно: если еды не купишь, деньги резко обесцениваются. Подкаркивал и секретарь великого магистра Филельфус, вечный брюзга, а к нему прислушивались.
Поскольку хлеб стал в особом дефиците и по большим ценам, следовало что-то предпринять. Опять судорожные закупки и безрезультатные попытки искусственно сдержать цены. В сельских местностях стали переходить на "подножный корм". Люди сильно радовались, когда в порт потихонечку приходили корабли с зерном из европейских командорств, однако подспудно тревожила мысль: "А ведь и этих еще кормить надо…"
В этой гнетущей атмосфере Лео и сделал Элен предложение руки и сердца. Львица пришла в замешательство, а Торнвилль, чувствуя, что не совладает с собой и совершит какую-нибудь глупость, могущую погубить все дело, не стал настаивать или уговаривать. Просто дал ей месяц сроку подумать и почтительно удалился. Может, и зря, кто знает…
Рассуждать об упущенных возможностях можно нудно и долго, то казня себя, то оправдывая. А вот древнегреческий философ Диодор Крон оптимистично считал, что возможно лишь то, что действительно — следовательно, недействительное есть невозможное. То есть мы в наивной слепоте полагаем, что имели ряд возможностей, из которых реализовалась лишь одна, в то время как сей великий утешитель полагал, что на самом деле была лишь одна единственная возможность, которая и реализовалась. Нереализованные возможности возможностями не являются, они мнимы. Вот так. Здорово? Да, но на самом деле эти рассуждения не утешают.
Месяц шел. Лео старался поменьше показываться Элен на глаза и не отлавливал ее, как прежде. А что? Главное ей сказано, пусть думает, мешать не надо.
Тем временем на остров прибыл ренегат Деметриос Софианос, представлявший принца Зизима и султанова племянника Челеби. Этот визит был частью дьявольской интриги, затеянной султаном Османского государства Мехмедом, решившим использовать для своих целей Зизима и Челеби — этих двух желторотых птенцов в политике.
Буквально за день или два до появления Торнвилля на острове Деметриос Софианос уже бывал на Родосе и привез д’Обюссону из ликийского города под названием Патары следующее послание от Зизима и Челеби:
"Трижды благородному и трижды знаменитому принцу, Пьеру д’Обюссону, великому магистру Родоса — и трижды почитаемому отцу и господину. Честность и доблесть столь привлекательны для любви людей, какому бы народу или религии они ни принадлежали, что неудивительно, что принцы королевской крови османов и веры ислама имеют чистейшие намерения жить с тобой и с орденом в дружбе. Этому мы обязаны — более того, принуждены — твоими славными и героическими добродетелями, о которых известно по всему Востоку. Но есть некоторые, кои прилагают усилия, дабы представить тебя несносным трижды прославленному великому падишаху. И некоторые из его фаворитов постоянно побуждают его обратить свое победоносное оружие против тебя и уничтожить само имя христиан вместе с тобой. Но мы далеки от внушения ему таких мыслей и использовали все наши усилия, чтоб отвратить его ужасающий гром от твоих владений: и мы столь в этом преуспели, что великий падишах не отказывается заключить мир и принять тебя в число своих союзников. Об этом мы и решили сообщить тебе через нашего посла Деметриоса, которому ты вполне можешь верить. Если ты изволишь выслушать предложения, которые он сделает тебе от нашего имени, что мы убеждаем тебя сделать, мы сами готовы выступить посредниками и главными гарантами твоего спокойствия. В ожидании твоего ответа мы молим Всемогущего Творца неба и земли хранить тебя в благоденствии".
Притом были сделаны относительно расплывчатые обещания и выдвинуты не менее расплывчатые требования о некоей чисто символической дани. Софианос прибыл на Родос относительно скромно, без роскошной свиты, лишь с десятком доверенных людей, поскольку официально это посольство не афишировалось — просто приехал "человек доброй воли", как принято теперь говорить, "ради мира на земле".
Впрочем, то, что это было совершенно не так, д’Обюссон уже прекрасно знал от своих шпионов в османской столице, однако решил в полном согласии со всей орденской верхушкой "сохранить лицо" и поиграть с послом в ту же обычную игру, в которую позже он играл с Хакимом. Ведь довольно успешно выполненная миссия купца тоже была частью хитроумного султанского плана.
