Юлия Галанина - Бретонская колдунья
– Ну и хорошо! – охотно согласилась простодушная Жаккетта и пошла за припасами.
* * *Стол поделили пополам.
Теперь на правой половине красовался аппетитный натюрморт из уже выпотрошенной, вымытой и насухо вытертой утки, сала двух видов, коробочек соли и перца, кувшина сухого белого вена, луковицы, четырех морковок, нескольких зубчиков чеснока, кучки шампиньонов, двух апельсинов, миски вишни, бутылки вишневого сиропа и букетика душистых трав: сельдерея, укропа и чабера.
На левой половине гордо возвышался одинокий чан, в котором лежали четвертинки гусей, еще три дня назад натертые солью, и большой горшок с топленым нутряным гусиным жиром.
Правая половина поражала многообразием продуктов и изысканностью их подбора, зато левая брала реванш солидностью продовольствия и основательным его количеством.
Для начала, Жаккетта поставила в уголке очага замоченную со вчерашнего вечера фасоль, чтобы та потихоньку напревала к обеду, и девушки приступили к готовке.
Аньес принялась натирать утку солью и перцем. Натерла, сняла с апельсина цедру и положила ее во внутрь тушки. Связала ножки и крылышки утки тряпочками и отложила ее в сторону.
Затем принялась готовить бульон: растопила в котелке сало, кинула туда мелко нарезанного лука и утиных потрохов. Порезала и добавила две морковки, петрушку, укроп, сало шпик. Добавила соли. Подождала, пока все подрумянится и влила кружку вина. Когда продукты чуть потушились в вине, Аньес долила воды и пододвинула котелок к Жаккеттиной фасоли, чтобы бульон потихоньку кипел, пока она дальше занимается уткой.
Жаккетта на своей половине вынимала четвертинки гусей из чана, резала их на куски поменьше и плотно укладывала в громадную гусятницу. Набив ее доверху, принялась заполнять вторую и так, пока гуси не кончились. Всего вышло три чугунных посудины.
Чан исчез со стола, пришла очередь глиняного горшка. Залив все три гусятницы доверху жиром так, чтобы ни один кусочек не высовывался, Жаккетта закрыла их крышками и водрузила на огонь, довольно сообщив подруге:
– У меня все! Теперь три часа тушиться будут. Вкуснятина-а!
Аньес горестно вздохнула: ее утка не приблизилась и к середине готовки.
Она поставила на огонь утятницу и положила в нее немного свиного топленого сала, соль, перец, порезанные лук, морковь и грибы, толченый чеснок и веточку чабера.
Как только жир растопился, в утятницу отправилась и сама Госпожа Утка, затребовавшая столько забот.
– Теперь я понимаю, почему матушка так уставала на кухне! – вздохнула Аньес, утирая обильный пот. – Ведь сегодня эту тварь я не сделаю: сейчас она тушиться будет, а потом еще ночь в утятнице лежать. А завтра, чуть свет, я должна выложить ее на блюдо, а из гущи, апельсинового сока, цедры, вишни и сиропа соус сделать…
– И как вы на такой еде выжили?! – удивилась Жаккетта – Ладно, благородным господам вся кухня готовит, а если простому человеку одну утку два дня мурыжить, так он ведь ноги с голоду протянет?
Сначала Аньес не поняла, о чем это Жаккетта. Но потом вспомнила их разговор о том, что кому готовить, и залилась смехом:
– Да ты что, Жаккетта, думаешь, матушка нам такие расносолы готовила?! Ну, ты даешь! У меня же и прабабка, и бабка, и мама на кухне работали. Мы и ели все, что от господских трапез оставалось. Это только я в камеристки выбилась!
Между тем утка, не подозревая, что ее обсуждают со всех сторон, стала покрываться румяной корочкой. Как только ее бока позолотились, Аньес влила в утятницу кружку вина.
Оставив, на время, утку в покое, она опять занялась бульоном: он уже проварился и его требовалось процедить. Жаккетта принялась помогать.
– А ты почему мрачная ходишь? – спросила Аньес, наклоняя котелок над металлическим ситом на длинной ручке, которое держала Жаккетта.
– С чего же веселиться? – вздохнула Жаккетта. – С тех пор, как мессир Марчелло уехал, сдается мне, что святая Агнесса из последних сил борется, меня защищая. Один из солдат, противный такой… Губастый… Ну, Шарло, который… Проходу совсем не дает! Так бы и плюнула в его мерзкую рожу!
Словно услышав слова Жаккетты, на пороге кухни возник копейщик Шарло собственной персоной.
Делая вид, что не замечают пришедшего, девушки повернулись к очагу и занялись своими делами: Аньес добавляла в утятницу бульон, а Жаккетта, сняв со стены длинную двузубую вилку, принялась протыкать куски гусятины, аппетитно шкворчавшей в жиру, проверяя их готовность.
– Э-эй! Мордашки! Чего отвернулись?! – нимало не смутясь, воззвал Шарло. – Ежели вы так к мужикам относиться будете – просидите в старых перечницах до седых волос!
– Не твоя печаль! – отрезала Аньес, возмущенная грубым тоном.
– А ты вообще помолчи! – посоветовал копейщик, приближаясь к очагу.
От него сильно несло дешевым сидром и желанием покуражиться.
– Я вон с той, толстозадой, побеседовать хочу! Чё-то строит из себя, немую изображает! Небось, с итальяшкой так не ломалась, сама юбку задирала? А для меня чистая, что ли, слишком?!
Аньес уже испуганно прикидывала, как бы пробраться мимо пьяного верзилы и крикнуть кого-нибудь на помощь.
Разгоряченный спиртным Шарло, чуть покачиваясь, встал за спиной Жаккетты.
– И во-о-обче! Кто так гостя принимает? – выплевывал он слова, упиваясь собственным всевластием в пустой кухне. – Хоть бы пожрать дали, хозяйки хреновые!
– На!!! – круто развернулась Жаккетта и вложила ненавистному приставале в согнутую ковшом лапу огненно-горячий, в шипящих пузырях жира кусок гуся.
Он чудовищной боли копейщик дико заорал и моментально протрезвел.
Отшвырнув жгучий кусок, он с искаженным лицом шагнул, было, к Жаккетте, намереваясь измочалить, растерзать, стереть эту паскуду в порошок. Но резко отшатнулся, увидев, какой яростью полыхают глаза девушки.
Чуть согнув ноги в коленях и пошире расставив их для устойчивости, так, что натянувшаяся юбка обрисовала бедра и голени, держа двузубую вилку нацеленной прямо в выпирающее над ремнем брюшко копейщика, Жаккетта мелкими, но очень решительными шажками наступала на Шарло. Глаза ее были прищурены, верхняя губа зло вздернута. Так, наверное, ходили с вилами на медведя, когда деваться было некуда, крестьяне.
Обезумевшая от ужаса Аньес с криком бросилась прочь из кухни, представляя, как сейчас копейщик живьем сожжет Жаккетту в очаге, или Жаккетта пропорет ему насквозь живот. Уже во дворе, визжа на всю округу, она с разбегу врезалась в Большого Пьера, который спокойно шел куда-то по своим делам.
Вцепившись в него, Аньес махала рукой в сторону кухни, и продолжала визжать так, что закладывало уши. Уж на что закаленным в передрягах человеком был Большой Пьер, но и он немного испугался, гадая, что же могло произойти на кухне.
На свое счастье, Шарло не успел перепиться до такой степени, чтобы совсем потерять инстинкт самосохранения. Или же просто его ноги были умнее головы, и, усмотря угрозу внутренностям, по сравнению с которой обоженная ладонь – детская забава, они поспешили унести незадачливого ухажера подальше от разбушевавшегося объекта его чувств.
Так что Шарло тяжелым галопом выскочил из кухни, оря на ходу:
– Придурошная баба! Ведьма чертова!!!
Увидев бегущего копейщика, Аньес решила, что он уже прикончил Жаккетту, и ее визг перешел в терзающий душу вой.
Единственный сохранивший в этот бедламе здравый ум, Большой Пьер схватил извивающуюся девушку в охапку и понес ее в кухню, чтобы там отпоить и, наконец, самому увидеть, что же твориться за обычной кухонной дверью.
По сравнению с сошедшим с ума двором, кухня показалась Большому Пьеру тихой и мирной. Невозмутимая Жаккетта снимала с огня вкусно пахнущие гусятницы и выставляла их в ряд на каменные плиты.
Увидев подругу живой и невредимой, Аньес отцепилась от безрукавки Большой Пьера и кинулась к Жаккетте, уже смеясь сквозь слезы.
Большой Пьер недоуменно рухнул на дубовую скамью.
– Ну, девки! Вы меня уморите вконец! В скольких баталиях был, а такого страха нигде не натерпелся, как сейчас. А ну рассказывайте, что тут было? Ты что, Жаккетта, на метле летала или еще чего, что люди из кухни, как ошпаренные скакали?!
– Да ну его! Чуть из-за этого дурака гуси не пригорели! – совсем невпопад объяснила Жаккетта, выкладывая куски гусятины на поднос на столе, чтобы они обсохли.
Судя по ее виду, ничего больше говорить она не собиралась, считая, что и так все сказала, подробней некуда.
К чести Аньес, она быстро пришла в себя и принялась сама объяснять Большому Пьеру.
– Тут этот приперся. Шарло ваш. Пьяный в стельку. И давай к Жаккетте приставать. Он к ней давно лезет, гад противный! Давай обзываться, оскорблять нас по-всякому! Из кожи вон лез, как мог! Под конец стал есть требовать. Ну, Жаккетта не выдержала и горячего гуся ему в руку всунула! А потом чуть вилкой его не пропорола. Хорошо, что это дурак убежать догадался!
