Маргарет Джордж - Тайная история Марии Магдалины
— Будь благословен ты, о Господь, наш Бог, Царь Вселенной, который… — Сильная уже начал произносить благословение, когда его прервал настойчивый стук в дверь.
Гости огляделись по сторонам. Все были на месте, больше никого не ждали.
— Хмм, — Сильван извинился и, провожаемый любопытными взглядами, пошел к двери. — Что тебе… — начал он и вскрикнул от неожиданности, а в дом, проскочив мимо него, ворвался странный, промокший до нитки, маленький человек.
— Спрячьте меня! Укройте меня! — закричал незнакомец, вцепившись в одежду Сильвана. — За мной охотятся!
Он тяжело дышал и буравил взглядом хозяина дома.
Иоиль встал и оттащил сухопарого тощего незнакомца от Сильвана.
— Я Симон! — заявил незваный гость. — Симон из Арбела! Ты помнишь меня? Как-то раз ты приезжал в Гергесу, на той стороне озера. Ты тогда еще спрашивал меня насчет свиней. Свиней, которых там держат язычники. Свиньи! Помнишь?
— Прости, приятель, но что-то не припоминаю. — Сильван смутился.
— Здесь ведь нет римских соглядатаев, правда?
Смуглый кривоногий Симон, не дожидаясь дальнейшего приглашения, шагнул в глубь комнаты и обвел взглядом собравшихся.
— Не припоминаю, что встречал тебя, не говоря уж о том, чтобы приглашать тебя в мой дом в ночь семейного праздника, — холодно произнес Сильван, уклонившись, когда Симон снова попытался ухватиться за его одежду.
— Да, но Ханука должна быть не просто семейным праздником! — заявил тот с уверенностью человека, имевшего полное право здесь находиться и даже пенять Сильвану за то, что тот, вопреки обычаю гостеприимства, не предлагает ему снять плащ и обмыть ноги. — Это… это праздник свободы! Он предназначен не для детей, а для тех мужчин и женщин, которые готовы отдать свои жизни за свободу!
— Еще раз повторяю: я тебя знать не знаю, и ты вломился в чужой дом без приглашения. Покинь его добровольно, или мне придется выставить тебя силой, — Похоже, Сильван счел этого человека опасным. — К слову, не явился ли ты ко мне с оружием? Симон вскинул руки, так что взметнулись полы его плаща.
— У меня нет ничего, — заявил он, — Ничего, что могло бы дать римлянам повод схватить меня.
— Вот и уходи. — Сильван бросил взгляд на Иоиля, давая понять, что, возможно, им придется выставлять этого наглеца взашей.
— Укройте меня! — повторил Симон, причем слова его звучали скорее как приказ, чем как просьба. — Римляне… они, возможно, гонятся за мной. Я возглавляю группу воинов… мы встречаемся тайно на полях близ Гергесы, где живут одержимые… мы противостоим Риму во всем. Мы обучаемся, дожидаясь того дня, когда…
— Ни слова больше! — оборвал его Сильван. — Я не желаю ничего об этом слышать. Я не хочу иметь к этому никакого отношения. И не дам тебе убежища. Если за тобой охотятся, укрывайся за городом, среди скал, в пещерах — это подходящие места для таких, как ты.
— Но в Гергесе ты произнес тайное слово «свинья»! — возмущенно воскликнул пришелец.
— Я езжу в Гергесу по делам. — ответил Сильван. — К одержимым при этом не суюсь, да и зачем бы мне это понадобилось? Они живут среди скал, некоторые из них носят оковы, все они отверженные, многие из них опасны. И тебя я в своих поездках не встречал.
— Но ты спрашивал кого-то о свиньях! Я сам слышал!
Этот человек негодовал так, будто его предали.
— Значит, дело было в самой Гергесе, а не в обители одержимых. И если ты сам не выращиваешь свиней, спрашивал ли я о них, тебя не касается.
— Я выращиваю свиней?! — Симон чуть не задохнулся от возмущения. — Да я бы ни до одной дотронуться не смог, не то что!.. Это осквернение! Да как бы мог я защищать истинный Израиль, если дошел до того, чтобы…
— Довольно! Уходи из моего дома! Я тебя не знаю. Я не приглашал тебя и ни в каком бунте против Рима участвовать не желаю, — Сильван указал на дверь.
Симон дрожал от ярости, и Мария испугалась, как бы он не напал на Сильвана или Иоиля, однако незваный гость все же совладал с собой, закрыл глаза, дал дрожи уняться и, наконец, сказал:
— Да простит тебя Господь. Когда придет час, и начнется война, и помазанный, Мессия, оглядится по сторонам и сосчитает ряды тех, кто на его стороне, вся милость Господня потребуется тем, кого он недосчитается.
— Ну что ж, мне придется положиться на Божье милосердие, — спокойно промолвил Сильван и снова указал на дверь.
Симон повернулся и вышел, так же быстро, как появился.
Все остались сидеть в недоуменном молчании.
— Сильван, — наконец очень тихо промолвила Ноема, — ты уверен, что никогда не говорил с ним?
— Никогда.
— А это правда насчет свиней? — поинтересовалась Мария, — Ты спрашивал о них?
— Может быть, я и задал пару вежливых вопросов. Они пасутся на равнине у озера, в немалом числе. Я слышал, как они хрюкали и фыркали, а их запах ощутим даже на большом расстоянии. Трудно представить себе, что такое неаппетитное с виду существо способно давать столь соблазнительное мясо. — Сильван нахмурился. — Очевидно, это ловушка. Нам нужно быть осторожными. Кто-нибудь может следить за нами. Мы должны избегать всего, что способно вызвать подозрение римлян.
— Ну а если Мессия все-таки явится? — шутливым тоном спросил Иоиль. — Надо думать, отказывая в помощи его ярым приверженцам, мы рискуем оказаться не на лучшем счету у него.
— Ох уж эта история с Мессией! — вздохнул Сильван. — Неужели эти люди не могут понять, что времена отважных борцов за свободу против тирана миновали? Рим намного сильнее, чем когда-либо был Епифан, и все эти зилоты, ревностные поборники независимости, рискуют оказаться распятыми на крестах. Я сейчас, наверное, выскажу очень непатриотичную мысль, но пусть уж Господь меня простит, потому что это правда. Так вот: будь сейчас живы все эти великие воители — Матфей, Симон, Иуда — кто угодно из славных галилейских воинов, они даже всем скопом и месяц не продержались бы против Рима.
Он помолчал.
— Сегодня мы чтим их намять. Но это всего лишь память. Повторить прошлое в наше время невозможно.
— Но Мессия… — Голос Варнавы дрогнул, — Он ведь не просто воин. Разве он не будет наделен мощью Господней?
— От него столько всего ожидается и ему приписывается столько всяких свойств, что можно перечислять их всю ночь, причем без толку, потому как одно нередко противоречит другому. Он тебе и воитель, и судия, он и демонов изгоняет. Он из рода Давидова, из колена Иудина, он наделен сверхъестественной силой, он… да всего не расскажешь.
— Боюсь, что наш народ сотворил его из собственных несбыв-шихся желаний и надежд, — поддержал его Иоиль. — Эта идея опасна, потому что она порождает таких «борцов за свободу», как Симон. А в результате Мессия, еще не появившись, создает сложности вовсе не для римлян, а именно для нас.
— Скажи, Мария, — вступила в разговор Ноема, намереваясь вернуть ту беззаботную, праздничную атмосферу, что царила в доме до появления Симона, — а вы с Иоилем не подумывали о том, чтобы назвать малыша в честь одного из Маккавеев? По времени будет подходяще.
На восьмой день Хануки, всего через несколько мгновений после того, как выгорела последняя свеча, Мария безошибочно почувствовала начало схваток. Повитуха предупреждала, что, когда они начнутся, Мария сразу сообразит, в чем дело— и не обманула. Родовые схватки ни с чем не перепутаешь.
— Время пришло, — сказала Мария, повернувшись к Иоилю и взяв его за руку. — Наконец.
Она закусила губу, однако боль, во всяком случае пока, была вполне сносной. Хотя, как Мария знала по рассказам, она может быть и нестерпимой.
Иоиль обнял жену за плечи.
— Может быть, мне послать за повитухой и родственницами? Мария села на табурет.
— Не сейчас, пока еще рано.
Ей хотелось немного посидеть с Иоилем вдвоем, пока боли не усилятся. Пусть это недолгое время принадлежит только им и младенцу.
Уже настал день, когда Иоиль отправился за повитухой, а потом известил о происходящем свою мать и мать Марии. И когда они явились, дом Марии превратился в дом рождения. Дом женщин.
Роды у Марии для первого раза прошли на удивление легко, и, несмотря на то что у иудеев принято больше радоваться рождению мальчика, а на свет появилась девочка, столь долгое ожидание не оставило места ни для каких других чувств, кроме счастья. И хотя над девочкой нельзя совершить священный обряд обрезания на восьмой день после рождения, на четырнадцатый над ней предстояло прочесть благословение и торжественно наречь ее именем. В этот день вся семья собирается, чтобы приветствовать своего нового члена.
Естественно, что в столь счастливый день, день наречения ее долгожданной дочери, дом Марии сиял, как сияла и она сама. Ее радость не мог умалить и тот факт, что ей приходилось держаться особняком, не соприкасаясь ни с кем из близких. Закон гласил, что не только сама родившая женщина остается нечистой в течение шестидесяти шести дней после родов, но и кровать, на которой она лежала, или стул, на котором она сидела. Даже держать на руках малютку во время церемонии ей не дозволялось.
