Павел Загребельный - Русские князья. От Ярослава до Юрия (сборник)

Перед ним стояла разгоряченная долгим бегом, запыхавшаяся девушка. Казалось, она выбежала из удивительной сказки. Или: если бы лес, со всеми своими пронзительными запахами, со своей неповторимой, вечной свежестью и бодростью, со своими буйными соками, мог перевоплотиться, сосредоточиться в одномединственном существе, то именно такая девушка могла бы быть его порождением, но тогда лес должен был бы исчезнуть, от него ничего бы не осталось, все было бы истрачено на это создание. Однако лес жил и дальше, в нем нашлось для князя ошеломляющее чудо, перед которым, собственно, и не было ни князя, ни пожилого человека с его хлопотами, трудами и непокоем, а стоял обескураженный, очарованный, очищенный от всех сложностей мира, и если бы мог вложить всего себя в одно восклицание, то воскликнул бы разве что такое: «О, великая мудрость сущего!»

Но Ярослав неспособен был ни говорить, ни даже пошевельнуть губами. Не видел одежды на девушке, не замечал в ней ничего, не мог бы даже сказать, высока ли она или низка, хотя и смотрел на нее сверху вниз, не мог бы определить, красива ли она или просто привлекательна, не знал, светловолосая она или чернявая, он просто ощущал всю ее в ее целости, он дышал ею, видел же только лицо, да даже и не лицо, а кожу, собственно, и не кожу на лице, а какую-то необычайную свежесть, нетронутость, чистоту, от которых у него стиснулось сердце и кругом пошла голова.

Будто слепой, протянул он обе руки, медленно, несмело, нищенски. Единственное прикосновение должно было спасти его от всех несчастий, от величайшего горя, всего лишь одно прикосновение, вот так начинается и так кончается свет, а больше нет ничего, и не должно быть, и ничего больше не нужно, в этом величайшая мудрость; и как хорошо, что человеку все-таки открывается, хотя и поздно иногда, эта великая правда, которую так хорошо знал его отец. О князь Владимир, прости своего неразумного сына! Не судите и несудимы будете! А ныне только молчаливое прикосновение к этому чуду – и мигом исчезнут все невзгоды, и в душе откликнется смех, буйная сила зальет все тело, как льются отовсюду в лесу пронзительные дуновения живого духа!

Его руки медленно приближались к белой фигуре, он видел теперь не одну лишь непередаваемую свежесть, его поразили огонь и разум в ее серых, сверкающих черными искрами глазах, но это случилось потом, позднее, тогда, когда она оттолкнула его руки, когда все же прикоснулся хотя бы к ее руке, почувствовал кончиками пальцев всю ее, еще больше разгорелся, но одновременно словно бы нашло на него прозрение, и он увидел тогда ее глаза, ее губы, увидел всю ее – невысокую, щедротелую, в простой полотняной одежде, а еще увидел ее шею, длинную и нежную, в широком вырезе грубой сорочки, и ему захотелось приникнуть к этой шее, именно там, где она видна была из грубой ткани, и он неуклюже наклонился, так, будто и до сих пор оставался маленьким калекой, который неуверенно стоял на ногах. Высокая дорогая шапка мешала ему, и он швырнул ее на землю, его круглая ромейская бородка тоже была некстати, поэтому князь съежился, отставляя бороду в сторону, но все эти мгновенные приготовления были ни к чему, потому что девушка снова мягко, но упорно отстранила его, на этот раз сказав тихо, без гнева:

– А ну не…

Он совсем растерялся. Хотел бы и заплакать, но давно разучился, встал бы на колени, но привык становиться на колени лишь перед Богом и не знал, поможет ли здесь коленопреклонение, потому что девушка была для него выше Бога и выше всего, что было и чего не было. Он молча клонился на нее всем своим телом, почти падал, будто подкошенный желанием, и она снова выставила против него свое сильное плечо, удержала его падение, снова промолвила:

– И зачем бы я так?

Говорила, видимо, больше для себя, потому что уже успела заметить, что он ничего не слышит, неспособен ни говорить, ни слушать, знала, что и убежать теперь смогла бы от него легко, ибо он не в состоянии был преследовать, но не убегала и не отступала от него, стояла по-прежнему почти рядом, как встали они с самого начала, и дышала на князя чарами своего тела, мутила его разум и душу, отравляла его темным соблазном, и в невинном изгибе ее уст не чувствовалось, что поступает так нарочно, – просто получалось само собой, быть может, ей тоже было любо, а может, приятно было от необычности приключения.

Он снова покачнулся, уже на другую сторону, и тогда она, видимо, опомнившись, наконец, возможно, заметив его дорогую одежду и догадавшись, что имеет дело не с простым человеком, отшатнулась от князя, сделала несколько шагов назад, так что Ярослав, не найдя опоры, покачнулся и должен был бы упасть, если бы девушка своевременно не поддержала его, но он все-таки умудрился налечь на нее всей своей тяжестью и повис на плече у незнакомки; она отталкивала его изо всех сил, старалась высвободиться, его круглая, подстриженная по-ромейски борода щекотала ей шею где-то за ухом, девушке было и страшновато, и чуточку смешно одновременно, она все-таки изловчилась оттолкнуть странного человека, отскочила от него, крикнула сквозь смех:

– Ой надоел!

– Ну, – пробормотал наконец Ярослав, – зачем же?

– Откуда такой взялся! – поправляя на себе сорочку и старенькое корзно, поморщилась девушка. – Гоняешься тут по лесу!

Он снова молча пошел на нее, но она уже окончательно пришла в себя, схватила с земли палку, замахнулась.

– Не подходи, а то!..

Глаза ее смеялись, – видно, она сама понимала, сколь бессмысленна ее защита от сильного, вооруженного мечом и охотничьим ножом человека, медвежью силу рук которого она уже успела ощутить. Однако знала и то, что властна сейчас над этим человеком безмерно:

– Только шагни – закричу!

Кто услышит этот крик, кто придет на помощь? Это ее не касалось. Должна была выложить все, что у нее было для собственной защиты, поскорее высыпать на обезумевшего человека, прежде чем тот опомнится и перестанет быть таким ничтожным увальнем, каким показал себя сейчас вот.

– И убирайся отсюда! – добавила еще смелее.

У князя прошло первое потрясение, его словно бы била лихорадка, он чувствовал, что любые переговоры бессмысленны, но у него не было ничего лучшего, поэтому он прибег к уговорам:

– Ну зачем ты так?

– А ты зачем?

– Я… ты… как тебя зовут?

– Состаришься!

– Должна бы…

– А ничего я не должна!

– Да ты слушай…

– Не хочу слушать!

– Ну… – Он не знал, как к ней и подступиться. – Ты знаешь, кто я?

– Не хочу знать!

– Можешь хоть догадаться.

– Нечего мне делать!

– Но я же мог бы для тебя…

– Сама все могу!

От нее отскакивали все слова, ни угроз, ни обещаний для нее не существовало.

– А все-таки как же тебя зовут? – спросил он, пытаясь улыбнуться. – Я – Юрий. А ты?

– А я – вот она!

Девушка выставила полную грудь под полотняной сорочкой, повела бедрами, ее тело свободно ходило под широкой сорочкой, а в глазах князя прокатилась темная волна, он рванул из ножен меч, подскочил к девушке, хрипло воскликнул:

– Говори, иначе прикончу!

Она испугалась не на шутку, глаза ее расширились, черные искорки запрыгали чаще, потом они посерели, девушка выставила руки так, будто могла ими защититься от меча, послушно прошептала:

– Забава.

– Что? – бросив не до конца извлеченный меч обратно в ножны и хватая ее крепко за плечи, спросил Ярослав. – Что?

– Зовут меня так. Забава.

– Почему так?

– Отец так назвал. Мы в лесу живем, одни. Никого нет вокруг. Когда родилась, была для него забавкой.

– А ныне что?

– И ныне…

– Почему так ко мне? Знаешь, кто есмь?

– Не знаю.

– Это к лучшему. Понравилась мне вельми.

– Ну. – Она вывернулась из-под его рук, отскочила в сторону. – Поезжай себе дальше, пока я тебя не знаю.

– Должна спознать.

– А не хочу.

– Я для тебя все сделаю.

– А что ты для меня сделаешь?

– Ну… – Князь запнулся: и впрямь, что он мог для нее сделать? – Боярыней станешь.

– А не нужно мне боярыней!

– Что же тебе нужно?

– А ничего!

– Ну, не убегай от меня.

– А ты не подходи.

На Ярослава снова наплывала темная ярость. Зачем он ввязался с этим глупым разговором? Нужно было сразу смять, сломить, нужно было, нужно… Ох!

Он сказал умоляюще:

– Прошу тебя вельми. Постой лишь возле меня. Немножко.

– А поезжай себе, – сказала она жестоко. – Вот тебя ищут.

В самом деле издалека доносились крики, заржали в лесу кони, откликнулся им конь князя.

– Увидят тебя здесь, будет тебе, – мстительно улыбнулась Забава.

– А я не боюсь никого, – сказал он, как последний хвастун. – Я над ними всеми, а не они надо мной. Ну, так подойдешь?

– Не хочу.

– Только подержать тебя за руку.

– Чего захотел.

– Ау-у! Княже! – послышался из зарослей могучий голос Коснятина. – Княже Ярослав!

В глазах Забавы сверкнуло любопытство.

– Так ты – князь?

– Князь. Иди ко мне.