Конн Иггульден - Кровь богов
– Консул, я… я бы справился с несколькими дураками, которые мутят воду, но, как я понимаю, уже половина людей говорит, что они не будут сражаться с Цезарем. Во всяком случае, в Риме.
Антоний откинулся на спинку стула. Подождал, пока на стол поставят поджаренную курицу, а голодные мужчины разорвут ее на куски.
– Вы все старшие офицеры, – начал он, едва слуги отошли от стола на достаточное расстояние, чтобы ничего не слышать. – И вот что я вам скажу. Рим дает вашим солдатам все: жалованье, статус, чувство братства. Но они также знают, и что такое дисциплина. Они – солдаты Рима.
Он нервно махнул рукой, пытаясь найти слова, которые прояснят ситуацию, потому что на лицах легатов читалось недоумение. Но, прежде чем он продолжил, другой легат по имени Сатурний прокашлялся, намереваясь что-то сказать. Марк Антоний потер шею. Этот легат пока проявил себя только одним: он очень явно стремился выслужиться перед консулом.
– Хочешь что-то добавить? – спросил его Марк.
– Да, консул, – Сатурний, хмурясь, наклонился над столом. – В основном эти бунтари происходят из плохих семей. Как мы можем ожидать, что сыновья проституток и торгашей поймут наши ценности? Они бросаются к любому, кто выступает от имени Республики. Несколько лет тому назад мне пришлось задушить одного агитатора, который переписывал слова какого-то греческого политика. Те немногие, кто умел читать, повторяли их неграмотным. Этот человек в одиночку едва не разложил мой легион.
Сатурний поднял глаза на Марка Антония, ожидая одобрения, но наткнулся на ледяной взгляд консула. Не придав этому значения, он вытер блестящие от жира губы рукой и продолжил:
– Обычные солдаты – что непослушные дети, и их надо точно так же наказывать. – Тут он все же почувствовал, что остальные не поддерживают его, и оглядел сидящих за столом. – Это они понимают, как и говорил консул.
Во время последовавшей паузы многие легаты поморщились. Сатурний переводил взгляд с одного на другого.
– Разве не так? – спросил он, покраснев.
– Такие слова не делают тебе чести, – ответил Антоний, – и не надо приписывать мне то, чего я не говорил. – Я не знаю, где ты служил, Сатурний, но я видел, как эти дети проституток и торгашей рисковали собственными жизнями, чтобы спасти меня, когда моя жизнь висела на волоске. Я говорил, что они солдаты Рима. И самый последний из них дорогого стоит.
Сатурний потер лицо обеими руками, словно хотел побыстрее проснуться. Когда он заговорил, в голосе слышались жалостные нотки.
– После казней в Брундизии, я думал, консул, что вы придерживаетесь того же мнения, что и я. Извините, если сказал невпопад.
Марк Антоний мрачно смотрел на него.
– В Брундизии они понимали, что наказание неизбежно. Думаешь, мне доставило удовольствие отдать приказ о казни сотни преступников? Я мог казнить каждого десятого в легионах… три тысячи человек, Сатурний. Но лишь продемонстрировал силу, показал, что их злость меня не пугает. Я спас гораздо больше, чем убил. И что более важно, одернул остальных. Вернул им честь и достоинство.
Он отвернулся от Сатурния. Разговор с ним был окончен, и консул вновь обратился к Буччо:
– Октавиан взял себе имя, которое отзывается в сердцах наших людей. Это неудивительно – Юлий Цезарь самолично сформировал многие из легионов, легаты которых сидят за этим столом. Естественно, они говорят, что не будут сражаться против его приемного сына! Я бы удивился обратному.
Он помолчал, понимая, что ему необходимо, чтобы эти солдаты встали на его сторону.
– Есть пределы нашей власти, выйдя за которые мы не заставим людей подчиняться нам, – заговорил он снова спустя некоторое время. – Легионы можно подталкивать до определенной черты, но потом их надо вести за собой. Я это видел, легаты, я видел, как Цезарь говорил с бунтующими легионами, рискуя собственной жизнью. – Он вновь посмотрел на Сатурния, и на его лице отражалось презрение. – Если относиться к ним, как к детям или диким собакам, они, в конце концов, набросятся на тебя. Дисциплина – основа всего, что мы делаем, но они не греки и не раскрашенные галлы. Они римляне, которые понимают, что такое Республика, пусть и не всегда могут выразить это словами. Ты должен найти для них эти слова, Буччо, и ты, Сатурний. Вы должны объяснить им, что Юлий Цезарь ушел, но Республику можно и нужно сохранить. Я не позволю этому молодому блондину прикидываться, будто все заслуги Цезаря теперь принадлежат ему, что бы ни говорилось в давнишнем завещании об усыновлении. Нового Цезаря нет. Скажите им это.
Буччо задумчиво слушал консула, положив руки на стол и скрывая напряжение. Он как никто понимал сложившуюся ситуацию. Некоторые старшие офицеры уже обращались к нему, а до консула, похоже, не доходило, как все серьезно. Но под взглядом Марка Антония легат только кивал и яростно набрасывался на еду.
Воцарилось молчание. Прежде чем кто-то сказал хоть слово, не относящееся к качеству пищи, которой их кормили, им принесли еще два блюда. Марк Антоний не возражал. Он думал о Сенате – о том, что заседающие в нем люди потребуют от него после его возвращения. Консул надеялся, что Октавиан сдастся и ему больше не придется проверять верность своих людей. Он не мог игнорировать предупреждения легатов, пусть и злился на Буччо, до такой степени распустившего свой легион. Если бы удалось быстро захватить «Цезаря», разговоры, о которых узнал Буччо, сразу бы прекратились.
Закончился ужин уже в поздний час. Антоний чувствовал, как навалилась усталость, и мечтал о комнате с разожженным очагом и о кровати, на которую должен был скоро улечься. Он поднялся из-за стола, и легаты последовали его примеру. И тут с вымощенного брусчаткой двора донесся стук копыт. Вернулся гонец, посланный Буччо: он вошел в обеденный зал и направился к столу консула.
– Докладывай, – приказал Марк Антоний. – Они остановились? Я начинаю думать, что поторопился с назначением Либурния.
– Они не остановились, – нервно ответил горец. – Я проехал в голову колонны и попытался обратиться к легату, но трое его офицеров обнажили мечи, как только я приблизился. Когда я уезжал, они крикнули, чтобы я передал тебе…
Он замолчал, осознав, как это будет выглядеть, если он повторит адресованные консулу оскорбления в присутствии легатов. Марк подумал о том же и поднял руку.
– Просто скажи, в чем дело.
– Они не вернутся, консул. Они собираются сражаться на стороне Цезаря.
Марк Антоний громко выругался, проклиная Либурния и всех его близких родственников. Его взгляд упал на Буччо, который уже осознал, что после легата-отступника гнев консула выльется на него.
– Возвращайтесь к легионам, – приказал консул всем легатам. – Если Либурний может маршировать ночью, мы тоже можем. Я его догоню, клянусь. Идите!
Он подавил зевок, злясь на себя и на своих людей. Если в легионах уже зрел бунт, ночь шушуканий о консуле не пошла бы на пользу. Приказав седлать лошадей, Марк Антоний решил, что Октавиана придется убить. Молодой человек выбрал имя, с которым стал слишком опасным, чтобы оставлять его в живых.
Внутреннее убранство театра Помпея производило сильное впечатление, как того и хотел давно умерший инициатор его строительства. И хотя Гнея Помпея убили в Египте несколько лет тому назад, его имя сохранялось в великолепии здания, которое величественно возвышалось над когда-то покрытым зеленой травкой Марсовым полем. Даже у Цезаря не хватило бы денег на чистый мрамор, поэтому стены только облицевали плитами из белого, словно светящегося изнутри камня. Территорию вокруг выложили плитами известняка, а вот колонны галереи целиком высекли из мрамора.
Сенаторы вышли навстречу Гаю Октавиану. В белых тогах с пурпурной полосой по краю, они стояли тесной группой, ожидая его. Ранее они отвергли все его требования, и их уверенность в себе только росла.
На этот раз преемник Цезаря решил надеть броню, противопоставляя себя гражданской власти. Он спустился с Капитолийского холма на коне в сопровождении трех центурий, одна из которых целиком состояла из центурионов. Эти люди олицетворяли его власть над городом, и в отличие от белых одежд сенаторов латы легионеров сияли на солнце.
Под цоканье копыт по камню Октавиан прошелся взглядом по сенаторам и увидел Бибула, рядом с которым, как и всегда, стоял Светоний. Оба они знали Цезаря, особенно Светоний. Прошедшие годы отразились на них не лучшим образом. Жестокость читалась в их обвисающих чертах лица. Октавиан не мог не сравнить себя с этими стариками и при этой мысли выпрямился в седле. Он подвел центурии к сенаторам. Отдавать приказы не потребовались: солдаты и так знали, что делать. Они ровными рядами развернулись перед сотнями мужчин в тогах и стояли так тихо, что слышались только крики птиц, летавших над их головами. Ни один из сенаторов не заговорил бы первым – Октавиан в этом не сомневался. Он не раз и не два обсуждал протокол с Меценатом и теперь уверенно улыбнулся им всем.
