История Германии в ХХ веке. Том II - Ульрих Херберт
Не позднее 1957 года социальная политика стала третьей опорой политической структуры Западной Германии наряду с западной интеграцией и экономическим чудом, и, в отличие от двух других, в первую очередь по инициативе самих западных немцев. Учитывая пережитые катастрофы и десятилетия отсутствия уверенности в будущем, расширение системы социально-политических гарантий имело огромное значение. Она не только обеспечила растущую материальную безопасность для работающих и пенсионеров, но и позволила подавляющему большинству населения впервые планировать свою жизнь на поколения вперед. Таким образом, мысли о том, «чтобы дети когда-нибудь жили лучше, чем мы», превратились из заветного желания в реальную возможность, которой западные немцы воспользовались.
РЕИНТЕГРАЦИЯ СТОРОННИКОВ НАЦИЗМА
Быстрые успехи молодой ФРГ, ее экономический подъем, внутренняя стабилизация, а также ее военный вес изменили отношение западных немцев к нацистскому режиму, павшему в 1945 году. По мере того как союзники все охотнее шли на уступки, немцы становились все более уверенными в себе. Вопросы о реинтеграции бывших функционеров и сторонников нацистского государства в западногерманское общество и о судьбе заключенных в тюрьму нацистских преступников становились все более важными с момента образования государства. В то же время усилия федерального правительства по «возмещению ущерба» жертвам национал-социализма, аналогичные уравниванию бремени для немцев, пострадавших от последствий войны и изгнания, встретили резкое сопротивление даже в собственных рядах. Оба процесса происходили параллельно и были тесно связаны друг с другом[30]. Уже с 1948 года, но еще больше после основания ФРГ, дебаты о преступлениях нацистов, которые были столь интенсивными первое время после 1945 года, отошли на второй план. Процедуры чистки и денацификации, которые западные союзники с большой энергией проводили сразу после войны, теперь были быстро завершены. В той же степени приобрели влияние в ФРГ голоса, которые выступали против политики денацификации, проводившейся западными державами, и образа войны и национал-социализма, на котором она была основана, и пытались реабилитировать национал-социалистов, которые были наказаны или изгнаны со своих профессиональных позиций.
Важную роль в этом сыграли церкви. Уже в самом начале протестантские и католические церковные лидеры резко выступили против преследования нацистских военных преступников союзниками. Баварские епископы подчеркнули в пастырском послании, что немногочисленным «гитлеровским и гиммлеровским душегубам» противостояла «огромная армия невинных людей», включая «младенцев и маленьких детей, стариков и матерей». По их словам, «о бесчеловечных преступлениях, совершенных в концентрационных лагерях против в основном невинных людей, германский народ, за редким исключением, ничего не знал», а любая попытка коллективного осуждения германского народа теперь должна рассматриваться как нечто столь же плохое, если не худшее, чем то, что произошло в те годы.
Однако столь яростные протесты против денацификационной политики союзников всегда были связаны и с категорическим отречением от «национал-социализма». Правда, со временем значение этого термина было сведено к горстке руководителей СС и их участию в убийстве евреев. Здесь оказалось важным то обстоятельство, что большинство людей в Германии только слышали о массовых преступлениях в германских лагерях уничтожения, но на себе испытали зверства, совершенные против самих немцев, – от бомбовых налетов союзников до бегства и изгнания, голода и вывоза заводов по репарациям. Значительная часть немцев чувствовала себя не виновниками, а скорее жертвами войны и диктатуры, которая, в их представлении, захватила их страну подобно оккупанту. «Германский народ, – заявил сам кардинал Кёльнский Фрингс, – был в гораздо большей степени жертвой, чем виновником этих зверств». И эти страдания еще не закончились: сначала преследуемые и лишенные гражданских прав нацистами, а затем державами-победителями, немцы оказались жертвами сразу в двух смыслах, утверждал кардинал[31].
Герман Гессе, лауреат Нобелевской премии по литературе 1946 года, внимательно наблюдал за развитием событий из Швейцарии. Один германский промышленник и семьянин, писал он в горьком письме Луизе Ринзер, недавно спросил его, «что, по моему мнению, должен был делать благонамеренный и порядочный немец в годы правления Гитлера? Он же ничего не мог остановить, не мог помешать Гитлеру, ничего не мог сделать против него, потому что это было бы безумием, это стоило бы ему хлеба, свободы и, в конце концов, даже жизни». Другие немцы, продолжал Гессе, которые были членами партии в течение многих лет, теперь говорили ему, «что все эти годы они всегда были одной ногой в концлагере, и мне приходилось отвечать им, что я могу серьезно воспринимать только тех противников Гитлера, которые обеими ногами были в лагерях, а не одной ногой в лагере, а другой в партии». Бывшие знакомые, долгое время являвшиеся ярыми нацистами, продолжал Гессе, «подробно рассказывают мне о своей повседневной жизни, о разрушениях от бомб и домашних заботах, о своих детях и внуках, как будто ничего не произошло, как будто между нами ничего не было, как будто они не помогали убивать родственников и друзей моей жены-еврейки, дискредитировать и в конце концов уничтожить дело всей моей жизни». А есть, продолжал Гессе, еще и такие, которые «призывают меня возвысить свой голос в мире и как нейтральный представитель человечности протестовать против враждебного или пренебрежительного отношения к ним со стороны оккупационных армий. Они словно ничего вокруг не замечают, не имеют понятия о том, что ныне происходит в мире. Это так трогательно и постыдно по-детски!»[32]
Хотя жалобы западных немцев сначала ограничивались денацификацией – в 1950 году бундестаг назвал ее «современной охотой на ведьм», «уродливым детищем тоталитарного мышления и классовой борьбы» или даже «преступлением» – вскоре критика сосредоточилась на преследовании нацистских преступлений судами Германии и союзников. Главным понятием в этом дискурсе стало «правосудие победителей». За ним скрывался взгляд на историю, который описывал Вторую мировую войну и, следовательно, массовые преступления, совершенные немцами в категориях, так сказать, обычной войны. Не исключительные массовые преступления, а военный разгром немцев послужил основанием для уголовного преследования – таково было широко распространенное убеждение.
В 1946 году более семидесяти процентов западных немцев одобряли проведение судебных процессов над военными преступниками. Теперь, в 1950 году, такой же процент опрошенных их отвергал. В то же время денацификация, лагеря для интернированных, суды и процессы по военным преступлениям теперь воспринимались западногерманской общественностью как свидетельство об уже понесенном наказании и искуплении вины, а очевидные несправедливости, особенно в ходе процесса денацификации, служили доказательством неправильности всей затеи, и допущенные в ходе нее «неправосудные» решения как бы уравновешивали преступления национал-социализма.
Политическим следствием этой широкой кампании, которую также частично поддержали основные демократические партии, стал
