Валентин Рыбин - Закаспий; Каспий; Ашхабад; Фунтиков; Красноводск; 26 бакинских комиссаров
- Любопытно-с, - проявил живейший интерес Лесовский. - И чем же вы с графом предлагаете мне заниматься?
- Все теми же поездками по уездным городкам, по аулам, - с готовностью ответил Кондратьев. - Здесь, на железной дороге, ты водными ресурсами занимаешься, а у нас придется более широкий круг вопросов ре шать. В аулах сейчас такая чехарда с землей и водой- сам черт не разберется.
- Понятное дело, сейчас всюду неразбериха, - согласился Лесовский. - Но скажи мне, коллега, что собой представляет исполком? По моим соображениям, он не более чем переименованная канцелярия бывшего областного начальника. Был на посту генерал, стал - граф. Ввели в состав нескольких татар и армян, но в основном - бывшие офицеры, да и чины не упразднены.
- Друг мой, вот мы и стараемся пополнить управленческий аппарат людьми новыми и деятельными. Так что, не ищи подвоха, а скорее соглашайся!
- Надо подумать. Дайте мне денька два на размышление. Я к тебе зайду...
II
С отстранением от должности и арестом Куропаткина полковник Хазарский заметно сник. Бывший генерал-губернатор, уходя в историю, увлек за собой в тень забвения десятки офицеров-мусульман, воспитанных в кадетских корпусах для службы в Туркестане. Хазарский - один из них и, пожалуй, наиболее известный не только в Закаспии, но и в Петрограде и Москве, понял сразу, что пришел конец его карьере. Бывший адъютант Куропаткина, затем уездный начальник, командир полка, вновь - офицер особых поручений, Доверенное лицо генерал-губернатора, - на что он теперь мог рассчитывать? Разве что на помилование!
Ведь и его могли с таким же успехом, как и его могучего патрона, не только отстранить от всех тех дел, в которые он повседневно вмешивался, но и арестовать. Хазар-хан, сбросив полковничьи погоны, занялся образованием уездных мусульманских комитетов, и тотчас оградил себя могуществом баев и ханов от нападок областного комиссара.
Но в один из дней Доррер пригласил его к себе, в исполком.
- Рад вас видеть, Хазар-хан, в добром здравии. - Он подал руку и пригласил гостеприимным жестом в кресло. - Судьба благосклонна к вам. Другие крупные чины ушли, так сказать, с арены оракулов и судей - занялись простыми, смертными делами. Простите за откровенность, Хазар-хан, но что вы собираетесь дальше делать?
- Вы меня пригласили к себе, чтобы спросить об этом? - лицо Хазарского посерело от обиды и злости.
- Я пригласил вас, чтобы ознакомить с обличающим вас, как сторонника старого режима, документом. Прочтите, пожалуйста.
Хазарский повертел в руках несколько исписанных четким, почти каллиграфическим почерком, листков и принялся читать:
«9 апреля с. г. на базарной площади при станции Геок-Тепе, по приказу начальника уезда, были собраны домохозяева следующих аулов восточного района Асхабадского уезда...»
- Граф, но зачем вам понадобилось заводить речь о деле четырехмесячной давности? - удивился Хазарский.
- Не граф, но областной комиссар, - поправил Доррер. - Вы и здесь тянетесь к старорежимным словечкам. Читайте, читайте...
Хазарский вновь углубился в чтение.
«Для чего требовался этот сбор?.. Если нужны комитеты, то почему выборы их не предоставить самим аульным обществам? Какая надобность в поголовной смене старшин?.. С другой стороны, странным казалось, какое отношение ко всему этому может иметь сотрудник старого режима, бывший пристав и затем состоявший при генерале Куропаткине полковник Хазарский?..»
Хазар-хан резким движением перевернул страницы, заглянул в самый конец жалобы, чтобы узнать, кем она написана. Увидев отпечатки пальцев и приписанные туркменские фамилии, с вызовом бросил:
- Это фабрикация, граф. Уверен, если провести экспертизу, то окажется, что пальцы прикладывали ваши сотрудники, а может быть, даже вы. Почерк тоже мне знаком, и слог письма удивительно канцелярский. По-моему, жалоба написана вашим родным братом Алексеем Доррером!
- Ай да, хан! Ай, да, эксперт! - Доррер раскатился громким смехом. - Читайте, читайте, хан!
Хазарский, нервничая, перепрыгивая взглядом через строки, вновь обратился к тексту:
- «Видя нарушение принципов выборов, некоторые... заявили протест, затем между некоторыми туркменами завязалась драка. Тогда Хазарский вызвал находившийся на станции Геок-Тепе небольшой отряд солдат с ружьями и приказал им арестовать некоторых из группы протестантов, пригрозив, что дальнейшее сопротивление может повлечь за собой принятие и более крутых мер... просим произвести расследование о допущенных полковником Хазарским насилиях...»
- Фальсификация, граф! - Хазарский вскочил с места.
Доррер дернул под столом за шнурок - тотчас в кабинет вошла секретарша.
- Я слушаю вас, господин комиссар.
- Принесите стакан воды, полковнику Хазарскому плохо.
- Сволочь! Я этого так не оставлю! - Хазарский направился к двери.
- Сядьте, Хазар-хан, и выслушайте меня до конца!- остановил его Доррер.
Хазарский подошел к столу и оперся на него рукой.
- Говорите, я слушаю.
- Господин комиссар, пожалуйста, возьмите воду,- секретарша поставила стакан на стол.
- Хазар-хану уже легче, - Доррер улыбнулся.
- Нет, почему же, я выпью. - Хазарский большими глотками опорожнил стакан и отдал смазливой секретарше. Когда она вышла, совершенно спокойно, но с надменной улыбкой сказал: - Продолжайте, граф, я слушаю вас.
- С жалобой геоктепинцев вкратце ознакомлен господин краевой комиссар Черкес, - сообщил Доррер.- Пришлось изложить ему свою точку зрения по поводу столь нежелательного инцидента, виновником которого были вы, Хазар-хан.
- Граф, я прошу от вас лишь откровенности, - попросил Хазарский. - Мне известно, что несколько дней тому назад у вас в гостях побывал Теке-хан. Приезжал он, насколько я теперь понимаю, специально, чтобы помогли ему настрочить грамотную, аргументированную жалобу. Он оказался хитрее меня. Теке-хан первым понял, что после того, как ушел с арены Куропаткин, - оба мы, он и я, лишились опоры. Мы, словно два паука в одной банке, начали карабкаться вверх, и Теке-хан, укусив меня, выбрался первым. Этот подлый, старый феодал, всю свою жизнь молившийся аллаху и государю-императору, теперь, спасая свою шкуру, выставляет себя защитником прав дехкан. Топит меня, который всю свою жизнь отдал просвещению своего народа. Зачем вы потворствуете Теке-хану?
- Откровенность не всегда полезна, - сказал, подумав немного, Доррер. - Особенно опасно быть откровенным с вами, Хазар-хан. Разве вы были откровенны со мной, когда пытались очернить меня в глазах генерала Куропаткина? Вы подготовили блистательную докладную о всех моих промахах в судебных делах. Будучи не так давно в Ташкенте у господина Черкеса, я имел удовольствие прочесть вашу депешу. Продержись Куропаткин на посту генерал-губернатора еще несколько дней, и я не был бы сейчас областным комиссаром. Так что, господин Хазар-хан, это ли главное - кто сочинил жалобу? Какая разница кто ее писал? Мой брат Алексей или мой помощник Рахман Бадалов? Суть не в этом. Суть в том, что краевой комиссар дал согласие произвести перевыборы областного мусульманского комитета, чтобы сместить вас, как старорежимного администратора, пытавшегося прибегнуть к реставрации старых порядков.
Это была сильная «пощечина» - Хазарский буквально опешил. Последние слова областного комиссара заставили его широко разинуть рот и с трудом сглотнуть застрявший в горле воздух. Рука Хазар-хана потянулась к сердцу.
- Но вывод есть, - поспешил объявить Доррер, испугавшись, как бы Хазар-хана не хватил удар. - Краевой комиссар и я лично предлагаем вам ехать в Карасу на место генерала Мадритова. Оказавшись в своих родных краях, вы сможете принести истинную пользу своему народу. Генерал Мадритов отстранен от должности. Мы найдем ему другое место, а вас пошлем на Каспий. У меня все, господин Хазар-хан. Подумайте.
Хазарский нашел в себе силы на вежливость - энергично кивнул и вышел из кабинета.
Возвратившись домой, он долго не мог успокоиться - бродил по пустой квартире и не находил себе места. Несколько дней назад он отправил жену и сына на Челекен - до осени, но сейчас с досадой думал: «Да и стоит ли им возвращаться сюда! Что они забыли в этом дрянном городке. И вообще, что меня удерживает здесь? Поеду тоже на Каспий. Нет, не на место генерала-карателя. Такого одолжения граф Доррер от меня не дождется. От одной лишь мысли - сидеть на месте человека, который больше года, подобно дикому зверю, терзал моих соплеменников, бросает меня в дрожь... Ах, какой же я глупец! Как я мог надеяться на поддержку геоктепинцев, когда Теке-хан только тем и занят, что оберегает свою власть и свой престиж в этом крае. Разве он мог бы вынести, если бы я стал повелевать его народом? У каждого хана - свои люди, свои сторонники. Мои люди - туркмены каспийского побережья. Ничего, что они далеко от Асхабада. Сплотив вокруг себя прибрежных туркмен, я сделаю их основной своей силой в борьбе за новую Туркмению...»
