Гусейнкули Гулам-заде - Гнев. История одной жизни. Книга вторая
Когда я утром выстроил эскадрон перед походом, ко мне обратился сержант Фаррух. У него было такое просящее выражение лица, что я сразу догадался, о чем пойдет
речь. И действительно, держась рукой за живот, он жалоб" но сказал:
— Мне очень плохо, господин ождан, живот крутит со вчерашнего вечера... не знаю почему. А вы оставляете здесь несколько человек. Вот я и хотел бы попросить вас...
Я не сумел сдержать улыбки и махнул рукой: «оставайтесь». Лицо Фарруха сразу просветлело. Он склонился не то в благодарном поклоне, не то действительно от боли в животе.
...По каменистой дороге конники спустились с аббаса-бадского холма в долину. На скудных клочках земли трудились крестьяне. Это были в основном грузины, осевшие здесь еще со времен шаха Аббаса. Они разгибали натруженные спины и проводили нас долгим взглядом.
Степь лежала широко и привольно. Редкие кустики желтели то здесь, то там на ее сером ложе. День начинался теплый и тихий. И вдруг в безветрии возникал вдали пыльный смерчь, извиваясь он бежал по степи, а потом так же внезапно опадал и исчезал.
Впереди в зыбком мареве стали подниматься высокие стены Мияндашта. Это степное село было похоже на крепость — высокие глиняные стены, широкие железные ворота, наблюдательная вышка. Внутри крепости лепились мазанки одна к другой. Плоские крыши напоминали такыр — так они были однообразны и ровны. И как на такыре нигде не было ничего живого...
В центре села, у единственного колодца, я приказал спешиться, напоить коней.
Мы с Аббасом присели в тени глинобитного дома и стали рассматривать карту, определяя дальнейший маршрут. Подняв голову, я заметил невдалеке крестьянина, переминающегося с ноги на ногу и смотрящего на нас с жалобной просительностью.
— Вы хотите что-то спросить?— обратился я к нему. Крестьянин несмело подошел. Не зная от смущения, куда деть свои большие заскорузлые руки, он теребил полу Длинной рубахи и смотрел в землю.
— Так что у вас?..
Он поднял глаза, и мы увидели в них мольбу.
— Господин офицер,— заговорил он взволнованно,— я бедный человек. Единственное мое богатство — лошадь... и ее вчера отобрали бандиты. Как же я буду кормить семью?..— В его голосе были слезы и боль. Скажите, кто мне поможет, к кому обратиться?
— Успокойтесь,— сказал я,— присядьте с нами, расскажите как было. Наш эскадрон как раз и направлен сюда, чтобы найти банду и наказать грабителей.
Он уселся прямо на землю, привычно подвернув под себя ноги.
— Работаю я в поле и вдруг вижу — скачут всадники по дороге. Я сразу подумал, что бандиты. У нас давно говорят про них: нападают, грабят, убивают, никого не щадят. Сначала подумал, что они спешат куда-то и проедут мимо. Но они заметили меня, подскакали. Один ударил плетью... я упал, чуть конями меня не затоптали. Выпрягли лошадь и увели... Скажите, как мне теперь жить? Ведь я и с хозяином не рассчитался, а у меня большая семья... впереди зима.
— Чем они вооружены? — спросил Аббас.
— У них винтовки, сабли, наганы тоже есть...
— Знаете, где они чаще всего собираются?
— Откуда мне знать?— вздохнул крестьянин.— Люди говорят, что в Полабрешоме... Но там ведь целая крепость, так просто их не возьмешь.
Я показал ему карту.
— Какие дороги ведут туда?
Он смущенно покачал головой.
— Не понимаю... неграмотный... Но могу сказать, что ехать надо через Кара-Даг. Там такое ущелье, как улица в Мияндаште,— узкое. В этом месте их можно подкараулить...
— Это вот здесь,— показал я Аббасу на карте.— Пожалуй, действительно стоит устроить засаду.— И я снова обратился к крестьянину:— А вы бывали в тех местах?
— Приходилось...
— Там есть другой выход из ущелья? Если мы перекроем этот, бандиты смогут уйти?
— Только назад.
— Ну, это мы учтем... Хотите быть нашим проводником?
Крестьянин опустил голову, стал водить пальцем по пыли, рисуя что-то. Было ему на вид лет сорок, сложен он крепко, но, видно, сильно напуган.
— Если они узнают... не жить мне тогда,— сказал он глухо.— И семью всю вырежут...
— Так мы их всех перебьем в этом ущелье,— сказал Аббас— А вам вернем вашу лошадь, будете снова работать, кормить свою семью. И с помещиком рассчитаетесь. Крестьянин подумал и махнул рукой: будь что будет, согласен!..
— Только коня мне верните, господа офицеры,— напомнил он. — А то пропаду совсем!
Сначала дорога петляла меж холмов, потом справа и слева стали подниматься бурые скалы, изъеденные ветром, словно оспой. Там, где они круто уходили вверх, образуя отвесные уступы, наш проводник остановился.
— Вот оно — ущелье,— сказал он и мрачно посмотрел вперед,— дальше стены еще круче, не каждый поднимется.
Мы с Аббасом придирчиво осмотрели все кругом, нашли подходящее место для занятия позиции. Эскадрон разделили на две группы, Аббас должен был командовать той, которая оставалась здесь.
— Уведите коней в укрытие — вон туда, за скалу,— сказал я.— Разместите солдат так, чтобы каждый хорошо просматривал ущелье. Да пусть не ленятся, хорошо зароются в землю. Незачем зря рисковать! Как пройдут — открывайте огонь, чтобы ни один не вырвался из ущелья. Отступят — не преследуйте их, мы там встретим...
— Не зря говорится: командир — отец родной!— Это о тебе, Гусо, народ так отзывается!— улыбаясь, пошутил Аббас.
Я и сам понимал, что он не хуже меня сделает все положенное, но не мог лишний раз не позаботиться о нем и о солдатах. Ведь бой есть бой, а на войне, как известно, убивают!.. Я боялся потерять своего последнего друга. И так много полегло их на родной земле...
— Ты не сердись, Аббас-джан,— сказал я, крепко его обнимая,— командир... как ты говоришь,— отец родной!
Но Аббас заметил, что мне вовсе не до шуток, и ответил с теплотой в голосе:
— Ты не волнуйся, Гусо, все будет хорошо!
— Ну, желаю успеха.
Я повел свою группу по ущелью к другому его концу. Ущелье было коротким и узким, и стены так круто уходили вверх, что даже опытному скалолазу пришлось бы очень туго...
Словно читая мои мысли, проводник проговорил:
— Они здесь будут, как в мышеловке...
— Только бы вошли сюда,— подхватил я. Он ответил уверенно:
— Войдут, другого пути нет. А узнать про вас им не от кого — народ их не любит, никто не скажет!
Вот и кончилось ущелье. Здесь такие же холмы и скалы, как и в другом его конце. Приказываю спешиться, отвести коней в укрытие и начать окапываться.
Провозились мы до конца дня, каждый раз прекращая работу и прячась, если кто-нибудь ехал по дороге. Хотя это, пожалуй, и было лишним: редкие проезжие сами боялись бандитов и гнали коней во всю прыть, лишь бы поскорее миновать мрачные горные ворота.
...Наступила ночь. Темная, тихая, тревожная. Костров не жгли. Лежали в темноте, прислушивались к таинственным ночным шорохам. Знали, что бандиты обнаглели и ездят в открытую даже днем, но все же боялись их пропустить.
С рассветом снова наступило оживление. Люди повеселели, закусили — и пошли шутки, веселая перебранка, смех.
Пролетел день и снова наступила ночь. Мне не спалось. Обойдя посты, я прилег на тонкой подстилке, закинул руки за голову и стал смотреть на звезды. Люблю смотреть и ночное небо. Когда-то я искал свою звезду и Парвин... Где они? И какую судьбу нам предрекают?..
В осеннем чистом небе спокойно горят мириады звезд, помигивают, как фонарики. Когда смотришь на них, кажется, что на всей земле царствует тишина и покой, мир и счастье. И ведь настанет когда-нибудь такое благоденствие на нашей многострадальной планете!.. Я верю в это.
Думая о далекой Парвин, мечтая о встрече с ней, я незаметно заснул.-.— во сне увидел себя босоногим мальчишкой. Будто идем мы всей семьей по избитой дороге и вместе с нами Парвин. Направляемся мы из моего родного Киштана в большой незнакомый город, навстречу новой, необыкновенной жизни. Я смотрю на Парвин и удивляюсь: как же она очутилась с нами? Я же познакомился с ней позже, уже в Боджнурде... Но она идет рядом со мной и на лице ее — такое же ожидание счастья, детская радость, как и у всех ребятишек. Только отец и мать идут понуро, глядя под ноги.
— Мама... Папа!..— кричу я радостно.— Почему вы печальные? С нами Парвин, значит, все будет хорошо, вот увидите!
Отец поднимает голову и начинает петь:
— Журавли летят, добрые люди, весной и осенью. Летят, летят, высоко летят. Весной и осенью летят..
Я смотрю на Парвин, но у нее тоже лицо стало грустным, на глазах слезы...
— Что с тобой, любовь моя?
Но она проходит мимо... Я остаюсь один на дороге... смотрю им вслед, и сердце готово разорваться от тоски и горя... И жгучий холод охватывает тело... Один я в ледяном мире...
Я вздрагиваю и просыпаюсь от холода. Руки и ноги закоченели. С трудом встаю, делаю несколько резких движений, чтобы согреться, и смотрю на небо. Оно стало совсем бледным, звезд не видно, только одна над самым горизонтом тускло мерцает. Звезда Парвин?..
