Антанас Венуолис - Перепутья
— Кроме того, дорогие мамочка и сестричка, не останемся мы перед ними в долгу и за коварство и обман с лихвой расплатимся: у жемайтийца и меч острее, чем у крестоносца, и сам он хитрее! — Манивидас тоже имел на крестоносцев зуб.
Потом старый Висиманта рассказал им, как идут дела в замке и поместье, про состоявшиеся поединки и о том, какой гарнизон крестоносцев остался в замке.
Рыцарю Греже было очень неудобно общаться с сыновьями Книстаутаса, но под Вильнюсом они настолько подружились, что теперь Кристийонас и Манивидас не вытерпели, чтоб не поздравить его с победой в поединке, и поблагодарили за заботу о матери и сестре. Вежливо поблагодарили они и комтура Германа. Теперь уж они сами взялись сопровождать мать и сестру в Мариенбург. Старому Висиманте и нескольким придворным было приказано возвращаться обратно в замок и не очень-то сопротивляться немцам.
Расставаясь с крестоносцами, боярыня с дочерью тоже поблагодарили комтура Германа и рыцаря Греже за заботу.
Рыцарь Греже был недоволен, что им приходится расставаться, но он ничего не мог изменить. Это путешествие было настолько приятным ему, что он даже во сне видел Лайму. Если в походе, под Вильнюсом, он ни на минуту не мог забыть прекрасную Лайму и страдал, думая, что вряд ли когда-нибудь снова увидит ее, то теперь сама судьба сторицей возместила ему за все эти часы страданий. И на поединок с Гансом Звибаком он пошел главным образом потому, что тот без должного почтения обращался с боярыней и ее дочерью; а теперь в пути он не отрывал от Лаймы глаз. Самым большим удовольствием, самым большим счастьем было для него переброситься с Книстаутайте несколькими, кажется, ничего не значащими словами, подать ей лук, стрелы, подержать ее коня или только притронуться к ее платью. Рано утром, после неудобно проведенной ночи, он встречал ее радостнее, чем восход солнца. За эти дни, прожитые в замке и в пути рядом со своей дамой сердца, рыцарь Греже почувствовал, что телом и душой он ближе к жемайтийцам, чем к крестоносцам. Бесконечно милыми и прекрасными казались ему склоны Падубисиса, даже эти страшно жуткие пущи, которые прежде он так избегал. А когда он увидел братьев Лаймы, они показались ему самыми дорогими и близкими людьми на свете. И как теперь стесняли его комтур Герман и все уставы и обычаи ордена! Но надежда, что все-таки и теперь, в пути, он сможет находиться недалеко от нее, а позже увидит в Мариенбурге, радовала рыцаря Греже и не позволяла унывать.
Правда, в княжеских полках было много красивых молодых литовских и жемайтийских бояр, был там и боярин Скерсгаудас, и, возможно, лишь это одно не позволяло рыцарю Греже без оглядки радоваться настоящему и будущему. Ведь так или иначе он все-таки рыцарь крестоносцев, сообщник Ганса Звибака и враг жемайтийцев. Если бы рыцарь Греже мог добыть счастье оружием, он никого не побоялся бы и вызвал на поединок всех литовских и жемайтийских бояр, лишь бы завоевать сердце Лаймы; но если она отвернется от него, как от крестоносца, и предпочтет какого-нибудь жемайтийца… И рыцарь Греже снова начинал тревожиться и колоть бока своего коня острыми шпорами, желая догнать жемайтийский отряд и хотя бы издали увидеть Лайму. А когда дул с той стороны ветерок, казалось рыцарю, что веет оттуда самой благодатью.
Не радовалась такой перемене и Лайма Книстаутайте. И она то и дело оборачивалась назад и все смотрела, не догоняет ли их рыцарь Греже.
Через три дня войска союзников ступили на землю Пруссии и наконец подошли к Мариенбургу. По пути их встречали толпы любопытных и удивлялись, что в поход отправлялись такие многочисленные полки, а возвращаются совсем поредевшие. Но особенно удивлялись тому, что они привели с собой очень мало пленных и привезли скудную военную добычу.
Жемайтийские полки князя Витаутаса остались возле Немана, в замках крестоносцев, в Караляучюсе, и лишь немногие вместе с самим князем пришли в Мариенбург. С княжескими полками приехала и семья Книстаутаса со своими придворными.
Великий магистр ордена Конрад Зольнер фон Раттенштейн все еще болел. Его заместитель, маршалок Энгельгарт Рабе, стремясь загладить мрачное впечатление от неудавшегося похода, устроил в Мариенбурге рыцарские турниры с дорогими подарками для победителей. В этих турнирах могли участвовать все, более или менее отличившиеся на войне, — крестоносцы и чужеземные рыцари, князья, графы, бароны и крещеные жемайтийцы, награжденные платьем витинга.
Обычай рыцарских поединков еще не успел распространиться среди литовских, жемайтийских и белорусских бояр, хотя в последнее время в Вильнюсском крае, там, где были польские гарнизоны, и возле Немана, в замках крестоносцев, некоторые крещеные литовские и жемайтийские юноши уже успели заразиться этой модой.
Для участия в этих турнирах записались оба сына Книстаутаса, хотя младший, Манивидас, еще исповедовал свою старую веру; записались боярин Скерсгаудас и еще несколько литовских, жемайтийских и белорусских бояр из полков Витаутаса. Записались и многие чужеземцы, крестоносцы, а также рыцарь Греже. Когда он приехал в Мариенбург, его счастье, его Лайма Книстаутайте как бы начала отдаляться от него. Греже, как рыцарь крестоносцев, должен был держаться в стороне от литовцев и только изредка, благодаря счастливой случайности, встречался с Лаймой Книстаутайте. Другие молодые литовские и жемайтийские воины могли видеться с ней каждый день. Особенно тревожился рыцарь Греже насчет боярина Скерсгаудаса и теперь, записавшись на турнир, надеялся вызвать его на единоборство и обломать ему рога. Кроме того, не только литовцы и жемайтийцы вертелись вокруг Лаймы Книстаутайте; интересовались ею также чужеземные рыцари, графы и бароны.
Боярыня Книстаутене с дочерью неплохо чувствовали себя в обществе княгини Анны, но им, детям природы, перенесенным из Ужубаляйских болот и трясин в такой прекрасный город, в такой высокий замок, очутившимся среди такого множества славных рыцарей и знатных особ обоего пола, совсем здесь не нравилось. Да и слишком резкий переход от траура к роскоши и увеселениям подавлял и смущал их.
На тот же день одновременно с рыцарскими турнирами были назначены и другие торжества: крещение всех вновь прибывших в Мариенбург заложников и воинов Витаутаса. Желая показать чужеземцам, какой опорой христианства являются крестоносцы, устроители этих торжеств не поскупились на расходы и устроили все с необыкновенной, еще не виданной жемайтийцами роскошью. Но больше всего интересовало всех, особенно чужеземных рыцарей и вельмож, крещение семьи жемайтийского рыцаря сарацина Книстаутаса, погибшего под Вильнюсом. Многих интересовала его дочь Лайма, о красоте которой уже поговаривал весь Мариенбург. Были рыцари, которые только и ждали крещения сарацинки, чтобы объявить ее дамой сердца и мечом защищать ее красоту и добродетели.
Все эти слухи и приготовления волновали рыцаря Греже. Готовясь к турнирам, он ежедневно упражнялся на полях под Мариенбургом, тренировался с разным видом оружия: секирой, мечом и копьем; конным и пешим. Рыцарь Греже готовился сразиться с крестоносцами и с чужеземцами, со всеми, кто только посмеет посвататься к Книстаутайте или отобрать у него право быть ее рыцарем.
В назначенный день в костеле Мариенбургского замка состоялось крещение жемайтийцев, а позже, после всех торжеств, и турниры в специально огороженном месте.
Уже с самого утра начали собираться вокруг замка толпы любознательных горожан и селян. В замок и в самый костел пускали только избранных. Лайма Книстаутайте и ее мать приехали в костел в прекрасной коляске, вместе с княгиней Анной и княжной Софией. Их сопровождали верхом на конях князь Витаутас, множество литовских, жемайтийских и белорусских бояр. Витаутас ехал рядом с коляской княжны с левой стороны, а все остальные следовали сзади. И снова в толпе горожан и селян раздался шепот: "Wytowt… Wytowt… Herzog Wytowt", и люди обнажили головы. Всех интересовали княгиня Анна, княжна София и прекрасная сарацинка Книстаутайте. От ворот костельного двора до двери костела и дальше в самом костеле в два ряда стояли рыцари, которые приветствовали княжескую семью. Не маршалок ордена, не герцог Саксонский, не маркграф и не претендент на английский престол граф Дерби были в центре торжеств, а князь Витаутас, еще не имеющий даже постоянного титула. Орден пока что титуловал его только — Herzog Wygand.
Молитвенник княгини Анны в дорогом переплете держала в руках боярыня Книстаутене, четки — уважаемая фрау замка; длинный шлейф княгини несли два пажа, два немецких мальчика в черной одежде. На Книстаутайте было белое платье, а поверх него — шубка из дорогих мехов. Когда при входе в костел сестры монашенки сняли с нее соболей, она, в белом платье, перепоясанном широкой голубой лентой, в белых башмачках, в белом головном уборе, была похожа на мадонну, которая стояла на большом алтаре. Многие знатные рыцари и братья не могли оторвать от нее глаз и сокрушались, что она родилась сарацинкой.
