Геннадий Ананьев - Андрей Старицкий. Поздний бунт
- Челом ударю государю, чтоб знатно отблагодарил он тебя, воевода, и тебя, подьячий. Артельным нынче же уплатите сверх уговора еще половину цены. При нас вручите. А мы поблагодарим их за старание, за честное и четкое исполнение царева приказа.
- Не ради милости государевой старались, - ответил подьячий, - хотя доброму слову любой рад. Понимаем, какой цели ради строятся корабли. Казанцы нам житья не дают, извели. Вот мы и работали ночами, при свете костров. Намерены мы еще пяток сверх задания построить - как подарок от нас. Ну, а доброе слово, повторяю, разве не согреет?
В Нижнем Новгороде тоже не волынили. Работы, правда, там еще не были закончены, но по всему похоже - не сорвут сроков, а даже опередят их.
Можно теперь в Москву отправляться, заглянув в Кострому и Ярославль, но Хабар-Симский уперся:
- Тебе, князь Андрей Иванович, какого ляда круга-ля давать? Или я один не управлюсь? Иль, думаешь, к моему слову не так прислушаются?
- Нет у меня такой мысли. Доверяю тебе полностью, но коль вместе выехали, вместе и воротимся.
- Не тот глагол, князь Андрей. Поспеши к брату с докладом и с просьбой поощрить воеводу Юрьевца и подьячего, наблюдающего качество работ. Больше так проку получится, чем от кружного пути вдвоем.
Не вдруг, но уступил Андрей Старицкий настойчивости Хабара-Симского. Более того, согласился ехать в возке на санном ходу, ибо заявляющая свои права зима уже хорошо припорошила дороги.
Встретил князя Василий Иванович по-доброму, по-братски, похвалил от всего сердца:
- Все более верю в тебя. Старателен ты, исполняя мою волю, а она в интересах нашей отчизны. Наберешься ты и умения.
- Спасибо, брат, на добром слове. Скажу тебе откровенно: надейся на меня и впредь. Доверяй без всяких сомнений.
Деловой заинтересованный разговор меж них прошел в полном понимании. Царь пообещал" исполнить тотчас же все, о чем просил его брат, и разошлись они довольные друг другом.
Миновало Рождество с долгими напыщенными молебнами, и сразу же - совет Боярской думы. На сей раз никаких неотложных дел на обсуждение не вынесено. Есть всего один вопрос, наиважнейший: месть Казани за ее измены. По воле царя слово перед боярами держал дьяк Разрядного приказа. Все у него так ловко расписано, будто предстоит идти рати не в стан врагов, а на легкую прогулку. То, как взаимодействовать будут сухопутная и речная рати, продумано достаточно, и это ни у кого не вызвало ни сомнения, ни даже возражения. Каждый, кого по принятому в Думе порядку спрашивал Василий Иванович, поддерживал безоговорочно предложенное Разрядным приказом.
Приговор Думы единодушен: походом на Казань идти и посуху, и Волгой. Объединившись, разорить гнездо разбоя.
Дружной толпой бояре пошагали к трапезной на пир. Лишь князь Михаил Глинский не поспешил со всеми, чтобы пред дверью в трапезную ждать приглашения кравчего[97], а подступил с поклоном к Василию Ивановичу.
- Государь, я несчетно раз бил татар, знаю отменно все их коварные приемы. Не помешал бы я походу, став сотоварищем брата твоего князя Дмитрия, как я понимаю, в ратных делах малоопытного. Если изъявишь волю, то, возможно, и начальником его?
- Ты, князь Михаил, - мой советник, а не воевода.
- Одно другому не помеха.
- Верно. Только ты мне у руки моей нужен. Об этом - разговор долгий. А ладно ли заставлять бояр ждать в сенях перед трапезной, слюни глотая? Перенесем разговор на завтрашнее утро, - оборвал князя государь.
Разговор и в самом деле оказался весьма долгим. Начался он опять с просьбы Михаила Глинского не отводить его от похода на Казань, чем князь вызвал новое недовольство государя:
- Не канючь ты, не дитя малое, неразумное. Запомни наперед: не обдумавши все, я не делаю ни одного шага. Тем более такого важного дела, которое еще не ясно, с пользой ли для меня и отчизны моей закончится, лихом ли обернется. Но знай, как бы ни закончился поход, главное для меня на ближайшие годы - найти повод для отказа от вечного мира с Польшей, с королем Сигизмундом. И тут моя полная надежда на тебя. Посольский дьяк много знает об отношении королевских семей к Сигизмунду, но тебе-то о нем должно быть более известно. Так ли это?
- Да.
- Вот и расскажи мне во всех подробностях, как, по-твоему, император Максимилиан поведет себя, если мир с Польшей будет нарушен. Как поступит Венгрия? Как шведы? Как, наконец, Орден Марии Тевтонской?
- Я думаю, один за другим посольства станут слать. Это точно. Ратью же Сигизмунду никто помогать не будет. Император одержим идеей всеобщей борьбы с султаном Селимом[98], который успешно теснит христиан, захватывая все новые и новые земли, и мечтает в первую очередь тебя, государь, столкнуть с Турцией. Чужими руками хочет жар загрести. Наобещает гору - мол, все страны Европы вступятся - родит же мышь.
- Верно. Максимилиан уже прислал послов с предложением начать войну с Турцией. Верно и то, что наобещал невесть что, утверждал, мол, весь христианский мир вооружится.
- Вот-вот: «вооружится». А какая рать и под чьим знаменем пойдет, ни слова не промолвил?
- Об этом даже намека не прозвучало. Оттого я тоже только пообещал, поставив условие: пошлю свою рать, когда война начнется. Ну да Бог с ним, с Максимилианом. Стало быть, не вступится?
- Нет. Поглядит со стороны. Что касается короля венгерского, то вряд ли и он впутается. Хоть он брат Сигизмунда, но очень на него в обиде: не исполнил Сигизмунд его просьбы не попирать моей чести. А вот шведы, те будут рады ослаблению Польши, рады твоим победам. Хотя и возмутятся лицемерно, выказывая громко свое несогласие с твоими, государь, действиями, однако, поверь мне, пришлют тайно к тебе посольство с предложением о мире против Польши и Литвы. Помянешь мое слово. Шведов, таким образом, можно считать своими союзниками. Что же касается Ордена, то он на ладан дышит по вине Польши и Литвы в первую очередь и открыто поддержит тебя, государь, если будет твердо уверен в твоем мирном к нему отношении.
- Кое в чем разнятся твои слова и слова посольского дьяка. Где больше верности?
- Более верь мне. Головой ручаюсь за правдивость своих оценок. И еще. Тебе нужен повод разорвать мир с Сигизмундом, чтобы виновным в разрыве оказался сам король, такое я вполне смогу устроить. На это требуется год, самое большее, полтора. Для этого только нужна мне небольшая вольность: право тайного сношения с моими друзьями в Польше, право переписки с императором Максимилианом, его братом Карлом, с Папой Римским, с королем венгерским Владиславом, с штатгальтером Ордена Марии Тевтонской графом Изенбергом. Если возникнет необходимость сноситься еще с кем, испрошу твоей воли, государь.
«Сразу не ответишь ни разрешением, ни отказом, - задумался Василий Иванович. - Станет переметчик плести за спиной сети, имея на то полное разрешение. Ни на смех ли это курам: князю Глинскому действовать не в пользу России (а такое нельзя исключить) с благословения самодержца российского? Если же глянуть с другого бока, князь твердо обещает провести в жизнь тайную задумку. Такое разве свершишь неверностью?»
- Хорошо, - наконец согласился государь, - сносись. Ради пользы отчизны моей.
- Только во благо России. Не иначе.
На том и завершился разговор, скрытый от глаз и ушей даже самых близких к государю слуг, даже его братьев. Тайное - оно и есть тайное. Узнает хотя бы один лишний - все, нет, считай, тайности.
Поход на Казань тоже начался без лишней огласки. Не строились на Соборной площади полки для благословения митрополита. Горожане не провожали ратников, которые выезжали из Москвы поочередно, малыми отрядами. Андрей Старицкий и Хабар-Симский тоже выехали тихо, недели за две до ледохода, чтобы встречать прибывающих по росписи Разрядного приказа ратников и распределять их по кораблям. Плечо до Ярославля на себя взял князь Андрей, от Ярославля до Нижнего Новгорода - Хабар-Симский. Кроме того, в Углич, Кострому, в Юрьевец были посланы специальные воеводы, которым предстояло в этих городах начальствовать, помогая тем самым князю Старицкому и воеводе Симскому. Налажено все было так, чтобы ни в одном городе не случилась заминка. Спускавшиеся вниз по Волге корабли не причаливали бы в затонах, а продолжали плыть без остановок. Нельзя, чтобы полки, идущие посуху в устье Свияги, ожидали там речную рать. Все должно произойти слажено: князь Андрей с Хабаром-Симским высаживают два своих полка в устье Казанки, князь Дмитрий выходит на берег Волги с ратью, готовой к переправе - вот тогда удача больше вероятна.
Весенний, стремительный стрежень нес корабли играючи, веслами и рулем приходилось пользоваться только для того, чтобы держаться стремнины, поэтому судовая рать пришла к месту раньше времени, и князь Андрей, когда до Каменки оставалось полдня пути, велел бросить якоря, свернув на тихую воду. Почти двое суток простояла его рать на якорях, чтобы начать высадку пешцев и огневого наряда в точно назначенное время.
