Паулина Гейдж - Дворец грез
Поведение Дисенк я заносчиво считала мелочно угодливым, и мужская прямота Кахи была мне больше по сердцу. Я знала, как говорить с Кахой и даже с Харширой. Но я не умела поддерживать вежливую беседу с Дисенк. Конечно, я всегда была склонна слишком пренебрежительно относиться к женщинам, но однажды Дисенк удивила меня. Я спросила, откуда она. Она неправильно поняла мой вопрос.
— Я была в услужении в доме Узермааренахта, верховного жреца Амона, — ответила она, к моему большому удивлению.
В этот момент я валялась на подушках на полу своей комнаты, а она чинила одно из моих платьев, умышленно порванное мною по шву в борьбе за свободу движений. Я делала это как само собой разумеющееся, когда одевалась, и Дисенк так же систематически зашивала платья снова. Это превратилось в наше негласное противостояние. — Я также была главной личной служанкой его жены, — добавила она. Потом замолчала.
Тут уж я приподнялась:
— Ну? — Меня распирало от любопытства. — Продолжай, Дисенк! Какой дом у Первого пророка? Что он за человек? И почему ты стала работать у Мастера?
Дошив, она уверенным движением маленького острого ножичка отрезала нитку и потянулась за другой. Дисенк сидела за низеньким столиком у окна, так чтобы свет падал на работу; когда она склонялась ниже, послеполуденное солнце освещало ее блестящие, туго стянутые полосы.
— Жена Первого пророка была подругой детства госпожи Кавит, сестры Мастера, — объяснила она, протягивая нить между пальцами. — В то время они со школьными подругами каждый месяц устраивали праздники. Мне полагалось присутствовать там, чтобы иногда, если нужно, подправлять им краску на лицах. Госпожа Кавит хвалила мою работу и в конце концов убедила меня оставить службу у верховного жреца и пойти служить к ней в дом. — Она продела нитку в иголку и подцепила ткань платья. — Это было выгодное предложение. Но когда Мастер привез тебя, он попросил сестру отказаться от моих услуг. И вот теперь я служу у него. — Она старалась не смотреть на меня, и у меня сложилось впечатление, будто она сочла, что сказала слишком много.
— Ты говоришь, что Гуи одолжил тебя у сестры исключительно для того, чтобы ты заботилась обо мне? — Я была озадачена. — А что его сестра? Где она живет?
— Госпожа Кавит и ее муж живут в поместье недалеко от городской черты, — спокойно ответила Дисенк.
Я ждала продолжения, но она, сжав искусно накрашенные губы, усердно орудовала иглой.
— Скажи, а тебе здесь нравится? — поинтересовалась я. — Или ты сердишься, что тебе приходится мне прислуживать? А как скоро ты должна вернуться обратно к госпоже Кавит?
Она улыбнулась, разгадав подвох в моем невинном вопросе.
— Теперь я служу у Мастера, Ту, — повторила она, послушная долгу, и я поняла, что мне больше не удастся вытянуть из нее ничего на эту тему.
— Ты была счастлива в доме верховного жреца? — не унималась я.
Ее тонко вырезанные ноздри слегка дрогнули. Она положила платье на стол и расправила его, придирчиво осматривая свои стежки; я подумала, что она снова откажется отвечать. Она бросила на меня быстрый взгляд и возобновила работу. Я заметила, что она стала проходить шов но второму разу. Дисенк расстроилась или же твердо решила сделать шов прочнее самого платья, чтобы ткань порвалась прежде, чем мне удастся раздергать шов.
— Не подобает служанке сплетничать о своем хозяине, — сдержанно сказала она.
— Но разве две служанки не могут немного посплетничать? — быстро нашлась я. — Меня ведь тоже готовят в служанки, просто я буду выполнять другую работу! И потом, я же не прошу тебя сплетничать, а спрашиваю о том, что ты чувствуешь.
Она вздохнула:
— Ты гиппопотам, Ту. Ты катишь по мне, словно боевая колесница. Нет, я не была счастлива в том доме. Мне было больно и обидно.
— Они забывали пользоваться чашей для омовения пальцев при смене блюд? — подколола я.
Выщипанные брови сошлись на переносице.
— О нет, — сказала она. — Они очень богаты, очень образованны. Отец верховного жреца Мерибаст — главный сборщик налогов и надсмотрщик над всеми пророками Хмуна. Сам верховный жрец имеет очень влиятельных друзей, и в доме всегда было полно важных гостей. — Нож опять сверкнул на солнце, Дисенк отрезала нитку, сложила платье и начала убирать свои швейные принадлежности. Я улыбнулась про себя и подумала, как, наверное, ей приятно было такое общество, но она серьезно посмотрела на меня. — Но это все были люди не того сорта, — продолжала она. — Первый, Второй и Третий пророки Амона, и Монту, и Некхбета, и Гора, танцовщицы, и храмовые певицы, и погонщики их скота, и хранители их сокровищ. Среди них не было ни одного царевича, ни одного человека истинно знатного рода. Но верховный жрец и его жена вели себя как особы царской крови. Дом их был полон необыкновенных и прекрасных вещей. Сами они носили серебро и электрум.[56] Они позволяли себе пренебрежительно говорить о царской семье. Власть можно унаследовать, — назидательно закончила она, — но властью не может быть дарована благородная кровь. Кто-то рождается аристократом, кто-то нет. Верховный жрец был не знатного происхождения. Я только благодарна богам, что фараон не внял уговорам и не разрешил своей знати заключать браки с теми, кто ниже по происхождению.
Так, подумала я, она говорит то же, что и Каха.
— Должно быть, тебе ненавистно прислуживать мне, — сухо сказала я, и она подскочила, взмахнув руками.
— Нет, Ту, нет! — горячо заверила она. — Вовсе нет. Я счастлива повиноваться Мастеру, поэтому прислуживать тебе — для меня удовольствие.
— А Мастер — он принадлежит к знати? — язвительно спросила я.
Она удивленно взглянула на меня:
— Ну конечно!
Она дала мне богатую пищу для размышлений. Я была молода, но далеко не глупа. Сознательно ли Гуи собрал всех этих мятежников под своей крышей, или дом любого аристократа также полон недовольства? У меня не было возможности узнать это, и, кроме того, все это мало меня касалось. В конечном счете я собиралась заниматься тем, к чему меня готовили, а важные дела пусть решают важные люди.
Меня больше заинтриговала информация о семье Гуи. Несколько месяцев назад я слышала, что у него есть родственники, но забыла об этом. Он всегда казался мне единственным в своем роде, отчужденным, одиноким и как бы сам себя воспроизводящим, а у него, оказывается, есть сестра, госпожа Кавит. Интересно, какая она? Тоже серебряно-бледная, как сама луна? Дисенк этого не сказала, но Дисенк всегда строго держалась в рамках приличий.
Иногда во время ночных бдений я видела Мастера, проходившего почти под самым моим окном. Как всегда закутанный в полотно, он направлялся в бассейн на ночное купание, за ним следом всегда тащился Кенна. Я лишь однажды окликнула его, в ту ночь, когда Дисенк рассказала немного о себе. Это был порыв, я высунулась из окна и тихо окликнула его, не надеясь, что он услышит, но он остановился и посмотрел наверх. Луны не было, и лицо его казалось неразличимым пятном.
— Это ты, Ту? — тихо отозвался он. — Ты здорова? Счастлива?
— Да, — ответила я, зная, что говорю правду. — Но скажи мне, Мастер, у тебя есть родственники, кроме госпожи Кавит?
Я озадачила его. Он вздрогнул, потом тихо засмеялся.
— Чрезмерное любопытство не украшает молоденьких девушек, — сухо ответил он. — Кроме Кавит у меня есть еще брат и сестра. — Он подал знак Кенне и отвернулся от окна, но я высунулась еще больше и окликнула его снова:
— Мастер! — Мне было стыдно за себя, но я сгорала от любопытства. — Они… они…
Он быстро оглянулся.
— Нет, Ту, — невозмутимо ответил он. — Они — нет. — И, как привидение, пошел через двор, его величественный, призрачный силуэт вскоре растворился во тьме.
— Нахальная девчонка! — прошипел Кенна и поспешил вслед за Мастером.
Я опустила занавеску и на цыпочках бросилась к постели; я подумала, что Кенна, прежде чем поступить на службу к Гуи, наверняка является надсмотрщиком над арестантами, работавшими на золотых рудниках на раскаленных просторах Нубийской пустыни. Я легко представляла, как он стегает и истязает несчастных преступников, облизывая губы от удовольствия, как они умоляют его о глотке воды, а он отказывает им.
В ту ночь мне приснилось, что я тот надсмотрщик с кнутом, а Кенна — униженный раб. Он был грязный, изможденный, объятый ужасом. И совершенно голый. Я проснулась от внезапного прилива жара, который не был связан с появлением Ра над восточным горизонтом, мои соски затвердели и чресла были влажные; я впервые явилась на утренние занятия в бассейн раньше Небнефера. Меня переполняла энергия.
Там, в другом мире, были засеяны поля, взошли и созрели посевы и были собраны урожаи. Начался шему. В Египте наступила засуха, как всегда в этот сезон. Земля потрескалась и обратилась в пыль. Все живое старалось заползти в тень, какую только могло найти, и лежало, иссохшее и беззащитное, под яростным натиском свирепого солнца.
