Колин Маккалоу - Фавориты Фортуны
Мрачная улыбка искривила рот Суллы, улыбка, которая обнажала жуткие длинные клыки в те дни, когда у него были зубы. Но и сейчас это было не очень приятно видеть.
— Я также хочу, чтобы народ Пренесте знал: они заполучили Мария-младшего до конца его жизни. Поэтому ты назначишь глашатаев, чтобы они сообщали народу об этом по шесть раз в день. Одно дело — оказать помощь симпатичному молодому человеку со знаменитым именем, но совсем другое — понять, что симпатичный молодой человек со знаменитым именем принес с собой в Пренесте смерть и страдание.
Когда Сулла пошел дальше, к Вейям, к северу от Рима, он оставил у Пренесте Офеллу с двумя легионами. И они выполнили поручение. По счастливой случайности горная порода вокруг города была вулканическим туфом, который резался легко, как сыр, но на воздухе становился твердым. С таким материалом стена росла, как грибы, а траншея между стеной и Пренесте с каждым днем становилась все глубже. Земля из траншеи образовала вторую стену, а на широкой нейтральной полосе в пределах этих осадных работ не оставлено было ни одного дерева или объекта, достаточно высокого, чтобы они могли послужить тараном. На горах позади Пренесте между городскими стенами и лагерем солдат все деревья были срублены. Легионеры теперь охраняли серпантины и не позволяли жителям Пренесте добывать продовольствие.
Офелла оказался суровым надсмотрщиком. Он должен был доказать свою верность Сулле. И это был его шанс. Поэтому никто не останавливался, чтобы передохнуть, ни у кого даже времени не находилось, чтобы пожаловаться на больную спину или растянутые мышцы. Причем не только командир, но и его солдаты обязаны были доказать, что не предадут Суллу, потому что один легион из осаждавших дезертировал от Мария-младшего в Сакрипорте, а другой раньше принадлежал Сципиону Азиагену. Их преданность новому хозяину еще оставалась под вопросом, так что добросовестно построенная стена и хорошо вырытая траншея должны были показать Сулле, что они достойны доверия. А единственные их инструменты — рабочие руки и небольшие лопатки. Центурионы научили их сноровке при строительстве осадных сооружений. Организовать выполнение такой монументальной задачи было нетрудно для Офеллы, типичного римлянина, когда дело касалось только методичного выполнения.
Через два месяца стена и траншея были готовы. Они получились длиной восемь миль и в двух местах перегораживали Пренестинскую и Лабиканскую дороги, тем самым перекрывая движение и делая бесполезными обе эти дороги дальше Тускула и Болы. Римские всадники и сенаторы, чьи поместья оказались отрезаны этими фортификациями, не могли ничего поделать — им оставалось только угрюмо ждать, когда осада закончится, и проклинать Мария-младшего. Зато малоимущие здешнего региона радовались, глядя на блоки туфа. Когда осада закончится, стена рухнет и у них появится огромный запас материала, чтобы огородить поля, построить дома, амбары, коровники.
В Норбе происходило то же самое, хотя для Норбы не требовалось таких масштабных работ. Мамерк был отправлен туда с легионом рекрутов (присланных от сабинян Марком Крассом), чтобы проследить за работой. Он приступил к выполнению задания строго, но не слишком торопясь, с той сдержанной эффективностью, которая помогала ему выходить невредимым из многих рискованных ситуаций.
Что касается Суллы, в Вейях он разделил пять легионов между собой и Публием Сервилием Ватией. Ватия должен был взять два легиона и идти маршем в прибрежную Этрурию. Тем временем Сулла и старший Долабелла отправились с тремя легионами по Кассиевой дороге к Клузию, вглубь материка. Стояло начало мая, и Сулла был очень доволен достигнутым. Если Метелл Пий и его часть армии покажут себя так же хорошо, к осени у Суллы появится отличный шанс захватить всю Италию и всю Италийскую Галлию.
А как шли дела у Метелла Пия и его армии? Отправляясь по Кассиевой дороге к Клузию, Сулла мало слышал об их успехах, но он очень верил в этого самого преданного из своих приверженцев. Ему также было любопытно, как поживает Помпей Великий. Он намеренно дал Метеллу Пию большую часть армии и велел, чтобы Метелл предоставил Помпею Великому право самостоятельно командовать пятью тысячами кавалерии, которая самому Сулле будет не нужна в его маневрах на гористой местности.
* * *Метелл Пий шел маршем к побережью Адриатики со своими двумя легионами (под командованием легата Варрона Лукулла), шестью легионами, которые раньше принадлежали Сципиону, тремя легионами, принадлежавшими Помпею, и теми пятью тысячами кавалерии, которые Сулла отдал Помпею.
Конечно, сабинянин Варрон находился при Помпее, всегда готовый выслушать (не говоря уже о готовности записать) мысли Помпея.
— Я должен наладить отношения с Крассом, — объявил Помпей, когда они шли через Пицен. — Метелл Пий и Варрон Лукулл — с ними проще. К тому же они мне нравятся. Но Красс — грубое животное, он намного страшнее. Мне нужно, чтобы он был на моей стороне.
Сидя верхом на пони, Варрон глядел на Помпея, восседавшего на своем белом коне.
— Я смотрю, за эту зиму, проведенную с Суллой, ты кое-чему научился! — искренне пораженный, сказал он. — Никогда не думал, что услышу, как ты говоришь о налаживании отношений с кем-либо, за исключением Суллы, естественно.
— Да, я научился, — великодушно признал Помпей. Его красивые белые зубы блеснули в улыбке. — Успокойся, Варрон! Я уверен, что скоро стану самым ценным помощником Суллы, но также могу понять, что Сулле нужны и другие люди, кроме меня! Хотя ты, может быть, и прав, — добавил он задумчиво. — Впервые в жизни я имел дело с кем-то из главнокомандующих, помимо отца. Полагаю, мой отец был великим солдатом. Но его ничто не интересовало, кроме своих земель. Сулла — другой.
— В каком отношении? — полюбопытствовал Варрон.
— Его не занимает почти ничего, включая всех нас, кого он называет своими легатами, или коллегами, или любым другим словом, которое посчитает уместным в данный момент. Я не знаю, волнует ли его даже самый Рим. Если и существует что-то, что его интересует, то это, во всяком случае, нечто нематериальное. Деньги, земли, даже степень его auctoritas, авторитета, или качество его общественной репутации — нет, они ничего не значат для Суллы.
— Тогда что? — спросил Варрон, пораженный этим новым Помпеем, который умел видеть дальше собственного носа.
— Вероятно, только его dignitas, — ответил Помпей.
Варрон принялся тщательно обдумывать эти слова. Может быть, Помпей прав? Dignitas! Самое неосязаемое из всего, чем владеет знатный римлянин, — это dignitas. Auctoritas — мера его общественного влияния, его способность отвлечь общественное мнение и общественные органы от Сената на жрецов и казну.
Dignitas — нечто совсем другое. Это качество было персональным и очень личным, и все же оно охватывало все сферы общественной жизни человека. Так трудно определить, что это такое! Наверное, потому и существовал определенный термин. Dignitas — это… степень впечатления от личности человека… его славы? Dignitas заключает в себе все, что представляет собой человек, и как личность, и как лидер своего общества. Это сумма его гордости, его целостности, его слов, ума, деяний, способностей, знаний, его положения, его ценности как человека. Dignitas остается жить, когда человек умирает. Это единственный способ, которым человек может восторжествовать над своей смертью. Да, вот лучшее определение. Dignitas — это триумф человека над прекращением его физического бытия. И если посмотреть с этой точки зрения, Помпей был абсолютно прав. Если что и имело значение для Суллы, так это его dignitas. Он говорил, что побьет Митридата. Он говорил, что вернется в Италию и реабилитирует себя. Он говорил, что восстановит Республику в ее древней, традиционной форме. И, сказав это, он так и сделает. Если он не выполнит обещанного, его dignitas будет уничтожено. У объявленного вне закона и официально преданного позору не может быть dignitas. Сулла найдет в себе силы сдержать слово. И когда он сдержит слово, только тогда он будет удовлетворен. А до этого Сулла не может отдыхать. И не будет.
— Сказав так, — произнес Варрон вслух, — ты наградил Суллу максимальной акколадой.
Ясные голубые глаза вдруг стали словно слепыми.
— Что?
— Я хочу сказать, — терпеливо пояснил Варрон, — что ты продемонстрировал мне, что Сулла не может проиграть. Он борется за что-то, чего не понимает даже Карбон.
— О да! Да, определенно! — радостно воскликнул Помпей.
Они почти подошли к реке Эзис, к сердцу собственных владений Помпея. Порывистый юноша, каким был Помпей еще в прошлом году, не исчез, но теперь он приобрел новый опыт. Другими словами, Помпей вырос. Он вырастал понемногу каждый день. То, что Сулла дал ему возможность командовать кавалерией, вызвало в нем интерес к этому роду войск, к которому раньше он не относился серьезно. И это, конечно, было чисто по-римски. Римляне верили в пехотинца, а конного солдата считали скорее декоративным элементом армии, нежели полезным, скорее помехой, чем благом. Варрон был убежден: единственной причиной, по которой римляне начали использовать кавалерию, было то обстоятельство, что ее использовал противник.
