Екатерина Великая. Владычица Тавриды - София Волгина
С самой первой их встречи ее привлек его почти двухметровый рост и красивое лицо. Екатерина не замечала, чтобы больной глаз его портил. Он, по ее мнению, токмо придавал ему паче мужественности. Перевязывая иногда черной лентой воспаляющийся глаз, появляясь на балах, приемах в таковом виде, он приковывал к себе восхищенные взгляды всех присутствующих, понеже выглядел весьма внушительно, и здоровый глаз его смотрел орлиным взором. Богаче его платья никто не надевал. Затмить он не мог токмо императрицу.
Первые минуты их появления сопровождались всегда некоторым параличом для придворных, настолько притягательна была их сиятельная пара. Как они шли, как сидели в кругу приближенных, как танцевали, как разговаривали друг с другом, все было предметом бесконечных обсуждений для присутствующих дипломатов, сановников, приглашенных гостей и придворных. И Потемкин, и императрица видели, каковое впечатление они производят на публику, и оное обстоятельство, естественно, в какой-то степени стало для них обыденным. Екатерина, по крайней мере, никогда не занималась самолюбованием. Все оное было мишурой, а ее главным желанием было чувствовать около себя, любящей женщины, настоящего, достойного ее, мужчину.
Прожив с Орловым десять лет, она ведала, каким прекрасным природным редким умом тот обладал, схватывая моментально суть проблемы, из которой он тут же находил выход. Но… его необразованность давала о себе знать. Другое дело с ее новым любимцем! Недолгие годы учебы в Церковной Семинарии и Московском Университете, любовь к книгам – дали свои плоды. С ним она готова бесконечно разговаривать на самые разные темы. А каковые послания он ей пишет! Из них Екатерина узнала, что она являет собой женщину неотразимой красоты. Потемкин постоянно говорил о ее прекрасных глазах, фигуре, царственной осанке, и паче всего, он восхищался ее умению держать себя.
– Фазан мой, – недоверчиво вопрошала она его, – неужто, ты и в самом деле считаешь, что нет более на свете женщины, умеющей, как ты внушаешь мне, так достойно держать себя?
– Ужели есть еще кто-то? Подскажи тогда, кто она. Поеду, полюбуюсь, сравню.
– Колико принцесс на свете, королев… К примеру, молодая и, сказывают, красивая королева Франции – Мария-Антуанетта, ее мать – императрица Мария Тереза…
При упоминании имени Австрийской королевы Потемкин рассмеялся:
– Уж не знаю – какая она. Но кажется мне курицей…
Екатерина ведала, что цесарская королева плевалась в ее сторону, считая развратницей, токмо и занятой тем, что меняла себе фаворитов. Желая выведать, как к оным разговорам относится ее любимец, она с опаской, но все-таки спросила:
– Отчего же, Перюша, ты так худо ее судишь?
Потемкин, выпятив губу, сказал пренебрежительно:
– А как она о тебе отзывается? Слыхивала? Что она о тебе может говорить! Что она знает? Неумная женщина не может быть красивой… для меня, по крайней мере.
Екатерина порывисто и нежно обнимала его.
Ни одна из их жарких ночей не проходила без его нежных нашептываний о ее женских достоинствах, так что в одно прекрасное утро, встав с постели невысокая Екатерина, вдруг почувствовала, как будто она стала выше, краше, притягательней. Словом – настоящей женщиной! Царицей мужских и женских сердец! Как говорил Потемкин: «Императрицей, каких не было и не будет!» И более об оном она не забывала. С того дня она являла собой все: государственную силу и власть, законодательницу, просветительницу и прочая, и прочая, но все в ней прежде всего являло женщину, кою невозможно было забыть. Она врезалась в память раз и навсегда. Многие влюбленные в нее мужчины, носившие в себе ее образ, готовы были отдать за нее жизнь безоговорочно. Обожающая ее Королева, токмо и успевала нашептывать ей, как смотрит на нее влюбленными глазами то один, то другой, а то сразу и несколько кавалеров сразу.
* * *
В голове графа Потемкина громоздясь, теснились планы по устройству российского государства, которые будут иметь место после поимки самозванца. Выслушивая с отменным вниманием прожекты, показывающие перспективы развития страны, государыня вполне соглашалась с оными. Григорий Александрович считал, что в стране худой контроль над населением, понеже слишком губернии велики, посему – их размеры надобно уменьшать. Он сетовал, что любому здравомыслящему государственному человеку понятно, что губернатору легче контролировать маленькую губернию, и приставам легче работать на меньшей территории, нежели на большей. Не мешало бы и Иностранной Коллегии, по его мнению, поупражняться, как того следует, дабы помочь полностью освободить христианские страны, таковые, как Греция.
– Греков надобно вызволять в первую очередь, – напористо настаивал он.
– Греки – первые православные…
Граф перебил ее:
– Их надобно освободить от турецкого ига, понеже Греция – колыбель человеческой цивилизации и православия.
Екатерина искоса посмотрела на него: губы сжаты, глаза смотрят твердо. Да, граф сериозно настроен на решительные действия.
«Греческий прожект» был постоянной материей в их беседах. Словом, надобно было все детально обдумать и принять решение. А пока, главной задачей было учинить действенное движение правительственных войск, дабы подавить восстание под водительством злодея Пугачева. Однако, совсем не прост сей донской казак: ещё до начала последней битвы за Казань, он объявил, что оттуда направится на Москву. Слух об том разлетелся по всем ближайшим деревням, поместьям и городкам, воодушевляя бедноту. Как же! Сама Москва будет под властью их предводителя, Надежи-Царя! Стало быть, их бедняков власть установится! Несмотря на крупное поражение пугачёвской армии, пламя восстания охватило весь западный берег Волги.
Граф Григорий Александрович Потемкин основательно упражнялся браздами правления, вытесняя прежних руководителей Правительственного Сената. Постепенно он хотел избавиться и от Алексея Орлова, коий недавно прислал императрице с Италийский брегов ружейный прибор. Сей подарок стал причиной их ссоры: ревнивый Потемкин не желал, дабы она принимала подарки от прежнего своего окружения. Не хотел видеть и заведующего генеральным штабом, влиятельного Захара Григорьевича Чернышева.
– Гриша, чем ты так недоволен? Я понимаю, ты не терпишь Орловых, но отчего ты хочешь убрать графа Захара Чернышева, – удивлялась Екатерина, услышав сие его пожелание. – Граф так много сделал для укрепления централизации военного управления, создал новые штаты Военной коллегии, канцелярии артиллерии и фортификации, управления комиссариатских учреждений. Благодаря ему появилась собственная типография в Военной коллегии.
