Сергей Катканов - Рыцари былого и грядущего. Том 3

Однажды Арман, устраиваясь на отдых, небрежно обронил:

— Завтра у нас по плану — побег. Не хочешь принять участие?

— Уже всё готово? — Анри не смог сдержать счастливой улыбки, которая так и расплылась по его лицу.

— Да. Кинжалы на всех здесь под камнем. Охрану придётся вырезать полностью. В миле отсюда спрятана одежда, тоже на всех, и деньги, чтобы нанять корабль. Переоденемся и рванём к Нилу. Великая река, доложу я тебе.

Анри ничего не мог сказать, только обалдело кивал. Арман, взглянув на него, добродушно спросил:

— Юноша, вы сейчас способны воспринимать деловую информацию?

— Да, конечно, мессир. Я не упущу ни одной детали.

— Сомневаюсь. Хорошо, что деталей немного. Завтра в каменоломне постарайтесь только делать вид, что работаете. Берегите силы. Вечером ложитесь спать как можно раньше. В три часа по полуночи — подъём и маленькая резня. Предупреди всех, пусть будут готовы.

— Так ведь не уснут же.

— Может быть, оно и к лучшему. Нам с тобой, во всяком случае, спать не придётся вообще.

— Мы на Кипр?

— Нет. На Кипре больше нечего делать. На корабле у нас будет много времени, обо всём поговорим. А сейчас давай–ка спать. Последняя ночь в каменоломне, как это трогательно. Когда–нибудь, Анри, ты будешь вспоминать эти четыре года рабства, как самый спокойный и благополучный период своей жизни.

Море. Опять вокруг море. Даже не верится. Анри вырос на острове и видеть море было для него так же естественно, как видеть небо. Но за бесконечные годы плена ему не раз казалось, что никакого моря на свете не существует, что бескрайняя водная пустыня просто приснилась ему когда–то в детстве. Даже поход на Руад теперь казался ему последней песней детства. Он возмужал в плену. Мужчину сделали из него каменоломни, а там вода — это то, что в виде мутной влаги едва скрывает дно рабской чаши. Там больше нет никакой воды. А тут — море. Оно, оказывается, существует на самом деле.

Анри скоро исполнится 23 года. Он больше не желторотый юноша, а окрепший мужчина с широкими плечами и буграми мускулов — потаскай–ка огромные камни год за годом — если не сдохнешь, станешь силачом. С лица ушла восторженность, оно стало спокойным, показывая человека, готового к бесконечному терпению, а в открытую и непосредственную улыбку добавилось немного грусти. Как часто лица людей, прошедших через многолетний кошмар, превращаются в маску страдания, но лицо Анри избежало этой участи, потому что в плену он научился по–настоящему верить в Бога, то есть абсолютно доверять Отцу Небесному. А так же человеку, заменившему земного отца. Вот и сейчас он до сих пор не знает, куда они плывут. Он просто верит, что и Бог не оставит, и Арман не подведёт.

Побег прошёл безупречно. Они словно исполнили сирвенту, которую прекрасно знали наизусть. А ведь это была сложная, многоходовая комбинация, в таких непростых делах всегда что–нибудь обязательно пойдёт не по плану. Почему же им всё так прекрасно удалось? Да потому что они умели ждать и верить. В их побеге не было срыва, не было отчаяния, вообще не было эмоций. Они не нервничали и не боялись, полагались лишь на Бога и хладнокровный расчёт.

Арман велел всем гладко побрился, а не просто подравнять бороды, пояснив, что они своим видом ни в коем случае не должны напоминать тамплиеров. Никто этого не понял, ведь они же герои, которые возвращаются из плена, зачем им маскироваться? Но все без лишних вопросов сделали так, как сказал Арман. Непривычно голые лица братьев были теперь все в порезах, ведь никто из тамплиеров никогда не умел бриться. Теперь все усмехались, глядя друг на друга, каждый, казалось, чувствовал, что вместе с новыми лицами они получили новую жизнь. Одеты они были, как купцы средней руки, хотя было ясно, что они станут теперь кем угодно, только не купцам. На большой торговой галере немногочисленная команда была подобрана, похоже, исключительно из глухонемых, никто из братьев не слышал, чтобы хоть один моряк говорил, и мимо пассажиров они проходили, словно не видели их, пока Арман окончательно не отделил братьев от команды — свои теперь располагались на корме, которую им было запрещено покидать, и никто из моряков к ним не приближался.

Арман дал своим пару суток, чтобы они отоспались, отъелись и освоились на судне, а потом собрал всех на разговор:

— Все ли из присутствующих по–прежнему считают себя тамплиерами?

Каждый из братьев по очереди ответил утвердительно, Арман каждому посмотрел в глаза, убедившись в основательности ответов.

— Я — командор Ордена Храма Арман де Ливрон.

— Не очень большое открытие, — улыбнулся один из братьев.

— До плена ни один из вас не служил под моим началом, — без тени улыбки вопреки своему обыкновению продолжил де Ливрон. — В плену вы подчинялись мне просто потому, что я лучше других умел договариваться с сарацинами. Сейчас мы на свободе, что было — в прошлом, а потому вопрос в следующем: готовы ли вы признать меня своим командором по доброй воле и с этого момента беспрекословно выполнять все мои приказы?

— Да не вопрос это, Арман. Ты главный, это все признают. Что тут обсуждать? Благодаря тебе мы живы и свободны.

— Это вопрос, потому что я потребую от вас очень много. Признав меня своим командором, вы отныне и вовеки утратите право подчиняться кому–либо из иерархов Ордена, кроме меня. Даже приказы великого магистра не будут иметь для вас никакой силы, даже верховный капитул ничего не сможет вам приказать. При этом сразу предупреждаю: мои приказы будут звучать для вас очень неожиданно, они почти никогда не будут вам понятны.

Все молчали. Кто–то растерянно улыбался, кто–то качал головой, у иных по лицу уже пробежала тень возмущения. А один седовласый тамплиер, пожалуй, старейший рыцарь в команде, не отрываясь, с лёгкой усмешкой смотрел в глаза де Ливрону. Командор выдержал этот взгляд и спокойно предложил:

— Говори, брат Жан.

— Даже не знаю… Ты и правда попросил очень много. Не могу понять, зачем тебе это?

— Чтобы иметь возможность ещё раз спасти всех нас.

— А нам по–прежнему что–то угрожает?

— Нам угрожает нечто похуже сарацинского плена. Король Филипп решил уничтожить Орден Храма.

Гул возмущения прокатился волной по рядам сидевших на палубе тамплиеров, но никто не обратился к командору. Это сделал за всех брат Жан:

— Арман, ты говоришь немыслимые вещи.

— Понимаю. И я не хотел в это верить, пока не получил подтверждение из нескольких независимых друг от друга источников. А у вас только один источник — я.

— Когда мы были рабами, ты получал информацию?

— Да.

— Значит, ты из этих…

— Да, отец, я из них.

— Тогда всё очень серьёзно, — некоторое время брат Жан смотрел с отсутствующим видом куда–то в морскую даль, а потом медленно заговорил. — Я видел на своём веку очень много разных людей. Я знаю, что такие люди как ты, Арман, не лгут. Но вопрос слишком серьёзный… Ты предлагаешь нам встать вне Ордена, ты предлагаешь раскол…

— Ни в коем случае, отец.

— Ты очень хорошо понимаешь, о чём я говорю, Арман. Если Ордену грозит опасность, все тамплиеры должны как никогда сплотиться вокруг высших иерархов. Почему в этой ситуации мы не должны подчиняться никому, кроме тебя?

— Потому что иерархи отреклись от Христа и предали Орден. Вы можете мне не поверить, но они заведут вас в пропасть. Когда у вас появятся доказательства моей правоты, будет уже поздно.

Рокот возмущения опять прокатился по рядам тамплиеров. Братья напряжённо, а порою и гневно шептались друг с другом. Седовласый брат Жан молча смотрел в палубу. Наконец он встал и обратился к братьям:

— Прекрасные братья, мне известно о нашем Ордене гораздо меньше, чем де Ливрону, но гораздо больше, чем вам. Я давно знаю о том, что у нас в Ордене существует секретная служба, в дела которой я никогда не совал свой нос, однако поверьте: есть тамплиеры, которые занимаются такими делами, о которых другие тамплиеры не знают. Это добрые дела, направленные на благо Ордена, но не всегда можно творить добро при свете дня. И если командор де Ливрон принадлежит к секретной службе Ордена, значит можно верить даже самым невероятным его заявлениям, — брат Жан тяжело вздохнул и обратился к командору: — Арман, может быть я, в свою очередь, так же прошу слишком много, но обстоятельства особые. Не мог бы ты представить нам хотя бы некоторые доказательства своего статуса в Ордене?

— Отец, ты ведь хорошо знал магистра де Боже?

— Да, я прекрасно знал Гийома.

— А известен ли тебе его почерк?

— Не раз он отправлял мне приказы, написанные собственной рукой. Его почерк я ни с чьим не перепутаю.

Де Ливрон провёл рукой по своей одежде и непонятно откуда быстро извлёк грязную тряпицу внутри которой оказался маленький кожаный мешочек, из которого он достал небольшой плотно свёрнутый пергамент, протянув его старику. Брат Жан прочёл, и лицо его озарилось счастливой улыбкой.