Эльвира Ватала - Великие любовницы
А писцы Генриха VIII уже строчат бумагу, на основании которой брак с Анной Клевской был бы аннулирован. Причина, конечно, одна и неоспоримая — брак был, как говорится, non consumatum, то есть — «супружество неиспробовано», и мы, дорогой читатель, в соответствующей главе еще расскажем вам об этом беспрецедентном явлении в жизни западных монархов. А вообще-то, если рассматривать с перспективы времени, то из всех шести жен Генриха VIII счастливее всех оказалась именно «фламандская кобыла». Умрет она только через десять лет после смерти Генриха VIII в 1557 году, а все эти годы будет жить-поживать в свое удовольствие, имея свободу, богатство, почет и любовников — «люби не хочу». За ней сохранилось звание «сестры короля», и придворные обязаны ее величать Ваше величество, у нее баснословная рента до конца жизни, у нее прекрасный дворец, да еще и семейка ее получила обратно свое приданое, на нее выданное. И король, который зла и ненависти к ней не имел, нередко будет посещать ее дворец и там при камине чай с ней пить и даже в карты играть.
Но конечно, королю нужна новая жена. Он хоть уже внешне неаппетитный, прямо-таки омерзительная туша с застарелым сифилисом, водянкой и язвой ног, ну прямо отвратителен, рассчитывает, что с молодой и красивой женой он еще способен сплодить наследника. И жена, конечно, тоже из фрейлин (хватит искать заморских кобыл), вполне пригодна для роли королевы и деторождения. Ей 22 года, и она далекая родственница Анны Болейн: у них один и тот же дядя Норфолк. И вот эта женщина, в которую теперь Генрих VIII безумно влюблен (он не умеет иначе!), Катерина Говард. И этой женщине отрубит голову кровожадный Генрих, только о ней историки и биографы меньше распространяться будут и в литературные душещипательные романы она не войдет. Так, упомянут едино, что, дескать, на той же плахе, что Анна Болейн головку свою сложила, и Катерина Говард сложит и даже попросит в тюремной камере, чтобы ей эту самую плаху принесли — прорепетировать, как лучше на нее грациозно голову положить. И будто бы вымытую и отскобленную от крови Анны Болейн, сложившей шесть лет назад на этой колоде свою голову, втащили в камеру Катерины Говард. И она там, в промежутках между слезами и молитвами, репетировала, как сподручнее голову положить. Если это правда, то нас просто удивляет, дорогой читатель, почему это великое мужество двадцатидвухлетней «маленькой развратницы» не отразилось в литературных произведениях? Что же может быть более героическое, чем репетировать свою смерть, чтобы излишними конвульсиями ни народ, ни палача не пугать!
А мы ведь знаем, какое большое внимание уделялось многими гражданами того времени изящной позе после смерти. С древности это еще началось. Помните, как великий Плутарх в своем сочинении «О душе» описывает болезненные явления состояния человека. Все девушки в Милете вдруг были охвачены какой-то манией самоубийства. Когда такие случаи стали массовыми, жители Милета издали закон: те девушки, которые повесятся, будут похоронены голыми и со шнурком на шее. И что же вы думаете, дорогой читатель? Самоубийства моментально прекратились: стыд девушек, что их голыми публично увидит народ, превысил манию самоубийства.
Умирая, зарезанная Поликсена очень заботилась о том, чтобы упасть прилично и ненароком не показать того, что принято скрывать от взоров мужчин. О том, как они будут выглядеть после смерти, тревожились и Мария Стюарт, и Анна Болейн и в мыслях подолгу репетировали свою сцену «восхождения на эшафот».
А вот сцена, разыгравшаяся между герцогом де Конде и его палачом: «Позовите палача: я хочу переговорить с ним». Палач явился. «Друг мой, — сказал герцог, — потрудитесь показать мне, как надобно встать на колени и класть голову на плаху?» — «Вот так, ваша светлость, — отвечал палач. — Колени раздвинуть, шею вытянуть». Герцог повторил и, встав на колени, спросил: «Хорошо?» — «Вы становитесь слишком близко к краю, — заметил палач. — Голова упадет с эшафота на мостовую». — «О боже, как же я неловок». Когда его привязывали к чурбану, приложенному к плахе, он просил вязать осторожнее, чтобы не повредить не заживших еще ран. Потом обратился к палачу: «Бей смелее»[55].
Словом, о Катерине Горвард в истории «тихо». Не интересовала она историков, как вторая жена Генриха VIII. Не было в ней ничего сатанинского, и не смеялась она демонским загадочным смехом в самые неподходящие для этого моменты, хотя проявила много достоинства при «восхождении на эшафот». Вместе с ней отрубили голову и ее подружке Жанне Рокфорд, той самой жене брата Анны Болейн Джорджа, которого жена обвинила в кровосмесительной связи со своей сестрой. Ну и, обезглавив мужа, долго Жанна Рокфорд «погуляла» на воле? В самом деле, история нам все время подсовывает известную русскую пословицу: «Не рой яму другому…»
Была Катерина Говард слишком проста и прозаична и всем понятна, а интригует воображение и писателей и историков, согласитесь, дорогой читатель, только все непонятное и загадочное. Ну никакого в ней, пятой жене Генриха VIII, «Бермудского треугольника» не было. И можно было бы сразу понять, что за бесстыдная бестия скрывается за этим невинным личиком с вечно полуоткрытым алым ротиком с ровными зубками! Какую разнузданность таит этот весело затуманенный взгляд больших голубых глаз, притягивающий, как магнит, мужские сердца. Пятидесятидвухлетний Генрих VIII ничего этого не видит. Он видит невинную розу, способную скрасить его одинокое существование в настоящем, надвигающейся старости в будущем и вообще спасти династию Тюдоров рождением сына. «Роза» внесла в его жизнь новую струю молодости, жизни и вечной влюбленности! Ожиревшим петухом, с красным опухшим лицом скачет он около своей курочки, вечно готовый схватить ее за «гребешок». Дети в таких случаях говорят: «Мама, смотри, петух опять курочку щиплет». Охота «щипать курочку» у Генриха VIII разгорается с новой силой, точно к нему силы молодости вернулись. А он и впрямь помолодел. Морщины разгладились на его лице, голубые глаза уже не так часто загораются бешенством, в них «гостит» веселье. Он — счастлив, дорогой читатель, и благодарит бога, что наконец-то, наконец-то всевышний послал ему достойную жену! Смотрите, как без всякого отвращения она моет в ванночке с теплой водичкой его язвенные ноги, как ласково перевязывает их, а потом с неимоверной, о нет, не покорностью Джейн Сеймур, а с великой охотой дарит изысканные сексуальные наслаждения, достойные великих куртизанок. О, теперь-то можно отдохнуть этому могущественному королю, но одновременно неспокойной, одинокой и страждущей душе, вечно ищущей личного счастья! Но в альковных делах у Генриха VIII того… осечка! Почему-то тело не подчиняется его желаниям, и врачи «на ушко» шепчут ему страшное: о прогрессирующей импотенции. Но Катрин помогает и старается, как может. Всегда тихая и покорная на людях, способная только на междометия «да, сир», «нет, сир», в постели проявляет чудеса разврата! Ему бы, опытному, мудрому королю, задуматься, откуда у невинной девочки такие большие знания в любовном искусстве, но он пока даже не задумывается над этим, он после упоительных ночей, в которых превалировали обонятельно-осязательные чувствования над естественными, возит свою красавицу-жену по городам и весям Англии с явным намерением похвастаться новой королевой, а вечерами в экстазе молится: «Господи, спасибо, что ты мне дал любимую жену».
Но враг не дремлет, дорогой читатель! Враг настороже и плетет свою паутину козней. На дворе Сеймуры с Говардами воюют. Что, даром, что ли, братцы Сеймуры с таким упорным трудом свое положение отвоевывали, чтобы теперь вот так за здорово живешь Говардам все уступить, только потому что недальнозоркий король в невинную девочку влюбился? А действительно ли она уж так невинна? А ну, пороемся в ее прошлом! Порылись, и результат превзошел самые смелые их ожидания. Девочка далеко не невинна и даже не девица, когда с королем обручалась. Она там, при дворе своей подслеповатой бабки герцогини Норфолкской, такое вытворяла, такое вытворяла, что бумага краснеет, когда сеймуровская братва села донос королю писать.
Словом, министр, а также епископ Кранмер во «имя правды на земле» набрался смелости и решил это послание, компрометирующее Катрин, королю на стол положить! И вот он, смотря от стыда в землю, вручает счастливому королю бумагу, от которой счастье того сразу померкло, а белый свет не мил показался. После прочтения этой бумаги заперся король в своем кабинете и рыдал, как малый ребенок, проклиная свою горькую судьбу. Конечно, у него был выход: поступить так, как поступил Юлий Цезарь со своей вероломной женой, заявив, что «жена Цезаря выше подозрений», и заткнул рты всем сплетникам, готовым опорочить монарха перед всем миром. Цезарь потом, когда слухи утихли, жену удалил. Так проступают умные люди и политики. Но Генрих VIII — не Юлий Цезарь. Он слишком честен перед народом и отечеством. Он не будет черное называть белым, и, если изменила ему жена, она будет отвечать по всей строгости закона. И вот Катерину Говард бросают в тюрьму, а Европа посмеивается: «Какие новости? Да у Генриха VIII выросли новые рога».
