Валентин Гнатюк - Святослав. Болгария
Как сквозь туман она узрела у смертного одра Святослава и троих внуков, со страхом глядящих на умирающую бабушку. Из горла Ольги вырвался хрип, приподнявшаяся было рука дёрнулась, а потом бессильно упала на полог. Как будто издалека донёсся голос отца Алексиса о том, что великая княгиня прощается со своими чадами и желает осенить их крестным знамением. Его объёмная стать заслонила от умирающей сына и внуков, и это было последним, что увидела Прекраса-Ольга, прежде чем испустила последний вздох.
Началась суматоха. Святослав постоял ещё немного и вышел из душной от ладана и заунывного греческого песнопения материной светлицы.
И лишь когда хоронили Ольгу, в душе Святослава словно прорвалась запруда – он плакал горькими и безутешными слезами, как это бывало в детстве. И сыновья – одиннадцатилетний Ярополк, десятилетний Олег и семилетний Владимир, – глядя на отца, рыдали во весь голос.
Ольгу предали земле по христианским обычаям, как она просила, без сожжения и славянской тризны, Святослав ни во что не вмешивался.
На дворе стоял знойный месяц липень.
Как ни стремился Святослав на Дунай, на зиму ему пришлось остаться в Киеве: лежавшие прежде на Ольге разные государственные дела требовали своего решения.
Патрикий Калокир сидел за крепким столом в доме воеводы Зворыки в Переяславце.
– Разумеешь, брат Калокир, князь-то наш в оговорённый срок вернуться не смог, мать Ольга умерла, стало быть, все заботы княжества на Святославовы плечи легли. Так что здесь мы, его сотоварищи боевые, обязаны сами со всеми делами справляться, как того Лад да Ряд русский требует. За оставшиеся войска я отвечаю, а вот со сбором дани осенней с торговых градов прошу тебя помочь нашему казначею. Ты же в сих делах сведущ и языки знаешь, чтоб с купцами да наместниками в тех градах толковать. Воинов я тебе, само собой, дам. Ну как, договорились?
– Что ж, – пожал плечами патрикий, – я всегда готов помочь князю Святославу. – А про себя обрадовался поручению, потому что сидеть на одном месте ему уже порядком надоело.
Через два дня он с отрядом из сотни воинов и княжеским казначеем отправился по прибрежным торговым градам Добруджи, взимая также налог с купцов, заходящих на своих лодиях в порты, принадлежащие теперь Киевской Руси. В городе Томы молодой патрикий неожиданно столкнулся на одном из торжищ с человеком, встрече с которым обрадовался несказанно, и даже слегка прослезился. Это был не просто купец из родного Херсонеса, но и знакомец отца. Калокир, не помня себя, бросился к Панкратию и заключил его в своих сильных объятиях, от которых тщедушный лысоватый купец едва не задохнулся.
– Осторожней, Калокир, я знаю, что ты любишь бороться, только из меня плохой соперник, задушишь, а кто передаст привет твоим родителям?! – смеясь и отдуваясь одновременно, воскликнул Панкратий.
Сияющий Хорсунянин присел тут же на тюк с товаром и принялся расспрашивать купца о доме, родителях и делах в родном городе.
– Тебя часто вспоминают в городе, умные люди понимают, что благодаря тебе Херсонес остался цел, и грозные мечи киевского князя не зазвенели на его улицах. – Заметив протестующий жест молодого патрикия, купец горячее продолжил: – Не возражай, ты действительно герой, и я горжусь, что знаком с тобой и твоим достойнейшим отцом, – высокопарно и взволнованно заключил Панкратий.
После расспросов о родителях и херсонесских новостях, Калокир спросил о делах государственных. Лицо купца стало строгим.
– Мне кажется, – Панкратий оглянулся, – что-то там не ладится в Константинополисе, видимо, грядут какие-то изменения. Мы, конечно, далеко от столицы, за морем, но наш полис может процветать, пока с россами мир, а вот что будет, если расклад сил изменится, никому не известно. Империя голодает, она просит всё больше зерна, хлеб непомерно дорог. Казалось бы, мы, купцы, должны быть довольны, но поверь, мой мальчик, старому и опытному Панкратию, не к добру всё это, не к добру.
– Но ведь на стороне Фоки вся армия, которая боготворит его и готова идти за ним куда угодно, неужели кто-то посмеет выступить против? – возразил молодой патрикий.
– Кроме армии есть ещё купцы, чиновники, горожане, которые недовольны императором Фокой за непомерные налоги и высокие цены на продукты. Но самое главное, мой мальчик, – купец замолчал на мгновение и оглянулся, стараясь удостовериться, что их никто не слышит, потом продолжил совсем тихо, – император настроил против себя церковь. Монахи, епископы и сам патриарх возмущены отменой помощи церкви из государственной казны. А это очень плохо! Вспомни, сколько раз армия вообще не участвовала в дворцовых переворотах. Человек, даже царствующий, всегда может упасть, утонуть, умереть от неизвестной болезни, да мало ли отчего, вспомни предыдущих императоров, – печально возразил купец. – А ты говоришь, армия…
* * *Вечером, вернувшись из стольного града, Младобор Лемеш радостно поведал:
– Через седмицу обоз под охраной воинов выходит из Киева. Едем на Дунай, отец?
Звенислав лишь коротко сказал:
– Верно, пора сниматься. Много хлопот доставили нам сии Великие Овсени, но и порадовали добрым урожаем. Всё собрано, продано, за дом я с Жалимиром договорился, они с женой и за могилкой в Берестянской пуще приглядывать будут. Самое время сбираться в дальний путь. Своего семенного зерна несколько мешков возьмём, озимые надо сразу на новом месте посеять…
– Князь с дружиной тоже пойдёт? – спросила Живена.
– Нет, у него дел ещё тут много, после смерти княгини Ольги навалились всякие большие да малые хлопоты, – пояснил жене Звенислав.
Они принялись собирать добро, овец, коров и коней, чтобы отправляться в Киев, а оттуда подаваться в землю полуденную.
Желающие собирались в Киеве на Подоле. Их выслушивали, записывали, кто, откуда, каким ремеслом владеет, велика ли семья и почему желает переселиться на новые земли. После этого давали тем, кто был отобран для переселения, деньги и приписывали к обозу. Наконец, спустя несколько дней, тронулись в путь.
И шли они днём по лику Хорсову, а ночью по звёздам Велесовым. Впереди конный разъезд из молодых зорких всадников, что должны были вовремя заметить опасность и сообщить о том немедля тысяцкому, что вёл пополнение воинское и отвечал за обоз огнищанский. Справа и слева шли, окружив скрипучие возы, запылённые ратники, а замыкала шествие сотня верховых воинов. В полночь раскидывали стан, выстраивали возы колом, загоняли внутрь животину, а посредине раскладывали костёр, на котором в больших котлах варили душистое варево. И никакое Лихо, а также Нежить с Несытью близко подойти не могли, поскольку Огнебог всему нечистому есть погибель. Потом укладывались на возах спать. Утром, сотворив мовь, поили-кормили скот, сами снедали и отправлялись в путь. Долго ли, коротко ехали, и вступили в землю Волошскую.
Опять тёмная ночь мягким пологом опустилась над лесом. Звенислав лежал на возу, глядя в небо. Дозорные из воинского охранения перекликались иногда меж собой. Младобор с Ярославом, оставшиеся следить за костром, собирали сухие дрова и подкладывали их Огнебогу. Тот радостно принимал дерево, с треском обгладывал кору, затем принимался за ствол, добираясь до сердцевины, пока от ветки не оставалась зола.
Звенислав и не заметил, как задремал. Да, видно, что-то ему привиделось, вскинулся в тревоге и проснулся.
– Никак, шорох в кустах, – спросил он, приподнимаясь на локте, – глянь-ка, сыне, что там чернеется у берега?
– Это куст у воды качается, – отвечал Младобор. – А рядом корень вырванный. И рыба плещется, играет под звёздами.
– Мне послышалось, словно кто-то палицей бьёт и хрипит…
– Это кони храпят и бьют копытами, может, лиса поблизости оказалась или волк пробежал. Спи, отец, всё спокойно, дозорные вкруг стана ночь слушают, да и мы с Ярославом на страже у костра будем… Вон, гляди, как Белянка с малыми Овсениславом и Вышеславом крепко спят.
– А мне тоже боязно, – отозвалась с воза Цветенка, – никак не могу уснуть. Расскажи что-нибудь, Младобор! – попросила она, когда бывший дядька, а теперь отец подошёл и уселся рядом.
– Что тебе рассказать, маленькая?
– Я не маленькая, мне уже одиннадцать годков, – притворно надула губки Цветена. И тут же глаза её засияли. – Ты всегда так интересно про божества рассказываешь!
– Ладно, – улыбнулся Младобор, – слушай. Летел в синей сварге Стрибог – владыка Ветров, и с ним четыре Вея, четыре брата родных. И говорят они Стрибогу:
«Отец наш, повелитель воздушных струй, когда ты сердишься, наш старший брат, Полуночный Вей, надевает зимнюю шубу, тёплую овечью шапку и рукавицы, а на ноги валенки, выходит в чистое поле и гуляет-дует там по слову твоему, укрывая Землю снегами. А когда нива житная шумит-волнуется, страдая от жары и от засухи, тогда брат наш, Вей Западный, улетает к далёкому морю и на крыльях своих сизых несёт тяжёлые синие тучи. А Перун посылает в них свои стрелы, прободает их насквозь, и из тех хлябей небесных струится дождь, напитывая нивы благодатной влагой.
