Колин Маккалоу - Первый человек в Риме. Том 1
– Вот ведь таракан! Прощай, Липкий Стих!
И выбросил графин в открытое окно. Графин полетел дальше и разбился о пресловутую статую Аполлона, преследующего дриаду Дафну. Огромное липкое пятно изуродовало гладкий камень, и вино стекало вниз длинными струйками и впитывалось в землю. Бросившись к окну посмотреть, Никополис захихикала:
– Ты прав. Вылитый был таракан!
И послала свою маленькую служанку Бити вымыть статую мокрой тряпкой.
Никто не заметил пятен белого порошка, прилипших к мрамору – ведь он тоже был белым. Вода сделала свое дело, и порошок исчез.
– Я рада, что ты не в стоящую статую попал, – сказала Никополис, сидя у Суллы на колене, когда они оба смотрели, как Бити обмывает Аполлона.
– Как жаль! – молвил Сулла с довольным видом.
– Сожалеешь? Загубил всю роспись! Только постамент и остался цел.
– Роспись! О, боги! За что окружен я дураками? – спихнул Никополис с колена.
Пятно было уже смыто. Бити выжала тряпку и опорожнила таз в грядку анютиных глазок.
– Бити! – позвал Сулла. – Вымой руки, девочка. Вымой хорошенько! Неизвестно еще, от чего умер Стих. А он был охоч до медового вина. Иди же, ступай!
Просияв от того, что он обратил на нее внимание, Бити ушла.
ГЛАВА VIII
– Сегодня я встретил весьма интересного молодого человека, – сказал Гай Марий Публию Рутилию Руфу.
Они сидели на отгороженной территории Теллуса на Карине, по соседству с домом Рутилия Руфа, где в этот ветренный осенний день было немного солнца.
– Здесь солнечней, чем у меня на перистиле, – пояснил Руф, проведя гостя к деревянной скамье во дворе большого, но обшарпанного храма.
– Наши старые боги нынче в запущенном состоянии, особенно моя соседка Теллус, – заявил он, когда они сели. – Все слишком заняты поклонениями и жертвами азийской Кибеле, чтобы помнить, что Риму куда более подходит своя, местная богиня!
Чтобы предотвратить намечавшуюся проповедь о старейших, наиболее мрачных и таинственных римских богах, Гай Марий и решил упомянуть о своей встрече с интересным молодым человеком. Его хитрость, конечно, сработала – Рутилий Руф не мог устоять перед рассказом об интересных людях.
– Кто же он?
– Молодой Марк Ливий Друз. Ему, должно быть, лет семнадцать, или же восемнадцать.
– Мой племянник Друз?
– Как, он?..
– Да, если он сын Марка Ливия Друза, который был триумфатором в прошлом январе и намеревался добиться избрания на должность одного из цензоров на будущий год, – сказал Рутилий Руф.
Марий засмеялся и затряс головой:
– Ох, как досадно! Почему только я не запоминаю такие вещи?
– Возможно, – сухо сказал Рутилий Руф, – потому, что моя жена Ливия /которая – освежу твою девичью память – была сестрою отца интересного молодого человека/ мертва уже много лет, а до того никогда не обедала с моими гостями. К сожалению, Ливий Друзы имеют тенденцию надламывать дух своих женщин. Моя жена дала мне двух чудесных детей, но ни разу не возразила. Я высоко ценил ее.
– Знаю, – сказал Марий смущенно; он досадовал на себя: неужели он никогда не перестанет их всех путать? Но хоть он и был старым другом Рутилия Руфа, не мог припомнить ни единой встречи с его застенчивой женой. – Тебе бы следовало жениться еще раз, – сказал он, очарованный собственной женитьбой.
– Что? И выглядеть так же глупо, как ты? Нет, благодарю покорно. Я нашел отдушину в писательстве… Ладно, но почему ты такого высокого мнения о моем племяннике Друзе?
– На прошлой неделе ко мне обратилось несколько групп италийских союзников, все из разных племен. Жаловались, что Рим злоупотребляет набором людей в солдаты. С моей точки зрения, основания для жалоб у них есть. Каждый консул за последние десять, если не больше лет, жертвовал жизнями солдат, словно это скворцы или воробьи! И первыми, заметь, гибли части из италийских союзников; стало уже традицией ставить их в бою впереди римлян. Редкий консул задумывался, что эти воины принадлежат своим народам и оплачиваются ими, а не Римом.
– Солдаты италийских союзников встают под штандарты Рима, чтобы вместе защищать полуостров. Народы, предоставившие нам солдат, получили в обмен особый статус союзников и много выгод, не последняя из которых – объединение народов полуострова. В противном случае италийские народы продолжали бы враждовать между собой и, без сомнения, теряли бы при этом куда больше людей, чем теряет любой римский консул.
– Спорный вопрос, – возразил Марий. – Они могли бы просто объединиться в единый италийский народ!
– Союзу их с Римом уже две или три сотни лет. К чему ты клонишь, мой дорогой Гай Марий?
– Депутаты, которые пришли ко мне, настаивали, что Рим использует их отряды в заграничных войнах, абсолютно ненужных Италии в целом, – терпеливо продолжал Марий. – Первоначально приманкой, которой мы заинтересовали италийцев, было предоставление римского гражданства. Но как ты знаешь, вот уже почти восемьдесят лет прошло с тех пор, как какой-либо италийской или латинской общине было пожаловано гражданство. Понадобилось восстание Фрегелаи, чтобы заставить Сенат пойти на уступки.
– Ну, ты упрощаешь, – сказал Рутилий Руф. – Мы же не обещали италийским союзникам полного предоставления избирательных прав. Мы предлагали им частичное гражданство в обмен на последовательную лояльность. Сначала – латинские права.
– Латинские права дают слишком мало, Публий Рутилий! В лучшем случае они означают второсортное, призрачное гражданство без права голоса на выборах.
– Да, но ты должен согласиться, что за пятнадцать лет, что прошли после мятежа Фрегелаи, положение тех, кто получил латинские права, сильно улучшилось, – стоял на своем Рутилий Руф. – Каждый, кто занимает должность судьи в городе с латинскими правами, теперь автоматически приобретает полное римское гражданство для себя и своей семьи.
– Знаю, знаю. Это значит, что сейчас в каждом городе с латинскими правами море римских граждан. Не важно, что закон обеспечивает Рим лишь «подходящими» гражданами: собственниками, важными персонами местного значения – людьми, которым можно доверить «правильно» голосовать, – усмехнулся Марий.
Рутилий Руф вскинул брови:
– И что здесь плохого?
– Знаешь, Публий Рутилий, будучи объективным и прогрессивным во многих вещах, в глубине души ты такой же старозаветный римский аристократ, как Гней Домиций Агенобарб! Почему ты не хочешь видеть, как Рим и Италия сливаются в союзе равных?
– Потому, что этого быть не должно, – Рутилий Руф начал нервничать. – В самом деле, Гай Марий, как можешь ты сидеть здесь, под защитой римских стен, и отстаивать политическое равенство между римлянами и италийцами? Рим – это не Италия! Не случайно Рим – первейший город мира. И уж не благодаря италийским отрядам! Рим… он не такой, как другие.
– Хочешь сказать, Рим – превыше всех, – сказал Марий.
– Да! Рим есть Рим. Рим выше всех!
– А не приходило ли тебе в голову, Публий Рутилий, что, прими Рим под свою гегемонию всю Италию, включая италийских галлов Падуи, он усилился бы? – спросил Марий.
– Вздор! Рим перестал бы быть римским.
– Следовательно, ты настаиваешь, что Рим оказался бы в проигрыше.
– Конечно.
– Но теперешнее положение комично, – настаивал Марий. – Италия похожа на шахматную доску! Районы с полным гражданством, районы с латинскими правами, районы просто со статусом союзников – все перепутано. Альба Фуцентия и Эзерния, имеющая латинские права, полностью окружены италийцами-марсами и самнитами; колонии граждан гнездятся вдоль Падуи среди галлов. Откуда там может появиться чувство реального единства, тождества с Римом?
– Посев римских и латинских колоний среди италийских народов держит тех в одной упряжке с нами, – сказал Рутилий Руфий. – Имеющие полное гражданство или латинские права, не предадут нас. Им это будет невыгодно.
– Как я понимаю, ты намекаешь на войну с Римом.
– Нет, так далеко я не захожу. Скорее, римские и латинские общины сочтут неприемлемым уже потерю привилегий. Не говоря уж о переменах в общественном положении.
– Положение – это еще не все.
– Вот именно.
– Итак, ты веришь, что влиятельные лица этих римских и латинских общин станут бороться против идеи союза с италийцами против Рима?
Рутилий Руф выглядел возмущенным:
– Гай Марий, о чем ты? Ты же не Гай Гракх! Тебе-то к чему реформы?!
Марий встал, прошелся туда-сюда перед скамейкой, потом сурово взглянул на приготовившегося обороняться Рутилия.
– Твоя правда, Публий Рутилий, я не реформатор, и смешно ставить мое имя рядом с именем Гракха. Но, льщу себя надеждой, ума у меня хватает. Кроме того, я не патриций. Возможно мои деревенские предки обеспечили меня той практичностью, которой никогда не было у патрициев. И я вижу источник наших бед в разрозненности Италии. Вижу, Публий Рутилий. Вижу! Несколько дней назад, слушая италийских союзников, я почуял ветер перемен. И надеюсь, что ради благополучия Рима наши консулы в ближайшие пять лет будут использовать италийские отряды мудрее, чем это делали консулы предыдущего десятилетия.
